Каторжник император. Беньовский

Беньовский вслушивался в зычный, с хрипотцой голос старого служаки. Почему исказили его имя и сделали Бейноксом? Так, видимо, написано в приговоре. Да какая разница. Пусть будет Бейнокс. А комендант называл имена следующих лиц:

— «Бывший гвардии поручик Панов, бывший капитан армии Степанов, бывший полковник артиллерии Батурин и бывший секретарь московского Сената Софронов, уличённые как участники возмутительного заговора, имевшего целью свержение законной государыни императрицы нашей...»

«Хорошая подобралась компания, ничего не скажешь», — подумал Морис Август и почувствовал даже какое-то облегчение в душе. Не перевелись ещё заговорщики у москалей.

— Всё вышеупомянутые лица высылаются на дальнее поселение в Камчатский край, где будут существовать за счёт собственного промысла, но отнюдь не государственного вспомоществования.

Комендант закончил чтение приговора, свернул бумагу в трубку и передал помощнику. И прибавил уже от себя:

— Желаю счастливого пути вам. И не вздумайте бежать. Всё равно попадёте ко мне, под сей гостеприимный кров.

Он был не лишён чувства юмора, этот старик комендант. За чугунной оградой собора находилось небольшое кладбище — несколько каменных крестов. Такой чести, быть погребёнными рядом с императорской усыпальницей, удостаивались лишь коменданты крепости, персоны, близкие к трону. Здесь уже покоилось несколько его предшественников. Ждал своей очереди и этот.

— Не вздумайте бежать, — повторил комендант. — С Камчатки ещё никто не бегал.

«Ну это мы ещё посмотрим», — подумал Беньовский, и отчего-то ему стало весело.

Деньги и ценности, отобранные при аресте, заключённым, теперь уже ссыльным, вернули. Получил свой кошелёк, в котором ещё оставалось немало монет, и Морис. Комендант порекомендовал приобрести тулупы и валенки. Впереди была долгая дорога, многомесячная, через всю огромную страну. Предстояли и суровые морозы.

Тулупы и валенки привёз прямо в крепость купец-поставщик и запросил за товар втридорога. У бывшего гвардейца Панова таких денег не оказалось. Беньовский выручил его из беды…

— Век буду признателен вам, — прочувствованно произнёс Панов.

— Полно, полно, поручик. Все мы теперь одной ниточкой повязаны. Вместе и на берег выкарабкаемся, — многозначительно сказал Морис.

Настал день выезда. На рассвете распахнулись тяжёлые ворота крепости, и возки тронулись по снежной скрипучей дороге, сопровождаемые конвоем. Остались позади угрюмые стены крепости, взметнувшийся в небо шпиль собора.

Утомительно долог зимний путь в Сибирь. Недели, месяцы проходят, а конца-края пути не видно. Тянутся заснеженные поля, леса. Ветви елей прогнулись под тяжестью снеговых подушек. Уютно подымается в небо струйками дымок от печей. Мелькают села, городки, города: Вологда, Пермь, Екатеринбург, Тюмень. Города украшены белокаменными громадами соборов и монастырей.

Вологда встретила путников лютыми морозами. От закуржавелых лошадей шёл пар. Винблад страдал мучительным, лающим бронхиальным кашлем, пряча лицо в воротник спасительного тулупа. Беньовский упрашивал конвойных поднести больному чарку водки. На привалах швед горько жаловался на свою судьбу и выговаривал Морису:

— И зачем я, дурак, послушался вас. Не так-то уж и плохо жилось нам в Казани.

— Не вешайте носа, Адольф. Что-нибудь придумаем, — успокаивал его Беньовский.

В крупных городах менялся конвой, и ссыльных на два-три дня размещали в местный острог. Можно было обогреться и отдохнуть. Но что это был за отдых на жёстких нарах, кишевших клопами! Почему-то во всех острогах печи нещадно дымили и плохо прогревали камеры. Беньовский старался сблизиться со своими спутниками-заговорщиками, выведать их прегрешения. В первую очередь он постарался разговориться с Батуриным, немолодым уже полковником-артиллеристом.

— Рад, полковник, вашему обществу. Я ведь тоже в вашем чине. Вы готовили заговор с целью свержения Екатерины?

— Какой там заговор? Никакого заговора, по сути дела, не было. Велись тайком крамольные беседы. Осуждали узурпацию власти Екатериной и убийство её мужа. А почему у власти она, когда налицо есть цесаревич Павел [28] ? Говорили и о превосходстве британской системы власти — король суть символ, знамя, а реальная власть в руках выборного парламента, представляющего разные сословия. Панов, самый молодой и горячий среди нас, произнёс однажды такую сакраментальную фразу: «До каких пор Россией будет править развратное бабье?» Наш кружок состоял всего лишь из пяти человек.

28

...цесаревич Павел? — Павел I (1754—1801), сын Петра III и Екатерины II, российский император с 1796 г. Был убит заговорщиками-дворянами.

— Я вижу, вас здесь четверо. А какая судьба пятого?

— Пятый оказался доносчиком. Он регулярно сообщал в полицию содержание наших разговоров. Это послужило основанием для нашего ареста. Нам вменили в вину попытку организовать заговор с целью свержения государыни и ещё оскорбление её величества. Императрица была напугана делом поручика Мировича. Теперь мы с вами люди общей судьбы.

— Из всякого, казалось бы безвыходного, положения можно найти выход.

— Какой может быть выход?

— Бегство, полковник.

— С Камчатки не убежишь. Тысячи вёрст до крупных центров. Кругом студёное море.

— Вы правы. Но всё равно, бегство — наш единственный выход. Нас уже шестеро. Наверняка найдутся друзья и сторонники там, на Камчатке. Мы захватим торговое судно и отплывём к берегам Японии или Китая. А там видно будет.

— Захватить судно... Вероятно, это вызовет вооружённую стычку, жертвы.

— Очень может быть.

— То, что вы предлагаете, это открытый бунт.

— Называйте так, если вам угодно. Другого выхода у нас нет.

Этот разговор произошёл в вологодской тюрьме. В дальнейшем Беньовский заговаривал о своём плане захвата судна и побега морем и с Батуриным, и с другими. Сперва все, кроме гвардейского поручика, встречали слова Мориса с сомнением. Но по мере того, как накапливалась усталость и усиливалась тоска от утомительно нудной, нескончаемой дороги, каждый ссыльный обращался в своих помыслах к дерзкому плану захвата судна и бегства в загадочную заморскую страну.

— Пожалуй, вы правы, полковник. Это наш единственный выход, — сказал ему Батурин во время отдыха в екатеринбургской тюрьме.

— Рассчитывайте на меня! — воскликнул Панов.

И даже угрюмый Винблад невольно оживился и стал с интересом прислушиваться к разговорам Беньовского с попутчиками.

— В ваших планах, Морис, есть что-то привлекательное, — сказал швед. — Терять нам, кажется, уже нечего.

За Тюменью леса сменились ровной, скучной степью, наводившей уныние. Зима подходила к концу. Солнце после ночных заморозков начинало с утра припекать, и снег становился рыхлым и ноздреватым. Иртыш у Омска ещё преодолели по льду. Но когда достигли Оби, там начался ледоход. На реке стоял гул и грохот. Льдины лопались, громоздились друг на друга, крошились, устремлялись в бурные водовороты.