Каторжник

— Братцы, выручайте! — не своим голосом заорал он мне прямо в лицо, понимая, что не справляется.

Тотчас же вновь стукнула дверь, и в корчме оказалось еще трое служивых.

Теперь силы стали явно неравны. Казаки извлекли оружие, их шашки засверкали в тусклом свете корчмы. Поняв, что сейчас меня просто зарубят в спину, я резко толкнул урядника от себя с силой, используя толчок ладонью в грудь, и одновременно, сделав шаг назад и в сторону, отскочил к стене, разрывая дистанцию и уходя с линии атаки новых противников. Еще мгновение — и нас порубят или оглушат…

И тут произошло то, чего никто не ожидал.

Трое из угла, двое русских и бурят, которые доселе безучастно наблюдали за происходящим, внезапно ожили. Один, молодой, но, чувствуется, бойкий мужичок вдруг подскочил сзади к казаку, который теснил Софрона, и с рыком обрушил ему на голову прихваченный здоровый глиняный кувшин, и казак тут же завалился.

Второй русский, угрюмый меднолицый здоровяк, в два неторопливых шага оказался за спиной казака с нагайкой и обрушил свой громадный кулак тому на затылок с такой силой, что послышался хруст. Казак рухнул лицом вниз, не издав ни звука.

Бурят, двигаясь с нечеловеческой быстротой и бесшумностью, скользнул за спину одному из вошедших казаков, что как раз замахивался на меня шашкой. Я не видел самого удара, только услышал глухой звук и увидел, как глаза казака закатились, а тело обмякло, как будто из него вдруг вынули все кости. Шашка со звоном упала на пол. Захар, Левицкий и Софрон с помощью трех наших внезапных помощников скрутили двух оставшихся казаков.

Все стихло так же внезапно, как и началось. Четыре казачьих тела неподвижно лежали на грязном полу корчмы. Двое были крепко связаны. Мы, каторжники, стояли запыхавшиеся, кое-где окровавленные, не веря своим глазам. Спасение прибыло туда, откуда мы его не ждали совершенно.

Наши неожиданные сотоварищи спокойно оглядывали дело своих рук.

— Чего встали? — с недовольным видом буркнул здоровяк, вытирая кровь с кулака. — Вязать остальных надо, пока не очухались или им подмога не нагрянула.

Мои орлы вместе с новыми знакомыми бросились вязать остальных, используя казачьи же пояса и принесенные с лошадей веревки.

— Спасибо, братцы, — выдохнул я, подойдя к троице, когда последний живой казак был надежно связан и заткнут кляпом. — Выручили из верной петли. Без вас нам бы конец!

Молодой мужичок криво усмехнулся, оглядывая нас с головы до ног.

— Не за что. Мы уж сами перепугались — думали, это по нашу душу служивые пожаловали. Нервное дело у нас, знаете ли.

— А вы-то чего? — не понял я.

— Ну так, есть у нас дела свои. Вот и подумали — мало ли, пронюхал кто. А как вы засуетились, поняли: не за нас они, а за вас. Ну как с вами закончили, поди, и за нас бы взялись, вот и решили подсобить. Казаков тут никто не жалует, да и, опять же, нам шум лишний ни к чему!

Меднолицый мужик смачно сплюнул на пол.

— Выходит, беглые? Бродяги? С Кары, видать? Слушок про вас уже прошел.

Скрывать что-либо было бессмысленно. Эти люди только что спасли наши шкуры, да еще и показали себя людьми дела.

— Верно, — кивнул я, глядя здоровяку прямо в глаза. — На Каре были. А вы что за люди?

Понятное дело, выпили мы горилки, чтобы успокоить нервы, ну заодно и познакомились. Того, что помоложе, звали Чиж, а плотного меднолицего мужика — Щербак. Бурят нам не представился и в разговоре почти не участвовал — видимо, плохо говорил по-русски. Подельники называли его Хан.

— Мы, господа бродяги, по контрабандной части, — раздуваясь от собственной значимости, пояснил Чиж — молодой, юркий и, чувствовалось, башковитый парень.

— Разными тропами ходим, в Китай товар возим.

— Помимо Кяхты? — понимающе спросил Захар.

— А то! В Кяхте нашего брата не ждут. Мы ж не купцы первой гильдии!

— И что возите?

— Да по-разному, — с видимой неохотой отвечал Щербак, судя по выговору, чалдон.

— Мы-то все больше перевозим, а товар дают торгаши — инородцы да китайцы.

«Ага, — подумал я. — Никакие вы не воротилы, так, подручные у настоящих негоциантов. А вот с ними-то и надо бы свести знакомство».

— Это какие купцы? — с деланым безразличием спросил я.

— Да разного роду-племени. И китайцы, и монголы, и тунгусы… Мы тут многих знаем.

И тут мне пришла очевидная мысль.

— А с Лу Цинем, китайцем, что у Нерчинска торгует, не водите знакомства?

— А то! — оживился Чиж. — Дедушку Лу Циня как не знать! Оченно уважаем! Правильный купец, хоть и китаеза.

И тут мысль моя побежала стремительным вешним ручьем, прорвавшим наконец-то снежную плотину.

— Так, а может, вы и нас проведете туда? Нам и схорониться до поры надо, и торговый интерес имеется.

— Ты чего, атаман? — подал вдруг голос Софрон. — К нехристям, на китайскую сторону бежать? А стоит ли? Народ дикий, места незнаемые, порядки чужие… Пропадем мы там!

— Спокойно, Бог не выдаст, свинья не съест! — чувствуя в крови тот азарт, что всегда предвещает удачу, откликнулся я. — Чего тут от казаков бегать, когда рядом — целый Китай? Ну а что порядки там другие, так это и к лучшему. Можно затеряться, да и ненадолго мы! Отъедимся, приоденемся!

— Тоже верно! — поддержал меня Захар. — В Китае торг большой идет. Там в приграничье всякие люди крутятся. Купцы, контрабандисты… И бумаги можно справить, кому надо. Голова ты, Подкидыш! Через границу — и ищи ветра в поле!

— Кому Подкидыш, а кому — Сергей Александрович! — солидно поправил я. — А вообще, зовите меня Курилою. Мне так привычней.

Мои мужики многозначительно переглянулись. Имя, да еще и с отчеством, совсем не простонародные. Конечно, они и раньше догадывались, что я не их кровей — и говорю по-хранцузски, и дерусь по-хитрому, да еще и нахожу общий язык с «барином» Левицким. Но теперь, когда «расчехлился», во взглядах моих спутников я ощутил смесь уважения, страха и жгучего интереса.

Мы еще долго обсуждали эту отчаянную, но спасительную идею. Китай — другая страна, другие законы, другая жизнь. Там наше прошлое могло потерять значение, а серебро — превратиться в свободу.

— Значит, в Китай! — подвел итог Захар. Решение было принято. Осталось лишь договориться с контрабандистами и снова отправляться на юг. К границе. К спасению.

Весна в Забайкалье — время капризное. Еще вчера стояла непролазная грязь, а через два дня степные ветры и яркое солнце высушили землю так, что над Кяхтинским трактом пыль поднималась столбом. Наши кони и неторопливо тащились вперед, а ветер нес в лица мелкий песок, который въедался в глаза, скрипел на зубах и покрывал желто-серым налетом и людей, и понурых лошадок. Ох уж эта пыль сибирских дорог! Сколько мы наглотались ее по пути на каторгу! Но теперь впереди брезжила надежда — граница с Поднебесной империей, таинственный Китай, где, как мы верили, проклятое серебро Фомича откроет дверь в новую жизнь.