Каштановый прииют

Мягкая рука ложится на плечо. Старик в горчичной безрукавке на белой в клетку рубашке.

— Не плачь, мелкий. Оно того не стоит, ты же понимаешь получше меня.

Слёзы не остановить, маленький кудрявый мальчик плачет, вытирая щёки рукавами потасканной рубашки. Впереди темнота и ему нужно шагнуть туда. Старик светится, как лампочка, курит свою сигарету, тяжело вздыхает и закашливается. Сердце болит. Его тянет в темноту. Хватает старика за руки. Цепляется как может. Старая кожа на руках лопается, течёт кровь. Ужас, боль, нет, не оставляй. Но его отрывает, волочет куда-то, свет всё дальше и дальше, и вот его нет. Одна темнота и пустота. Встаёт, обнимает себя за плечи.

— Эй… Кто-нибудь…

Тишина. Даже свой голос не слышно. Один. Всегда один. Навсегда. Один на один с темнотой. Оседает на пол, сжимается в комок, пытаясь согреться. Ну хоть её нет. Некому поиздеваться над его слезами. К чёрту. Всё к чёрту. Слышит шлёпающие босые шаги, жмурится, тишина, чьё-то дыхание. Только бы не она. Только бы не…

Мальчик мой.

Пропади пропадом, сука!

Руки неожиданно дрожали, не очень приятное ощущение. А ещё неприятнее было то, что дрожало и что-то внутри от дикого нервного возбуждения. Сегодня у Вильяма новая ступень в практике, одно дело трудиться просто в больнице, а вот работать в научном проекте — это совсем другое. Его с такой характеристикой в портфолио потом с руками оторвут любые больницы. Плюс он давно хотел написать статью в Ланцет, скорее даже заметку. Для врача, который стремится к научной работе, публикации и цитирования как ноги, без них никак. В общем, сбывались его надежды. Все выходные он потратил на то, чтобы взвесить все за и против. Готов был начать выписывать их в блокнот в столбик. Ему казалось, что все его стремления и мечты ужасно горделивые, как будто он петух, который собирается на забор взлететь, а оттуда и вовсе на крышу курятника. Вот только его не интересовали деньги, Вильям научился жить вовсе без них, знал, что цена им сомнительна. Да и признание его не интересовало. Он стремился помочь, потому что ему когда-то не помог никто, и он не мог этого простить. В любой экстренной профессии всегда и всех учили, что нельзя бежать сломя голову туда, где раненые и мёртвые, не разведав обстановку. Ещё один раненый или труп сильно ситуацию не украсят. А он был именно таким, ужасным идеалистом, человеком, который первый лез разнимать споры и драки, успокаивать буйных, он не боялся, и это было плохо, потому что каждый раз он платил за это свою цену. Но остановить себя не мог. И когда перед носом помахали призрачной надеждой на то, чтобы сделать мир лучше, он вцепился в неё как клещ.

Вильям стоял перед дверью на третий этаж и ждал, когда к нему спустится профессор Форинджер. Сегодня экскурсия и введение в курс дела. Сегодня же, если он скажет «да», ему разблокируют карту, внесут новую графу в трудовой договор и выдадут кабинет с именной табличкой. Вильям нервно кинул взгляд на наручные часы и потёр переносицу. Этой ночью хорошо выспаться не удалось, как и обычно перед всеми серьёзными событиями. Кошмары никуда не делись, но мириться с ними и даже спокойно засыпать он научился за годы жизни с этой больной головой на плечах. Наконец на лестнице послышались шаги, щёлкнул замок, и дверь открылась.

— Ого, вы пришли заранее?

— Считайте это моим плюсом, я всегда заранее, чтобы ничего не пропустить, — Вильям улыбнулся и вошёл на закрытую лестницу. Она ничем не отличалась от своей соседки с первого на второй, кроме того, что этажи были не целые, а скорее полуторные. На один лестничный пролёт выше была одна дверь, а на ещё один пролёт другая в противоположную сторону.

— Я сам такой, все мы тревожные личности, просто каждый по-своему. Мы с вами боимся опоздать, — профессор закрыл дверь и принялся подниматься, держась за перила. — Ну-с, молодой человек, давайте тут и начнём, подниматься я буду долго. Я занимаюсь этим проектом уже полтора года. Дело в том, что очень часто у людей с различными ментальными заболеваниями комплектом идут фобии. И они в больном сознании часто трансформируются в галлюцинации, вызывают приступы психоза, в зависимости от диагноза. Моя идея в том, чтобы специальными методиками нивелировать фобию до минимума, чтобы стабилизировать пациента. Я возможно расплывчато объясняю, но у меня в практике был пациент с эндогенным приступообразным психозом, и пауки вызывали у него истерики и панические атаки одна сильнее другой. Я занимался с ним очень долго, прежде чем у меня получилось выработать у пациента равнодушие к триггеру. Он продолжал бояться и ненавидеть пауков, но они не вызывали истерик и бреда. Я набрал нестабильных пациентов с явно выраженными фобиями. Прогресс конечно мал, но это уже лучше, чем ничего.

Они наконец поднялись на самый верх лестницы, профессор открыл дверь в отделение и пропустил Вильяма вперёд себя. Это отделение ничем не отличалось от обычного, такие же коридоры, двери. Прямо напротив входа в отделение — стойка ординаторской, за ней медсестра и двое парней. Записав Вильяма в журнал посещений, профессор приглашающе махнул рукой.

— Здесь у нас общий коридор, кабинеты психотерапевтов, у каждого свой, комната отдыха, столовая, сестринские, процедурные. Физиотерапия, — он шёл по коридору и показывал на закрытые двери. Где-то было слышно разговоры и горел свет, где-то было тихо. — Это мой кабинет. А этот коридор закрытый, там находятся палаты. Мы стараемся создать для пациентов защищённое пространство, комфортное. У нас даже другой стандарт содержания, нежели в остальной больнице. У пациентов есть личные вещи в палате, естественно, не острые. Другая одежда, комфортные кровати, один пациент на палату, хорошая звукоизоляция, чтобы каждый чувствовал себя комфортно. Но в палатах пациенты проводят только ночь, в остальное время мы стараемся их занять различными делами в комнате отдыха. Ну знаете, поделки, оригами, разучивание стихов, с недавнего времени решились выдавать безопасные ножницы, к Рождеству будем вырезать ангелов на окна. Плюс у нас другие стандарты душевых и туалетов. Мы оставляем пациентам личное пространство даже при условии наличия рядом санитара. Ну вы понимаете, вы же работали в экстренном, — дождавшись кивка, мистер Форинджер открыл дверь в свой кабинет и приглашающе махнул рукой. — Проходите.

В кабинете стоял лёгкий полумрак, горела настольная лампа. В витринах позади стола стояли книги, медицинские пособия, красивые гнутые бутылки, видно, что это только его кабинет и больше ничей, он обставлен так, как захотелось. На стене в рамках лицензии, дипломы, сертификаты и посередине большое фото профессора в окружении персонала в какой-то больнице. Присев на кожаное кресло с капитонами перед столом, Вильям окинул кабинет взглядом и заулыбался. Красиво, стильно, о таком кабинете он мечтал. Ничего, с годами и такое придёт, а сейчас самое время закладывать кирпичи в фундамент.

— В ваши обязанности будет входить сеанс психотерапии раз в день, кроме воскресенья и четверга, и дежурство. У нас обязательно ночью на посту должен быть психиатр, а у вас как раз двойной профиль. Ваше расписание работы в плановом подстроят под моё, будете работать на два отделения. Вы не против?

— Нет, я всё равно в общежитии живу.

— Хорошо, дежурства будут утренние и вечерние. Пока назначать не буду, потом согласую с остальными психиатрами. Если что, на проходной будет висеть расписание, сверяйтесь с ним, вас обязательно предупредят.

— Хорошо. В чём будут заключаться сеансы?

— В отчётности, — профессор вытащил на стол стопку папок. — Вам нужно отслеживать состояние пациента, записывать, ежедневно сдавать записи с комментариями. Лекарство у них всех по моей схеме, физиопроцедуры тоже. Так что ваша задача залезть к пациенту в душу и разложить её по полочкам. Понятно?

— Конечно. Когда я могу приступить? Кто пациент?

— Дитмар Прендергаст, завтра в два, — мистер Форинджер улыбнулся, и Вильям сделал вид, что ничего не знает об этом пациенте. Он не ожидал, что ему дадут именно его, но, похоже, слова о том, что он выгоняет психотерапевтов, вовсе не преувеличение. — Пациент проблемный, чуть что — и сразу в крик. Вспыльчивый, в регрессе. Мне сказали, что вы стрессоустойчивый, и я надеюсь, что вы сможете найти с ним общий язык.

— Неужели всё так плохо? — Вильям как будто бы без особого интереса пролистал карточку и закрыл её, на титульном листе была кое-какая информация и цветная фотография, слегка зеленоватая от засвета. Парень с необычным лицом, острым и каким-то экзотичным. Длинные волнистые волосы, светлая джинсовая рубашка. На лице следы чего-то нехорошего, по глазам видно, что он вымотан морально и не в состоянии даже слегка улыбнуться для фото. Вильям возродил в голове то, что он увидел тогда в холле, и попытался соединить этих двух людей. Но они казались даже не родственниками, настолько тот Дитмар показался ему другим.

— Не переживайте. Он крикливый, но не агрессивный. Скорее паникёр. Истерики и панические атаки каждый день стабильно. Он боится, очень боится и нервничает. Он может казаться опасным, но… — мистер Форинджер вздохнул и ткнул пальцем в фотографию. — Он человек, который нуждается в помощи. И он не безнадёжен.

— Я думаю, что мы сможем сработаться.

— Предлагаю тогда провести завтра пробный сеанс. Посмотрите, как вам, сможете ли вы справиться, почитаете карту, и тогда уже окончательно решим, — мистер Форинджер встал и поправил пиджак. — Мне важно, чтобы вас заинтересовала эта работа, чтобы вы не ходили сюда на автомате. Вы должны быть вовлечены в процесс. Именно в процесс эксперимента, не подумайте, что я вас призываю нарушать дистанцию с пациентом.

— Я понял.

Они вышли из кабинета, и пока профессор закрывал дверь и перекладывал из папки в папку какие-то бумаги, Вильям оглядывался вокруг. Потолки тут были ниже — скорее всего, сделали изоляцию от чердака. Хотя, судя по словам Ликки, это не сильно спасало. А вот и она. Ликка стояла около сестринского поста и махала ему рукой, широко улыбаясь. Потом вдруг покраснела и отвернулась.

— Ну-с, я вижу, вы уже с кое-кем знакомы, — мистер Форинджер крякнул и улыбнулся.

— Мы с ней в комнатах напротив живём.