Казань

Судьи, страхуясь, частным образом запросили через Почиталина мое мнение. Я принялся думать и взвешивать. С одной стороны хотелось отомстить. Да и генералы давили на меня – требовали повесить не только прямых заговорщиков, но и всех схваченных в ходе облав дворян. А заодно и Бибикова. С другой стороны, надо проявить милосердие. Но для этого осужденные должны раскаяться… Дворяне же каятся не хотели – показывали свой норов, да спесь.

– Привели, царь-батюшка! – от сложных размышлений меня отвлек заглянувший в дверь кабинета Почиталин.

– Заводите.

Державин был одет в порванный форменный сюртук, небрит и вслокочен. Глаза красные – от недосыпа. Пытать на дыбе Шешковскому я запретил, зато подсказал пару других, “продвинутых” способов получить показания от заговорщиков. В первую очередь о сообщниках в городе. Это представлялось самым важным в ходе следствия. На ногах у Державина были кандалы, которые он поддерживал, продевши сквозь носовой платок.

– Гавриил Романович, вы желали со мной перемолвиться?

Я откинулся в кресле, сложил руки на груди, давая понять, что не собираюсь давать спуску поэту.

– Пришел просить вас за Петю Харлова – помявшись произнес Державин – И за Агату.

– Княжну Курагину?

– Так.

– И о чем же вы думали, когда втягивали в ваши кровавые игрища подростка и девицу?!

– Казните нас с Жилковым – тяжело вздохнул Державин – Мы виноваты. Пощадите Харлова и Курагину!

Поэт мрачно уставился в пол.

– А вы пощадили беременную Татьяну??

Я встал, подошел вплотную к поэту. Державин упрямо смотрел вниз.

– Любите ее? – я присел на краешек стола.

– Кого? – поэт наконец поднял взгляд.

– Курагину.

Державин предательски покраснел.

– Она обручена с Жилковым!

– Какой-то мезальянс получается – как же меня достало выбивать правду из поэта. Может и правда, дыба это не такой уж плохой вариант? – Поручик томского полка и княжна…

– Они любят друг друга!

– А что батюшка ее говорит?

– Он… ничего не знает.

Вот это номер.

Державин опять уставился в пол.

– Так любите или нет?

Я решил дожать ситуацию.

– Люблю! – с вызовом ответил поэт – Но она с другим обручена.

– И будет век ему верна… – автоматически из Пушкина ответил я.

– Так и есть – согласился Державин.

– Не долго она будет ему верна – пожал плечами я – Заговор да убийство… Смерть через повешение.

– Неужель и над девицей не смилуетесь? – теперь поэт сильно побледнел.

– Я бы смиловался… ежели и вы сделали несколько шагов навстречу.

– Каких?

– Вот текст нового гимна – я достал из под сюртука лист со словами песни Боже царя храни – Перед смертью, прочитаете на эшафоте. Если сделаете – пощажу и Курагину и Харлова.

Державин уставился в лист, зашевелил губами.

…Царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь православный!..

– Кто же сие написал? Вы??

– Вам какая разница? Попросите прощение, споете гимн, я объявлю о помиловании Харлова и Курагиной.

Державин задумался, вцепившись в звенья цепи. Наконец, кивнул:

– Я согласен!

– Ну вот и ладно! Учите слова. И молитесь Богу. Скоро предстанете перед Ним.

* * *

Казнь заговорщиков была назначена на 20-е февраля.

Весь вечер 19-го на площади казанского Кремля стучали топоры – плотники мастерили эшафот и виселицы.

– Может сей разговор перенести на другой день? – ко мне в кабинет напросился Рычков с докладом. И теперь он опасливо косился в сторону окна.

– Петр Иванович! – мне пришлось одернуть министра – Не отвлекайтесь.

– … таким образом весь бюджет российской империи составляет около семи миллионов рублей. Две трети идет на содержание армии и флота, причем снабжаются полки напрямую с определенных губерний и городов. Основные подати – подушная. До трети доходов, а также и таможенные сборы… Думаю и у нас так будет.

– Откуда сие известно? – поинтересовался я, разглядывая документы по бюджету казанской и оренбургской губерний. Месяц назад я попросил Рычкова начать работы по приведению в порядок финансов, и вот теперь, он принес мне первые наброски.

– Много лет состоял в переписке с некоторыми сенаторами…. – промямлил Рычков, опять косясь на окно. Боится. Надо его отвлечь.

– Вопросов у нас много для обсуждения. Я попью чаю, а вы что предпочитаете – чай, кофий, сбитень, вино?

– От чая не откажусь, Петр Федорович! – облегченно вздохнул Рычков.

– Ваня! – звоном колокольчика я вызвал Почиталина – Попроси на кухне приготовить нам чай и предупредите тех кто ждёт аудиенции что придётся подождать. Пусть тоже попьют там что желают.

Рычков начал доклад по делам новообразованной камер-коллегии. Всё было как обычно, денег не хватает, армия пожирает все средства. Старообрядцы-фискалы стараются, но торговля упала, платежеспособный народец из городов разбежался. Министр предложил ввести обратно в оборот откупа. Некоторые купцы – тот же Сахаров – готовы внести в казну средства авансом за установление монополий.

– Тут всё просто, Петр Иванович. Польза для казны от этого откупа будет меньше того вреда, который такая монополия принесет.

– На что же хлеб покупать? – вздохнул Рычков – Месяц другой и армия нас объест. Никакой казны не хватит. А ведь народец из крестьян идет и идет. Зерно то с прошлого года вдвое вздорожало!

– Устройте по городам государевы склады. Я об том уже повелел в Оренбурге. По урожаю скупайте хлеб, по зиме, как цены пойдут вверх больше трети от прошлой цены – продавайте.

Ничего лучшего, чем зерновые интервенции – человечество не придумало.

– Подготовьте росписи бюджетов всех провинциальных городов и уездов до 1 июня. Полагаю необходимо отменить все внутренние таможенные пошлины. Это оживит торговлю.

– Продолжать ли выдавать пролетные грамоты купцам? – поинтересовался министр, записывая мои указания.

– Продолжайте. Но только тем, кто письменно присягнул.

– Нам бы еще новых инвенций для торговли – осторожно произнес Рычков – Зело полезное начинание, вона аж из Нижнего приехали поглядеть на лампы керосиновые да примуса.