Каштановый прииют

— А вы мой психотерапевт на время, пока я буду лежать?

— Да.

— Ой, хорошо, а то мне сказали, что мой психотерапевт ушёл на пенсию, и я переживал.

— Ничего страшного, уверен, мы с вами сработаемся, и вы быстро пойдёте на поправку.

Мистер Клейтон забрал у него бумагу и, раскланявшись, вышел в коридор. Вильям уже собирался сделать запись в карте, как раздалась трель внутреннего телефона. Его приглашали к администратору. Кто мог звонить ему сюда, в такое время? Риэлтор был человеком-пунктуальностью, он никогда бы не позвонил вот так, даже если бы было что-то срочное. Он сам всё решал, ответственно подходя к делу. Только бы не те, о ком он подумал. Да и два звонка за всего два дня его тут пребывания — это много. Только бы не нашлось никого излишне любопытного.

Спустившись на первый этаж с папочкой в подмышке, Вили зашёл в служебное крыло к администратору. Мужчина что-то записывал, держа плечом сотовый телефон. Логично решив, что его пригласили именно к снятой трубке, он поднял её и тяжело выдохнул, пытаясь успокоиться.

— Вильям Салтрай, слушаю вас.

— Вильям, здравствуйте. Мы звоним вам насчёт похорон…

— Я дал вам деньги для организации и покупки всего необходимого. Что вам ещё нужно? Я же договаривался.

— Да, но дело в том, что с нами связались некие Кристиан Тернт и Анелиза Милтон, — Вильям тяжело выдохнул. Опять эти две чумы. Каждый раз, когда они появляются на горизонте, он чувствует ощутимые рвотные позывы. — Они…

— Они не родственники, не знакомые, не включены в завещания, никаких юридических бумаг на руках не имеют. Я не хочу, чтобы они присутствовали на отпевании и погребении. Можете вызывать полицию. Ко мне им приближаться уже запретили.

— Эм… А вы приедете?

— Я на другом конце страны. Я не могу приехать на похороны, приеду потом на могилу, считайте, что всё полностью на ваш вкус и взгляд.

— Хорошо, мы можем позвонить вам после похорон?

— Только после шести вечера, пожалуйста.

— Хорошо, всего доброго.

Вильям положил трубку и потёр глаза пальцами. Как бы он ни относился к этой женщине, он не даст этим ублюдкам даже прикоснуться к ней. Хватит. Надоело, что они помыкают его семьёй как хотят. Чёртовы сектанты. Пусть только попробуют влезть, он натравит на них всю полицию Лондона, у него слишком много бумаг на руках. Потеребив пуговицу рубашки, чтобы успокоить себя, он пошёл в столовую. Выпьет воды, посидит ещё с картой, поужинает и пойдёт к заведующей. Она обещала дать ещё одного пациента.

Ты — мой кошмар.

Аллея, засыпанная каштановыми листьями. Статуи чёртовых ангелов пляшут вокруг него хоровод. И в этом хороводе она. Скачет голая, с листьями в волосах, как ведьма.

— Пошла вон из моих снов.

Смех, прямо в лицо, хохочет, обдавая запахом нечищенных зубов. В глазах — огонь безумия, в руках кресты, тяжёлые, бронзовые, с острыми краями. Они оставляют шрамы, море шрамов на руках, когда пытаешься закрыть ими голову и шею. Ржёт, каркает как ворона, отрывисто и мерзко. Она не была такая когда-то. Не была. Но стала.

Я останусь с тобой, мой мальчик. Останусь навечно.

— Нет, пошла вон, тварь!

Отталкивает сильно, мир разваливается на осколки, он в гробу, узком и неудобном, перед глазами обивка крышки, воздуха нет, паника, мрак, крышка проламывается, и его засыпает сырая земля.

Казалось, что в пансионате, как и вокруг него, идёт дождь, тишина и медлительность витали в воздухе, и это начинало немного выматывать. Вильям привык к суете экстренного отделения. Смириться с атмосферой умиротворённого загородного пансионата оказалось тяжело. Инциденты, вроде в очередной раз обмазавшей калом стулья бабульки с деменцией, казались смешными. Казалось, что его выслали на курорт. Два мирных пациента на плановом, они прекрасно разговаривали сами, даже вопросы можно было не задавать. Им нужно было выговориться, поплакаться, а Вильям играл роль крепкого плеча и участливо поддакивал и подбадривал.

Очередной спокойный день тянулся медленно. На обеде Вильям ковырялся в переваренных по неосторожности макаронах и пытался понять, что ему тут не нравится. Ему уже пару лет, после встречи с психотерапевтом, ничего не снилось, а тут кошмары, каждую ночь, это плохой знак. Это означает стресс, очень сильный, вот только чисто внешне он совершенно никаких перемен в себе не видел. Ни нервного тика, который у него вылезал незамедлительно, ни тремора, ни навязчивых мыслей… Он знал свои больные мозги очень хорошо, изучал их всё время учёбы. Анализировать всё, что происходит в собственной голове, становилось навязчивой болячкой всех выпускников их факультета. И только от того, какой из мэтров нравился больше, зависела трактовка. Выпив свой сладкий чай, который так и хотелось запить водичкой, он поднялся по лестнице и присел в холле, чтобы почитать карточку пациента. Свежеприбывший неудавшийся суицидник, ничего необычного, привезли родственники. Он долго плакался Вильяму о своей судьбе и вопрошал у потолка, почему ему не дали повеситься. Это уже было больше похоже на его предыдущую работу. Вильям обожал таких пациентов, потому что на них его работа была видна самым очевидным образом. Он буквально возвращал людей к жизни и лелеял надежду, что у них суицидальных мыслей больше не возникнет. Сейчас как раз очередная встреча с ним, будут обсуждать проблему. Жаль только, что кабинета ему пока не выделили, мотается по всему этажу, нигде не задерживаясь.

— О, привет, сосед, — Вильям улыбнулся неожиданно появившейся прямо перед ним Ликке и подвинулся.

— Привет, как денёк?

— Ещё обед, а я уже устала, — она плюхнулась рядом и сняла косынку с чёрных волос. За всё время, что он тут, она сама успела с ним сблизиться. Вильям не сильно возражал, она была милой, спокойной, вдумчивой, почему бы и не общаться. — В нашей процедурной сломался аппарат, приходится пациентов вниз водить. А они один краше другого, нужно же, чтобы они ничего не учудили, а то других пациентов успокаивать не сильно хочется, — она обернулась на лестницу и начала побыстрее завязывать косынку. — А вот и наша легенда, пожелай удачи.

К счастью, или нет, лестницы с первого на второй и со второго на третий располагались с разных сторон холла. Никто не захотел перестраивать старинное здание, и сейчас Вильям мог наблюдать за всем. Через холл медленно вели, скорее, даже волокли под руки мужчину. Длинные волосы у лица полностью скрывали его, слишком большая больничная рубашка болталась, как на вешалке, больничные штаны оказались безбожно подрезаны и кое-как подвёрнуты выше сбитых в шрамы коленей. Он перебирал ногами в больничных тапках, но не сильно стараясь, абы как. Ликка бежала рядом, пытаясь разговаривать с ним, отвлекать. Вильям опрометчиво сделал шаг вперёд, чем мгновенно привлёк внимание пациента. Он кинул на него горящий невыносимой ясностью взгляд из-за сетки волос, нервно огляделся, словно вынырнув из небытия.

— Нет, пожалуйста… — он слабо попытался выкрутиться из рук санитаров, не обращая внимания на уговоры Ликки. — Не туда… Нет… Не надо. Нет!

Из сиплых стенаний его голос буквально за секунду взлетел до хриплого мужского баса, и вдруг застывшую тишину пансионата разрезал крик, от которого кровь ударила в голову и захотелось бежать. Только что висевший куклой на чужих руках пациент взвился и закатился в диком крике настоящего ужаса, невыносимой боли, как будто его режут заживо. Вильям покачал головой, видя тщетные попытки Ликки хоть как-то его хотя бы перекричать. Нет. Мужчина провалился в панику, его выкручивало и как будто рвало на куски. И только когда за ними наконец закрылась дверь, наступила тишина. Вильям так и остался смотреть на закрывшуюся дверь, пытаясь понять, что он сейчас увидел.

— Впечатлены? — он кинул взгляд на мистера Рэйнолдса, который видимо вышел посмотреть на источник крика, и пожал плечами.

— Делирий.

— О-о, не стоит быть настолько категоричным, — он подошёл поближе и тяжело вздохнул. Показалось или судьба этого пациента его волнует не на шутку? — Это Дитмар, один из самых сложных наших гостей… Он выгнал уже шесть психотерапевтов, его боятся, но он всего лишь несчастный больной человек, который нуждается в помощи.

— А что у него?

— Он из экспериментального крыла. Доступ к документам там имеют только проверяющие из института и заведующий отделением.