Катешизис

— А я везде, что же ты считаешь, я руковожу всем процессом?

— А кто руководит?

— Ну, ты даёшь, - возмутился Каин. – Ты, кто же ещё.

Я бросил окурок в урну, с облегчением оттого, что больше не нужно глотать сизый дым.

— Ты меня бесишь, Каин. Я что, демиург какой. Я несчастный и ничтожный. Я пыль, которую задуло чьим-то пылесосом в самую задницу вселенной.

— Фу, Эдик. Очень ты груб. Это же твоя вселенная, дурень. Ты какой-то труднодоступный для собственного понимания. Все психологи такие умалишенные? Хотя, прости, ты же теперь не психолог. Ты же теперь у нас художник, - он ехидно улыбнулся.

— Я вообще теперь не знаю, кто я. И есть ли я. Всё, что ты говоришь, я понимаю. И, знаешь, я всегда так и думал. Так и хотел, чтобы человек был строителем своей собственной вселенной. Более того, я считал, что именно так всё и происходит. Но я не думал, что до такой степени. Сейчас я понимаю, что в моём воззрении на человека я только думал, что вижу в нём архитектора. На самом деле, я всего лишь так его называл. В смысле – себя называл. А, по-настоящему, был простым прорабом. И полагался на чью то волю, конструируя свою вавилонскую башню.

— О-о-о, куда тебя понесло, - у тебя алкогольный психоз, что ли? Не забывай, ты здесь алкогользависимый товарищ. Слышишь меня, товарищ? – он потрепал меня по плечу.

— Да, да, - продолжал я свою мысль - архитектор запланировал Вавилонскую башню. Ведь ничего нельзя построить без архитектора. А мы-то думаем, что мы строим. Что до небес прорвёмся. На самом-то деле, всё продумано главнокомандующим креэйтором. И он всё задумал лишь для того, чтобы показать несостоятельность прорабов и…

— Остановись, дружище. Ты утопишь меня в своей рефлексии. Не будь так жесток, - Каин засмеялся. – Хватит канючить. Всё что происходит с тобой сейчас, говорит совершенно обратное.

К горлу подступил комок. И меня раздирали рвотные позывы. Мне захотелось выблевать всю путаницу в голове.

— Ну, ну, ну. Ты бы пивка выпил. Поправил свой организм, что ли, - сочувственно произнёс он.
– Нельзя так себя насиловать.

Я сел на скамейку под навесом и заплакал. Мне было так жалко себя. Так тоскливо от собственного бессилия. Бессилия что-либо понять.

Каин отошёл к одинокому павильону, грустно стоявшему рядом с остановкой. Через минуту вернулся, держа в руке банку пива.

— На, вот, – протянул он её мне, - твой скипетр с державой. Властвуй.

Я вытер рукой нос. Затем испачканную руку о джинсы, и взял банку. Банка цыкнула, открываясь. Горьковатый пенный напиток упал на дно желудка. От пива, действительно стало легче.

— Теперь иди и работай, демиург. И хватит ныть. Всё в твоих руках.

Каин развернулся и пошёл прочь. Я смотрел ему вслед и не видел уже согбенного дряхлого человека, которым он казался при наших первых встречах. Небрежной уверенной походкой от меня уходил творец Его Собственной Вселенной. Я позавидовал ему. Как, возможно, когда-то он, своему брату, если молва человеческая не врёт. В следующий раз обязательно спрошу, правда ли из-за зависти он его замочил.

А сейчас, действительно, нужно было идти работать.

«Буревестник» блистал неоновыми лампочками и цветными огнями. Будь, что будет, подумал я и вошёл в дверь с чёрного хода, на которой было написано лаконично и многозначительно «только для сотрудников».

***

Светловолосый, курчавый юноша, сидел, размахивая ногами, на жерди забора и доедал яблоко. Метрах в четырёх от него орудовал мотыгой человек постарше. Мужественный загорелый торс, привычные размеренные движения, выдавали в нём земледельца, что называется, от роду. Он был угрюм, молчалив и сосредоточен, в отличие от юноши, который сидел рядом на изгороди, болтал без умолку и беспрестанно жестикулировал.

— Брат, - говорил он, набив рот сочным яблоком, - послушай, какие стихи я сочинил недавно. Надев на лицо маску страсти, он стал вдохновенно декламировать:

Солнце в зените -

Господь вседержитель.

Каплями пот

По могучему торсу стекает:

Трудится Каин.

Зде…

— Шёл бы ты Авель… к своим овцам. Занялся делом, - прервал его человек постарше, продолжая ритмично взмахивать мотыгой.

Авель раздражённо фыркнул:

— Но ведь ты даже не дослушал.

— Мне некогда, - отвечал Каин. – Если я не вспашу землю, она не даст плодов. Если она не принесёт плодов, мне нечего будет есть. А, если мне нечего будет есть, я умру.

— Но ведь ты сам так захотел. Земля была твоим выбором. Смотри вот, я выбрал овец. У меня есть их шерсть и их мясо, признаться по правде, я иногда его ем, не смотря на запрет, - юноша указал пальцем в небо, давая понять, откуда ветер дует.
– Я всегда сыт, одет, обут, и у меня больше свободного времени, чтобы творить.

— Творить? – изумился Каин, на секунду прервав размеренность работы, - что же ты творишь?

— Ну, ты же сам меня не дослушал. Не стал слушать мои стихи.

— А отцу и матери ты читать их пробовал?
– с усмешкой спросил Каин.

— Им некогда, - с сожалением сознался Авель и бросил огрызок яблока прямо под ноги брату. Каин вздохнул, поднял брошенное и отшвырнул за границы надела, окружённого брёвнами ограды.

— Зачем тебе забор? – спросил Авель, - Ведь кроме нас здесь никого нет?

— Чтобы твои овцы не топтали вспаханную землю.

Мотыга ритмично вонзалась в грунт, выворачивая куски жирной почвы.

— Тебе жалко земли? – удивился младший брат, - Да, её вон сколько, - он развёл руками и чуть не упал, едва успев зацепиться ногой за нижнюю перекладину.

— Мне жалко труда, - пояснил Каин, не отрываясь от заботы.

Овцы паслись неподалёку. Жужжали слепни. В траве стрекотали кузнечики. Авелю нравилась какофония лета, и он радовался наличию свободного времени, позволявшего ему наслаждаться происходящим. Он подставил лицо льющемуся солнечному потоку и зажмурил от удовольствия глаза.

— А ты не пытался заниматься чем ни будь другим? – спросил Авель брата, - чтобы физический труд тебя так не изматывал. Может, ты был бы добрее?

— Гм, - тут уж Каин поставил мотыгу, оперся на рукоять, и, тяжело дыша, обратился к Авелю, То есть, ты считаешь, что я злой?

Авель не смотрел на него:

— Ну не злой. А, как бы тебе сказать, невнимательный, просто. Замкнутый какой-то. Затравленный какой-то. Ничего кроме своей земли и мотыги не видишь, не замечаешь.

Каин сердился. Не то, чтобы ему было обидно. Не мог он на Авеля обижаться – всё-таки младший брат. Каину было хорошо с землёй, целыми днями он проводил в поту, возделывая почву, чтобы та отвечала ему взаимной любовью.