Каторжник император. Беньовский

Вдруг Беньовскому показалось, что кто-то идёт. Нет, это шмыгнул хозяйский кот. Морис Август приоткрыл самый большой из ящиков, плотно набитый счетами, какими-то записками, выдранными из конторских книг листами. Под ними лежала вытертая сафьяновая папка. Беньовский осторожно извлёк её и нетерпеливо раскрыл. Вот то, что он искал! Какая удача! В папке как раз и лежала нужная ему бумага, удостоверяющая личность и дающая право на проезд казённым транспортом. На листе плотной шершавой бумаги было выведено чётким секретарским почерком следующее:

«Подорожная грамота

Предъявитель сего казанский мещанин Димитрий Закиров 28 лет от роду, доверенный человек казанского же купца Степана Вислогузова, следует по торговым делам в Нижний Новгород и в другие города, визиты в кои могут быть потребны в интересах торгового дома Вислогузовых. И с ним следует данный ему в помощь человек».

Под этим текстом стояла витиеватая подпись чиновника губернской канцелярии и была прилеплена сургучная гербовая печать.

Беньовский сложил документ вчетверо и сунул в карман камзола. Военный мундир, подобающий офицеру конфедерации, он так и не успел в своё время справить. Потом он осторожно положил сафьяновую папку на дно ящика, под ворох бумаг, и, задвинув его, вышел из кабинета.

«Ай да Морис Август... Каков!» — самоуверенно подумал он, насвистывая весёлый венский мотив. У себя в комнате Беньовский ещё и ещё раз перечитал документ, «...и в другие города, визиты в кои могут быть потребны...» Это же превосходно! Значит, и в Москву, и в Санкт-Петербург дорога ему открыта. «И с ним следует данный ему в помощь человек». Тоже превосходно. А теперь надо действовать. Вислогузов вернётся не раньше чем через неделю.

Первым делом Беньовский отправился добывать деньги к ювелиру-татарину и предложил золотую табакерку с бриллиантами.

— О, такой богатый вещь! У бедного Сулеймана нет столько денег, чтобы купить такой богатый вещь, — запричитал ювелир. — Моя может дать господину...

Сулейман назвал смехотворно низкую цену.

— Нет, так дело не пойдёт, — решительно сказал Беньовский и направился к выходу. — Найдём другого покупателя.

Ювелир догнал его уже на улице и, схватив за рукав, потащил силком обратно в свою лавку.

— Зачем так сказал нехорошо. Торговаться будем. Твоя цена называй, моя цена называй...

И торговались. До умопомрачения торговались. Сулейман всё-таки утроил первоначально названную цену. И Беньовский уступил, хотя знал, что продешевил. Что делать? Деньги были срочно нужны. Ювелир отсчитал всю сумму старинными золотыми монетами с портретами покойных императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны и жадно схватил табакерку. Беньовский вышел из лавки, проклиная Сулеймана и ощущая на груди позвякивающие монеты.

Он зашёл к товарищу по ссылке радостный, уверенный в себе.

— Дружище Адольф, поздравьте меня. Документ и деньги у меня в кармане. Идёмте скорее.

— Куда?

— Экипироваться. Мой поношенный камзол и ваш мундир шведского офицера явно не подходят для путешествия инкогнито. Обзаведёмся мещанскими поддёвками и русскими сапогами. Хорошо бы купить и полушубки. Время-то наступает зимнее, морозы, как говорят русские, на носу.

Вечером того же дня, одетые как простые мещане, Беньовский и Винблад с небольшими узелками и удочками направились к Волге, ещё пока не замерзшей. Хозяев своих предупредили, чтобы не ждали к ужину. Уходят они рыбачить дня на два, на три. Заночуют у сторожа лесного склада. У него есть и ведёрко, чтобы уху сварить. Хозяева не узрели в таком предупреждении ничего подозрительного.

У лесного склада беглецы задерживаться не стали. Упросили лодочника перевезти их на правый берег Волги. Там, забросив удочки в овраг, наняли крестьянскую подводу у оброчного мужика, промышлявшего извозом, и доехали до первой почтовой станции.

Глава пятая

Мелькали длинной вереницей почтовые станции с кипящими самоварами, поджидавшими путников, с вечной сутолокой и перебранкой между нетерпеливыми господами и станционными смотрителями. Забитые, затюканные важными персонами, превосходительствами и высокопревосходительствами, станционные смотрители, стоявшие на низшей ступени российской чиновной иерархии, отводили душу на кучерах и всякой мелкоте, коей тоже приходилось пользоваться почтовыми услугами.

В Нижнем Новгороде Беньовский, принявший теперь имя Димитрия Закирова, приобрёл в Гостином дворе добротный кожаный саквояж — не с нищенской же котомкой являться в столицу. Купил и ещё кое-что из необходимых вещей для себя и для своего спутника.

И всё же смотрители относили казанского мещанина, следовавшего с бессловесным слугой, к мелкоте и не спешили давать лошадей раньше, чем их получит богатый помещик, офицер в высоком чине и уж тем более фельдъегерь. Беньовский умело играл свою роль и не лез на рожон, останавливаясь на отдых в людской избе, а не в чистой половине, предназначенной для благородных. Если уж станционный смотритель преднамеренно куражился, срывая на молодом мещанине все накопившиеся обиды, и твердил своё, что лошадей, мол, нет, Морис Август раскрывал свой кошелёк, готовый щедро заплатить за услуги. И лошади появлялись.

Подорожная грамота, выписанная на имя Димитрия Закирова, не привлекала особого внимания смотрителей. Мало ли всякого люда проезжает? Лишь однажды, когда уже миновали Москву, Беньовский испытал неприятное волнение. Это произошло на станции Клин. Тамошний смотритель, желчный и въедливый старик, долго изучал бумагу Беньовского, вооружившись большими круглыми очками в металлической оправе.

— В Санкт-Петербург следуете, любезнейший?

— Так точно, в Санкт-Петербург.

— А откуда сие зримо?

— Из бумаги. Читайте, ваше благородие... «Следует по торговым делам в Нижний Новгород и другие города...»

— А почему не написано: «В Нижний Новгород и Санкт-Петербург»?

— Не могу знать. Не я составлял сие.

— Как-то неуважительно про столицу. Это что же получается? Славная столица российская и какой-нибудь Торжок на одну доску поставлены? Ишь ты, другие города...

Старик возмущённо крякнул, отчего очки подпрыгнули на его мясистом крупном носу.

— А почему говор у тебя какой-то нерусский? И фамилия...

— Закиров моя фамилия. Самая что ни на есть татарская.

— Ты бусурманин?

— Никак нет. Крещёный я. В церковь православную хожу.

Беньовский перекрестился на образа, вспоминая, что москали-схизматы крестятся тремя перстами, а не всей ладонью, как правоверные католики.

— Не похож ты на татарина, и по выговору, и ликом своим, — не унимался старый смотритель. — Служил я в молодости под Казанью, с татарами не один пуд соли съел, по-татарски мало-мало балакать научился.