Кавказская война

С установкой точных, соответствующих общественной действительности отношений государственной службы к правам потомственного дворянства облегчится правильная оценка положений и в других отраслях деятельности. Не принимая на себя обсуждения размера условий, открывающих двери привилегированного сословия, мы полагаем, что сама очевидность указывает на два вида таких условий: на крупное недвижимое имущество и на видную общественную заслугу.

Облеченное политическим полноправием культурное сословие, оставляющее вне себя силу богатства, будет неправдой и никогда не упрочится. Но нельзя также упускать из виду, что привилегированный наследственный слой представляет собой не итог лиц, а итог родов, и что вступление в него должно быть обеспечено по праву только одному упроченному, а не случайному положению: иначе каждый игрок, разбогатевший во вторник и разорившийся в четверг, становился бы дворянином. Упроченным же состоянием может называться лишь состояние наследственное. Кроме того, имущество, облекающее своего владельца новыми правами, должно быть непременно значительным, хотя не огромным, во всяком случае выше среднего уровня дворянских состояний. Между правами родовыми и благоприобретенными лежит огромная разница, — разница культурного развития нескольких преемственных поколений, предполагаемого первыми, и случайности, доставляющей иногда богатство мало развитому человеку; их нельзя мерить одним аршином. Потому нам кажется справедливым, чтобы значительное недвижимое имущество открывало доступ в потомственное дворянство — не лицу, приобретшему это имущество, а его прямому наследнику; в таком случае будет гораздо более обеспечено соответствующее воспитание нового дворянина. Конечно, возвышение в дворянство, исходящее от верховной власти, не может ни в каком случае быть правом какого бы то ни было богатства; но мы думаем, что наследственное богатство должно давать у нас право просить о причислении к привилегированному сословию.

Награда дворянским званием вне государственной службы, за очевидные заслуги перед обществом, может быть только милостью верховной власти. Смеем думать, однако ж, что там где одно только привилегированное сословие облечено политическими правами, такой награде прилично являться не в виде случайного и редкого исключения, каково было пожалование Минина думным дворянством в XVII веке. В развитом обществе всегда найдется некоторое число лиц, не добившихся, даже не искавших официальных почестей и богатства, но заслуживших известность и общее уважение своими трудами, достойных примкнуть к высшему сословию своего отечества.

Присовокупляя к этим двум путям вступления в потомственное дворянство вне государственной службы еще третий, упомянутый выше — приобретаемый двумя или тремя поколениями личного дворянства, мы не видим уже никакой живой общественной силы, которая не могла бы добиться своего признания. Нынешнее дворянство, воспитанное исторически, последовательно пополняемое и освежаемое такими притоками, привлекающее вдобавок лично в свою среду достойных людей из низших сословий по собственному выбору или вследствие пожалования их правительством в звание личных дворян, будет в точности представлять действительную нравственную силу русской земли, составляя в то же время сословие охранительное, тесно связанное с престолом и между собой.

Самоуправление станет в России положительным делом, способным к действительному развитию, тогда лишь, когда оно перейдет в руки дворянства и крупного купечества на вышеприведенных условиях. Но дворянство наше многочисленно и по духу учреждения должно быть многочисленным, как сословие служилое, удовлетворяющее всем потребностям государственной службы, военной и гражданской; мелкое дворянство, посвящающее себя военному делу, как в Пруссии, совершенно необходимо для армии. Потому обязанности нашего дворянства заключаются далеко не в одной только земской службе, несмотря на ее важность. Кроме того, все уездное дворянство поголовно не может вести земского дела; собрания его стали бы похожими на сеймики польской шляхты. По этой причине у нас давно уже был введен дворянский цене, представлявший избирательное право. Как известно, цене этот равнялся владению ста ревизскими душами; ныне можно его положить в 1000 р. дохода. Землевладельцы с меньшими участками почти лишены возможности правильно обрабатывать свою землю при нынешних условиях, не становясь лично рабочими. С установлением прочного кредита для крестьянского земледелия, они будут, к своей же выгоде, постепенно вытесняться последним и станут жить капиталом, службой или умственным трудом. Для кастового дворянства обезземеление почти равняется уничтожению: русское привилегированное звание, достающееся в удел наследственному образованию, удовлетворительно уживается с ним. Таким образом земское самоуправление, то есть избирательное право, будет находиться в руках ценсового дворянства, в которое надобно также включить по праву, независимо от ценса, известные звания; заявляющие о качестве человека: значительный чин и высокую ученую степень, если ученый — дворянин, потомственный или личный. С передачей избирательного права в надежные руки нечего будет заботиться о качестве избираемых, подводить последних под указную мерку. Хорошие избиратели ручаются за хороших избранных. Когда земское управление станет у нас делом, когда на этой почве раз свяжутся культурные русские силы, тогда все у нас постепенно обратится в дело — и общественное мнение, и печать, и даже акционерные компании.

Ясно очерченное положение в общественном устройстве ведет к ясным же последствиям, необходимо истекающим из данной постановки дела. Вопрос о передаче самоуправления в руки культурного сословия, то есть о признании русской действительности тем, что она есть, содержит в себе, в главных чертах, определение деятельности этого самоуправления, если б оно состоялось. Вследствие того, не принимая на себя права давать советы власти, мы считаем возможным выяснить теперь же эти главные черты.

Первое дело состоит, очевидно, в признании правильно устроенного земства прямым звеном государственной власти, местным ее орудием, с отграничением земской деятельности от чисто административной не в сущности, а только в степени, в последовательности инстанций. Мы поставили этот вопрос первым не потому только, что он действительно основной, но еще потому, что в последнее время у нас не раз заявлялись мнения, со стороны опытных и умных людей, об улучшении нынешнего местного управления уравновешиванием этих двух сил, — посредством не разделения, а напротив, смешения чисто правительственной и земской деятельности. Мы же полагаем (признаемся даже, не понимаем, как можно полагать иначе), что чистосердечие и решительность земского самоуправления возможны только при несомненной ясности прав, при полной отграничен-ности круга действий от коронной администрации, за которой оставалось бы значение высшей инстанции и наблюдение над законностью его действий. Какую ступень администрации и в какой мере облечь правом наблюдения и приговора — это дело правительства; учреждение административных судов, подведомственных Правительствующему Сенату, представляется лучшим к тому средством; но сама задача двух видов власти, государственной и земской, отлична в основании, а потому они должны быть строго разграничены на всем пространстве государства. Отказываясь от местного хозяйничания и отдавая его в руки земцев, правительство признало последних состоятельнее в этом отношении своих личных чиновников. Но не в одном хозяйстве, а вообще во всех отправлениях уездной жизни хорошие и образованные местные деятели не только более знакомы с нуждами управляемых и более внимательны к ним, но даже в чисто правительственных видах они гораздо благонадежнее мелких чиновников, из которых составляется нынешняя уездная власть; заслуживать полного доверия правительства может или тщательно выбранное, следственно высшее лицо, или же съезд дворянства, а не виц-мундирный фрак, облекающий кого бы то ни было. Потому, когда самоуправление поступит в руки совершенно надежных, связных и образованных людей, таких людей, которых правительство будет вправе считать своими, то свыше, вероятно, не затруднятся расширить круг их деятельности, передать вполне уездное управление их заведыванию — так как мелкое поземельное деление, называемое уездом, лишено всякого политического значения. Земские люди, поставленные в надлежащее положение, могут лучше присмотреть за местной полицией, за тюрьмой, за неблагонадежными (даже политически) людьми, за сбором податей, чем чиновники, набираемые из самого низшего административного состава; но они не могут быть официальными советниками губернской власти, по желанию некоторых, так как она есть орудие власти верховной, преследующей общегосударственную пользу, которую нельзя отдавать на обсуждение местных земств. Это значило бы подчинять высшие цели, единые для всей империи, взглядам людей каждой области отдельно. Московские цари советовались с Земским собором, выражавшим всероссийское мнение, что совсем иное дело — с обеих сторон единство было соблюдено.

В местном же земстве это не так. Между местными властями — правительственной и земской — лежит та существенная разница, что первая служит государственным потребностям, господствующим над местными; она принимает последние во внимание только по мере возможности, между тем как для второй существуют лишь эти местные потребности. Обе они могут и должны действовать согласно, но почти всегда с подчинением взглядов второй взгляду первой, а потому они несоизмеримы между собой. Никакое, даже конституционное, правительство не может поступиться правом держать в областях государственную власть, как бы ни были широки права земства, исключительно в своих руках, без противовеса и земских советников с правом голоса; оно не может отказаться от обязанности наблюдать за действиями земства с высоты, не становясь на один с ним уровень; оно не должно быть прямо замешано в земские распоряжения, чтобы сохранять свободу отменить каждое из них, противоречащее общим видам государства. Потому правительственным органам следует стоять совершенно отдельно и выше. С другой стороны, земству нет никакой выгоды сочетаться с официальной местной властью в нечто общее, как бы среднее: такое сочетание открыло бы доступ вмешательству администрации во все земские дела без исключения, в вознаграждение за слабое вмешательство земства в дела административные. Сожительство глиняного горшка с железным опасно, конечно, не последнему. И для государственной, и для земской власти гораздо выгоднее действовать в своем отграниченном круге; тогда каждая отвечает за себя и самостоятельно пользуется своими правами. Самый естественный способ разграничения этих двух властей состоит в локализации второй, в передаче земству уездного управления всецело, за исключением специальных частей, которые правительство сочтет нужным удержать за собой, как, например, казначейство. Тогда земская и административная деятельность будут разграничены между собой совершенно ясно по инстанциям. С образованием вполне надежного земства вмешательство администрации в его дела должно было бы ограничиваться четырьмя способами действия: надзором за точным исполнением правительственных распоряжений, утверждением или назначением должностных лиц из местных жителей, преследованием виновных судом и приостановкой мер, несогласных с правительственными видами, до решения административного суда или высшей власти, как будет установлено. Для наблюдения за действиями земства, если это признается нужным, достаточно держать в уезде одного коронного чиновника с правом протеста на каждое незаконное распоряжение; затем нет надобности подвергать все прочие, неопротестованные распоряжения никакому предварительному рассмотрению.

Если средоточием земского самоуправления станет ценсо-вое дворянство, то правительство будет относиться к нему, без малейшего сомнения, с таким же полным доверием, с каким оно относится к собственным чиновникам. Русское дворянство есть и должно быть прежде всего сословием служилым. Изменение этого порядка, не только в основании, но и на практике, вовсе не желательно; мы далеко не выиграем, если значительное число дворян с ранней молодости посвятит себя земскому делу, не пройдя предварительно через государственную службу — не в виде обязательной повинности, а по доброй воле, следуя примеру отцов. Дворянин, прослуживший некоторый срок и возвращающийся в свое поместье между тридцатью и сорока годами жизни, приезжает домой человеком опытным, с несравненно более развитым умом и характером, чем его сосед, навеки засевший в захолустье, или покидавший его только для собственного развлечения; через два-три года первый поймет даже земское дело лучше, внесет в него больше силы и жизни, чем лицо, просидевшее на нем весь свой век без всякой другой практики. С сохранением всеобщей служилости, как коренного дворянского обычая, нарушение которого противоречило бы нравам (что вполне в воле правительства), члены ценсового дворянства, служащие и отставные, останутся в глазах верховной власти теми же офицерами и чиновниками как прочие, но притом они будут еще местными дворянами-избирателями, значит — вдвойне своими людьми для власти. Более видное, чем теперь, положение дворянства соберет рассеявшихся, даст всему сословию иные, более связные привычки; сословие станет властным над своими членами. Желательно, чтобы в России завелся всеобщий обычай (создание которого также совершенно зависит от правительства), чтобы все ценсовые дворяне, где бы они ни находились, возвращались временно на родину и были бы для того по закону увольняемы в отпуск из службы, к трехлетним выборам; чтобы каждый государственный сановник, каждый министр являлся к этим выборам и садился на скамье избирателей своего уезда наряду с прочими. В серьезной постановке земского дела — вся будущность России; нельзя останавливаться ни перед какими усилиями, чтобы наконец двинуть его.

Первым правом ценсового дворянства, облеченного доверием свыше, должно быть право — судить самостоятельно о достоинстве и способности каждого из своих членов — и прирожденного, и вновь вступающего в его ряды, потомственно или лично, и избираемого в земские должности, без всякой указной, навязанной со стороны мерки, за исключением, конечно, тех случаев, когда права лица ограничены судебным приговором. Правительство, без сомнения, оставит за собой утверждение выборов на высшие земские должности; может быть, оно удержит также право прямого назначения известных ему местных жителей на некоторые из этих должностей. Такой двойной контроль будет весьма достаточным. Но затем земское дело станет вполне живым делом тогда лишь, когда местные избиратели станут единственными судьями вопроса о том, кто заслуживает или не заслуживает, независимо от своего общественного положения, стоять в их рядах, когда за ними признается неотъемлемое право принять в свою среду или избрать на должность всякого достойного, какого бы он звания ни был, и в то же время исключить из нее всякого недостойного, также кто бы он ни был. Ценсовое дворянское избирательство — не всенародная подача голосов, даже не разношерстная французская буржуазия тридцатых годов; оно будет состоять из отборных людей, а потому должно быть тесно сплочено между собой и ответственно перед правительством и мнением России за свои совокупные действия, стало быть за каждого из своих членов. Существенное ручательство за избираемых заключается не во внешних, совершенно неуловимых признаках, а в качестве и свободе действий избирателей; при таком только условии они будут в состоянии принять на себя полную ответственность за все совершаемое. Из русского народа выдаются по временам такие удивительные личности, что иной содержатель постоялого двора может стать превосходным земским деятелем. Ведь примут же его в дворянское собрание по ценсу, если он станет купцом и наживет миллион, — а достоинство человека нельзя мерить одним искусством наживать деньги. Судьями этого достоинства должны быть избиратели. Так же точно никакое пышное общественное положение не ручается за качества человека, а потому избиратели должны иметь возможность очистить свою среду от лица, смущающего или роняющего ее, даже просто от лица, последовательно от нее отстраняющегося, выказывающего явное равнодушие к общему делу. Очень желательно, чтобы исключение ценсовым дворянством кого-либо из числа местных избирателей отзывалось и на других его правах; связное государственное сословие должно владеть в некоторой степени принудительной властью над своими членами, иначе оно не будет иметь силы для выполнения своей задачи во всей ее широте. Мы полагаем также, что местные избиратели не должны быть обязаны принять в свою среду новое лицо, хотя бы удовлетворяющее всем требованиям закона, без предварительного голосования. Отмена подобных постановлений может принадлежать одной только верховной воле и никому другому.

С перенесением на избирателей полной ответственности за избираемых должен прекратиться всякий цене по образованию. В одних варварских странах, куда только что еще начинают пересаживать знание с чужой почвы, можно расценивать сорокалетних людей по баллам, полученным ими на экзамене. Кто знает, чему научился человек от двадцати до сорока лет своей жизни? Не ставить же седовласых старцев на экзамен по знаменитому закону Сперанского. Надобно признать, что наука жизни несравненно выше науки школы.

При ценсовом дворянстве управление, то есть право начальственных распоряжений по уезду и исполнение предписаний высших властей, должно бы находиться исключительно в руках лиц, избранных дворянством. Мы не беремся обсуждать самый способ назначения на земские должности, требующий, для правильной постановки, предварительного совещания правительства с земскими людьми. Способ этот может быть двоякий для различных должностей: избрание дворянством, или же назначение от высшей власти из местных жителей. Ничто не мешает обоим способам действовать одновременно, особенно в начале, пополняя вторым все то, чего не будет в состоянии достигнуть удовлетворительным образом первый. Прямое назначение станет в руках правительства средством к возбуждению деятельности местных избирателей. Они будут осмотрительнее и старательнее, зная, что высшая власть, во всяком случае, может обойтись без кандидата их выбора. Главным лицом уезда остался бы, понятно, предводитель дворянства, но в таком случае для определения новых прав его должности потребовались бы новые постановления. Возможно также оставить предводителя главой и блюстителем сословия, придав ему помощника для управления местной полицией, непосредственно ему подчиненного, если б предводитель не хотел или не мог соединить в себе оба эти звания. Понятно, что подвижность и практичная распорядительность, нужные полицейскому деятелю, — не те свойства, по которым должен расцениваться предводитель, хотя они необходимы на своем месте. Прямое же назначение от правительства главы уезда, который вместе с тем станет и главой сословным, наподобие нынешних предводителей западных губерний (или прусского ландрата), противоречило бы в корне нашему естественному порядку. Глава этот, навязанный местным избирателям, никогда не будет пользоваться должным влиянием в их среде, что повело бы к нравственному разброду самого сословия, от единодушия которого зависит прочность нашего общественного порядка и развитие русской жизни. Потому земское самоуправление, передаваемое в руки культурного сословия, никак не может обойтись без избираемого сословного предводителя. Лицо предводителя становится таким образом связующим звеном между верховной властью и руководящим сословием (т. е. всем земством), какова бы ни была официальная его обстановка — что достаточно показывает важность самой должности в общем государственном строе. Качества, потребные для этого высокого звания, чисто нравственные, требующие прежде всего почтения снизу и доверия сверху, независимо от лет, здоровья и даже от практической распорядительности и служебной точности, могут часто не совмещаться с деятельностью и исполнительностью, необходимыми в начальнике уездного управления и уездной полиции; хотя с другой стороны, никакие способности практического деятеля не могут заменить их. Вследствие того, надо думать, нередко окажется надобность придавать уездному предводителю подчиненного ему помощника из местных жителей, для прямого заведывания земским управлением, и сделать эту вторую должность, требующую внешней энергии и подвижности, — не почетной, а платной, не возводя, однако ж, такого разделения занятий в общее правило и предоставляя на волю предводителя соединять обе должности в своем лице.

Затем первое дело заключается в устройстве волости как низшей земской единицы, можно сказать даже — единицы государственного деления, так как в ней должны сосредоточиваться все первоначальные меры, все зародыши самых важных отправлений общегосударственной деятельности: полиции, поставки рекрут, сбора податей. Этот предмет не раз уже обсуждался в русской печати с разных точек зрения, причем все суждения всегда сходились на одном выводе: на важности волости, без надлежащего устройства которой у нас ничто не будет прочно устроено. Действительно, пока в волости не существует надлежащего присмотра и руководства, надо сказать, что все сельское население русского царства остается без присмотра и руководства, отдается в произвольное распоряжение волостных писарей. С таким порядком дела в корнях мы не далеко уйдем, как бы ни старались разукрашивать верхушки государственного здания. При сосредоточении земского самоуправления в руках ценсового дворянства управление волостями, как начальными ячейками всего общественного склада, должно, очевидно, принадлежать ему же. Мы не считаем возможным вдаваться в обсуждение практического решения этого вопроса, как и всех подобных вопросов, но выскажем свое мнение, охотно уступая преимущество иному, лучшему, когда оно явится. Мы думаем, что земское управление должно быть, покуда, сколько возможно дешевым, несложным и ограничиваться наименьшим числом лиц: иначе его благодеяния не окупят его стоимости, а земские должности станут одной декорацией, или, что еще хуже, приманкой для личной выгоды; их теперь уже больше, чем находится для них подходящих людей. Ввиду этих целей нам кажется самым выгодным соединение звания волостного попечителя и местного мирового судьи в лице местного помещика по выбору дворянства всего уезда, но из лиц, живущих в волости или близ нее — бесплатно; если же такового не окажется, что на первых порах надо предвидеть во многих местностях, а в некоторых губерниях даже постоянно, то по назначению правительства, — из местных людей, с жалованьем от земства. Прямое назначение в подобном случае будет именно тем средством возбуждения местной деятельности, о котором мы говорили выше. Выборный от крестьян волостной голова может служить помощником начальнику и исправлять должность в его короткие отсутствия. Управление уездом легко сосредоточится тогда в съезде этих волостных начальников, вместе с городским головой, под председательством предводителя; придется, может быть, добавить одного или двух членов для постоянных занятий в центре уезда. Заведывание местной полицией перейдет с таким устройством прямо в руки волостных попечителей, т. е. местного ценсового дворянства; правительство снимет с себя эту обузу, носимую, покуда, очень неудовлетворительно несколькими мелкими коронными чиновниками, совершенно неспособными следить за нравственной стороной населения. При довольно большом числе волостных начальников, съезды мирового суда можно будет собирать не со всего уезда разом, а в каждой местности отдельно и поочередно. Уездное управление в таком виде будет состоять, по крайней мере, из людей, уважающих себя, ответственных друг за друга, действительно знакомых с делом и с местными условиями; во всяком же случае оно не обременит земство расходами на содержание постоянно возрастающего числа сочиняемых им чиновников. В местных кандидатах не должно оказываться недостатка. Выборная служба в уезде, полагаем, должна быть по существу установления обязательной на известный срок для всякого не служащего государству ценсового дворянина — дома он, или в отсутствии.