Карусель

Два дня спустя раздался звонок от Тодда. Когда она услышала его голос, бархатный голос актера, из-за которого подшучивала над ним, ее собственный голос почти пропал. Но гордости она не утратила.

— Я не хотела вмешиваться в твою жизнь, — начала она.

— Ты ни во что не вмешиваешься. Прекрасное письмо! Хочу тебя за него поблагодарить.

— Я просто должна была это сказать.

— Ну и что, письмо было просто прекрасным.

Они замолчали, казалось, им не о чем было больше говорить. Аманда выдавила из себя дежурный вопрос:

— Надеюсь, у тебя все хорошо?

— Да, работаю, как обычно. В прошлом месяце ездил в Мексику с братом и его семьей. Вот и все.

Значит, он не женат, иначе не поехал бы в отпуск с родственниками. Потом ей стало неловко: о чем она только думает! Год прошел. Все кончено, кончено и забыто.

— А как у тебя? Происходило что-нибудь интересное?

— Да, можно так сказать. Но это длинная история, слишком длинная и скучная для изложения по телефону.

— Меня не так-то легко утомить. А может, я приеду к тебе сегодня вечером и послушаю? — И прежде чем Аманда успела ответить, добавил: — Я не знаю, может, ты и не хочешь меня видеть, так что если…

— Нет-нет, приезжай, я буду рада.

Аманда никогда не терзалась по поводу извечного женского вопроса — что надеть?

— Пусть принимают меня такой, какая я есть, — обычно отвечала она тем, кто поднимал эту тему.

Однако этот вечер — совсем другое дело. Всего за несколько минут до прихода Тодда она закончила инспекцию своего гардероба: свитера и юбки разных цветов — как школьница, бархатный домашний халат — слишком соблазнительно, да и к случаю не подходит, элегантный черный костюм из шелка — слишком формально, розовое шерстяное платье — нет, какой-то карамельный тон. Затем у двери позвонили. Тодд стоял с горшочком, в котором красовались розовые тюльпаны.

— Их продают на углу, — сказал он. — Что-то подсказало мне, что сегодня ты будешь в розовом.

— Мой любимый сорт! — Прелестный розовый цвет, в точности соответствующий ее платью.

В гостиной они сели, чувствуя себя до смешного скованно и неуютно. Так бывает с людьми, которые когда-то были очень близки… но больше этой близости нет.

Разговор начал Тодд:

— Шеба выглядит худой и стройной. — Кошка как раз вошла и потерлась о его щиколотки.

— О да, наилучший уход, все витамины.

На мгновение им опять нечего было сказать. «Или, возможно, — подумала Аманда, — слишком много нужно сказать».

— У тебя есть длинная история, слишком длинная для телефона.

«Год назад, — подумала Аманда, — я бы скорее умерла, чем раскрыла Тодду, именно Тодду, такую постыдную правду». Но теперь, глубоко вздохнув, она заговорила:

— После гибели моих родителей, когда я переехала жить в «Боярышник»…

Он сидел не шелохнувшись. Аманда чувствовала, что он не сводит глаз с ее лица, хотя сама она смотрела поверх его головы на залив и мост.

— Так что дело было в этом, — сказала она в заключение. — Я хотела погубить его, уничтожить его любимый лес, отхватить кусок от его компании, чтобы все полетело в тартарары. Все!

Тодд слушал с огромным вниманием и теперь просто заметил:

— Жаль, что ты не рассказала мне раньше. Это объяснило бы многие вещи. — Он взял ее за руки. — Тебе нужна помощь? Хочешь с кем-нибудь поговорить? С подобными вещами не так-то просто справляться в одиночку.

— Я уверена, что смогу. Если мне понадобится помощь, я ее найду. Но это невероятно, ведь как только я все рассказала Салли, с моих плеч точно гора упала. Я была несвободна с тех пор, как это со мной случилось, и вдруг освободилась. Никаких чудесных ощущений я не пережила, но чувствую себя свободной.

— Ты заслуживаешь чудесных ощущений, Аманда.

Золотой луч заходящего солнца упал на зеркало напротив, и Аманда увидела в нем картину: сидит женщина, к ней наклонился мужчина, его поза выражает, может быть, интерес, или заботу, или, возможно, желание? «И я сама, — подумала Аманда, — готова принадлежать мужчине, в лучшем смысле этого слова. Меня ничто не сдерживает, я ничего не боюсь и очень надеюсь, что это и есть желание».

— Я должен сделать признание, — неожиданно резко проговорил Тодд. — Все эти месяцы мои мысли были неотступно заняты тобой. Я столько раз подходил к телефону, уже поднимал трубку, но не решался позвонить. Я так хотел связаться с тобой, снова прикоснуться к тебе. Но что-то меня удерживало. Я боялся.

— Чего ты боялся?

— Что меня снова обидят. В тот последний раз конец казался таким неотвратимым. Я думал, что ты меня не захочешь.

— Со мной было то же самое! Даже когда я написала это письмо, то не успела бросить его в почтовый ящик, как тут же об этом пожалела.

— Но почему?

«Сейчас возможна только полная честность», — решила Аманда.

— Я думала, — сказала она, — что ты наверняка нашел кого-то менее сложного, с кем легче.

— Нет, — покачал он головой. — Вокруг меня было столько людей — и ни одного.

Их взгляды встретились, и его глаза напомнили ей своим цветом океанскую синеву, такую неожиданную на этом лице с неправильными чертами.

— Ты узнаешь, что я разная, — сказала Аманда.

— Прошу тебя, слишком большого разнообразия не нужно.

— Только в одном. — Она встала. — Я собираюсь сказать нечто, чего не могла бы сказать раньше.

— Милая Аманда, говори побыстрее.

— Давай займемся любовью. Если ты меня хочешь. Если нет, пожалуйста, скажи сразу, и я больше никогда тебя не побеспокою.

Вместо ответа Тодд обнял ее и отвел в спальню, где уложил на кровать и принялся целовать — в шею, губы, глаза, а потом отключил телефон, чтобы уже ничто не мешало их соединению.

Глава 18

Февраль 1991 года

После похорон отца все мысли Клайва устремились к смерти. Удивляться нечему, думала Роксанна, убийство Оливера, добавившееся ко всем остальным страданиям, могло лишить сил и человека посильнее Клайва. И какое утешение могла дать ему она, если он постоянно говорил, что совсем не против смерти — ведь он ничего после себя не оставляет, кроме красивого дома и красивой женщины, беременной от другого мужчины!.. Все это было невыразимо трагично. И печально, думала Роксанна, что человеку надо заболеть, чтобы получить столько внимания: Хэппи соорудила японский садик бонсай на нефритово-зеленом блюде, даже Аманда звонила из Калифорнии, а ничего не подозревавшая Салли сделала для него фотографию Роксанны — портрет в три четверти, на котором Роксанна с ангельским видом склоняла голову над тугим букетом роз, перетянутым лентами. Фотографию в серебряной рамке поставили на стол, и Клайв не мог не видеть ее со своего дивана каждый раз, когда поднимал взгляд.