Каждый ублюдок достоин счастья

Пожрать всего один раз за день батоном с колбасой, причём день этот был вчерашним — это, я вам скажу, стрёмное испытание для желудка и хрупких клеток головного мозга. Наверно, именно от голода я и проснулся. Жрать хотелось неимоверно!

Стояла глубокая ночь. Анвар не спал. Его лицо освещалось дисплеем сотового телефона — азер монотонно бубнил в него. Может быть, причиной моего пробуждения стал и не голод, а паскудный голос этого ночного соловья. Голод, морда азербайджанца, продуваемая ветрами халупа в чистом поле — реалии эти напрягли конкретно. С ними я засыпал, но просыпаться с ними явно не желал. Да и вообще, нехорошо, что я сплю, а азер бодрствует. Как бы он чего не удумал.

— За нами едут, — сообщил он, закончив телефонный разговор.

Видать, увидел, что я проснулся.

Слова эти почему-то обнадёживающе не звучали. Новых людей встречать не хотелось. Тревожно делалось за деньги. Я вообще не понимал, почему я до сих пор не дал стрекача на все четыре стороны и жду каких-то спасителей. Видимо потому, что внутренний голос к этому не побуждал. Внутреннему голосу я верил.

— Как они нас найдут? — засомневался я. — Они представляют, где мы находимся?

— В общих чертах. По крайней мере, ориентиры есть. Найдут, не ссы.

— В темноте не найдут, — стоял я на своём.

— Ну, утром, — пожал плечами Анвар.

Не знай, не знай. Ладно, в любом случае надо сидеть до утра. Куда я сейчас пойду?

Снова закрыл глаза. Перед глазами — вот западло! — замельтешила морда замоченного мной в лесу мытаря. Никаких эмоций эти вспышки с собой не несли, но между ними заискрили сцены другие — с мёртвым Борькой. От них во мне ещё что-то шевелилось, хотя как-то тускло, призрачно. Да и сами они представлялись какими-то призрачными, нереальными, будто бы не сценами из воспоминаний, а каким-то бредом. Всё равно неприятно. Он был моим другом, в конце концов.

— Много крови потерял, — вякнул вдруг Анвар. — Голова кружится.

Сказано это было жалким-прежалким тоном, типа он у меня сочувствие хочет вызвать. Зря стараешься, горец, нет у меня к тебе сочувствия.

Но я чё-то отозвался.

— Поспи, хули.

— Не, — мотнул он головой. — Умру во сне.

Я хмыкнул. Этот чувак начинал меня забавлять.

— Да и не хочется, — добавил азер.

— Ну сиди тогда, карауль.

Какое-то время молчали. Но Анвар по всей видимости пребывал в сентиментальном настроении и жаждал потрепаться.

— Давно освободился? — спросил он.

— Неделю, — ответил я с неудовольствием.

— Всего неделю?! Ну ты даёшь! Сколько сидел?

— Червонец.

— Ровно?

— Ага.

— Кого грохнул?

— Кого надо.

— Ну, не хочешь — не говори. Я тоже по молодости отсидел. Дали три, вышел через два.

— Примерное поведение?

— Что-то вроде того.

За что он сидел спрашивать я не стал. Слишком много чести. Да и за что можно сидеть два года? Шапку снял с пенсионерки?

— С тех пор веду себя хорошо, — это он типа пошутил.

— Чего же тебя занесло в нашу глушь? — спросил я. — В родном Азербайджане дел нет?

— В родном Азербайджане я всего два года жил.

— Ну и дальше бы продолжал.

— По деревням мотаться мне и самому не в кайф. Просто дела были, человека одного искал. Ну, тут и вариант денежный возник. Совершенно случайно.

— Нашёл человека?

— Нет, смоталась она.

— Баба что ли?

— Да, бывшая подруга. Жили вместе.

— Любил значит плохо.

— Хорошо любил. Как надо любил. Подарки покупал — ей, дочери её. Но она гнилая, кинула меня. Деньги увела, сука! Я было настиг её — тут, неподалёку, в одном из посёлков — но она снова вывернулась. Вёрткая. Хитрая. Ладно, обратно не вернётся, я квартиру подпалил. Пусть теперь как цыганка скитается. А я её рано или поздно всё равно найду.

Я приподнялся на локте.

— Это не в Чистой Заводи она обитала?

— В Чистой, — подтвердил азер. — Бывал там?

— Только оттуда, — мысль, ощущение захлёстывали и давили к земле. Так вот, оказывается, что и как. — И квартиру сгоревшую видел. Это рядом со столовкой?

Анвар криво улыбнулся.

— Она.

Так, так, главное — спокойствие. Ничего, кроме спокойствия.

— Ну правильно, — кивнул. — С бабами жёстко надо. Восточная что ль какая?

— Не, русская. Восточная на такое не способна.

Вот так, только русская способна.

— Как звать-то?

Анвар взглянул на меня внимательнее. Или это показалось?

— Тебе зачем?

Я скорчил недоумённую рожу.

— Да так.

Азер отвёл взгляд.

— Галя её звали. Галина.

Всё! Тебе не жить, гандон!

— Нравилась она мне поначалу, — на смуглую морду азербайджанца снизошло нечто вроде просветлённого воспоминания. — А потом скурвилась. Найду — убью, суку.

Эти слова словно гнойный плевок врезались мне в лицо. Мерзко и отвратительно стало, и не мог понять отчего? То ли потому, что мою родную сестру разыскивает какое-то мерзкое чмо, причём разыскивает для того, чтобы убить, и этот плевок на лице был горькой обидой и страхом за родную кровь. То ли отвращение снизошло по той причине, что не я тот единственный, кто хочет отправить сеструху в лучший мир, а отыскался ещё один абрек, и плевок этот был оскорблением за вмешательство в мою личную месть. С некоторым неудовольствием для себя я понимал, что злобы в данный конкретный момент гнездилось во мне несоизмеримо больше к этому мерзкому чурке, чем к десяти кинувшим меня сёстрам, будь они у меня в таком количестве.

Волна накатывала за волной. Хорошо, что в халупе было темно, иначе азер наверняка заметил бы моё состояние. Сука, паскуда, проблядь, нашла с кем жить! Тебе нормальных парней было мало, подстилка?! Меня передёрнуло, когда я представил, как этот урод залезает на сестру и всаживает в неё свой смуглый, волосатый хуй. Господи, я просто заплакал, когда эта сцена, словно вживую встала передо мной!

Ты всё предала, мразь! Всё, что можно и нельзя. Ладно квартира, ладно деньги, есть кое-что превыше них. Ты забыла, курва, да? Ты всё забыла? Ты забыла это или осознанно убила в себе воспоминания и мысли? Если это так, то тебе воистину нет прощения.

Сдерживаться не было сил. Нащупал перо, обхватил рукоятку, приготовился.

Привстал.

— Колотун какой, — переминаюсь с ноги на ногу.

А голос дрожит, предательский голос так и норовит выдать состояние и намерения. Он понял?

Шаг, другой. Сидит, невнимательный взгляд, полуприкрытые веки. Всё нормально, всё нормально.

— Выгляну наружу, — бормочу. — Посмотрю, что там.

Ещё два шага. Ну ещё пару, и-и-и…

Когда понял, что можно, что удобно, что пройдёт, тело сработало само. Помутнение вязкой дымкой опустилось на мгновение, заволокло взор, а когда рассеялось, дело было сделано.