Казнь по кругу

За что она возненавидела его? За то, что отбросил ее, как скучную и неинтересную игрушку? За то, что отнял у нее единственную любимую и вызывающую бешенство непутевую дочь? Она не знала этого и не хотела знать. Она хотела лишь одного: чтобы он исчез, чтобы он умер, чтобы его убили.

— Кто же? — небрежно поинтересовался Сырцов.

— Тебя убьют, Сырцов! — ликующим криком повторила Светлана.

— Кто же? — повторился и он, добавив в фальшивом недоумении: — Ваши быки, которые с трудом разбираются, с какого конца ружье стреляет?

— Быки не убьют, так менты застрелят! Тебя уничтожат твои же, понимаешь, самодовольная скотина, твои же!

— Всех моих мужей и любовников убивают, — вспомнил вслух давнюю Светланину фразу Сырцов. — А меня не убили, Светлана.

— Еще, — добавила к его реплике недостающую деталь Светлана.

— Скучная ты, зацикленная баба, — окончательно решил Сырцов и вежливо обратился к пожилому банкиру: — Так как мое предложение, Дмитрий Федорович, принимается?

За Дмитрия Федоровича ответила Светлана. Кратко:

— Убирайся.

— Вот что я тебе скажу, сучка в перманентной течке: бойся меня. Бойся всегда, бойся до конца недолгих своих дней. — Сырцов поднялся. Вскочила и Светлана, сладострастно предрекая:

— Скоро, скоро тебя застрелят! Я прикажу, и тебя застрелят!

— Ты уже приказывала. Но ведь не застрелили.

— Теперь я прикажу тому, кто застрелит обязательно!

— Валяй, — согласился Сырцов и в последний раз спросил у молчаливого, задумчивого папаши: — Так как?

— Подумать надо, Жора, — мягко отказался от предложения Дмитрий Федорович.

— Дело ваше. Но смотрите не пожалейте потом, — по-купечески предупредил Сырцов и кивком указал на моторную лодку, привязанную к одному из столбов-опор помоста: — Кастрюлька фурычит?

Не понимая, папаша поморгал. Со временем обрадованно понял:

— Лодка-то? А кто ее знает.

— Проверим, — решил Сырцов и бойко попрощался: — Спасибо за компанию!

Он шел к мосткам, когда она сказала ему в спину:

— Совсем скоро ты сдохнешь.

Не слышал он ее, а может, не хотелось отбрехиваться. С мостков Сырцов прыгнул в лодку, уселся перед щитком управления и, изучая его, громко, с недвусмысленным намеком запел:

Милый друг, наконец-то мы вместе. Ты плыви, наша лодка, плыви. Сердцу хочется ласковой песни И хорошей, большой любви.

— Нет, каков подлец! — восхищенно поделился с дочкой своими впечатлениями Дмитрий Федорович во время пения.

Сырцов завершил пение и изучение, отвязал лодку и, горестно помахав огорченной семейке, успокоил их:

— Я лодку у причала в Троицком оставлю, — и показал на еле заметное, почти у горизонта, игрушечное село на том берегу. — Пусть холуи ее там заберут.

Лихая и мощная лодка, взбив шипящий белый бурун на вираже, легла на курс и пошла по прямой. Светлана ладошкой провела по лицу — морок сняла — и спросила отца, глядя на уже точечную моторку:

— Зачем?

— Что — зачем? — не понял папа.

— Зачем он появлялся здесь?

— Затем, чтобы завести тебя, дуру, — объяснил неглупый папа. — Но тут же мне хочется повторить твой вопрос: зачем?

40

Холеный, благообразно седой и полный сил весьма пожилой господин поставил стопку фишек на зеро, и колесо закрутилось. Колесо еще крутилось, когда к господину почтительно подошли двое молодцов в безукоризненных смокингах и стали ждать окончательной его, колеса, остановки.

— Семь, — возвестил крупье и лопаточкой осторожно отодвинул фишки от господина. К себе. Главный из парочки решился. Склонился к уху господина и прошептал:

— Форс-мажор.

В окружении пяти закрывавших его амбалов господин ступил на искусно выложенные разноцветные мраморные плиты у входа в казино. И тут же из небытия явился могучий бронированный «рейнджер». Амбалы раскрыли дверцы, мгновенно занесли в салон господина, двое залезли вслед за ним, трое захлопнули дверцы и вскочили в «мицубиси»-джип, приткнувшийся в хвост «рейнджеру». Двинулись. На малом ходу «мицубиси» обогнал «рейнджер», и взамен в хвост встал англичанин-«лендровер». А теперь понеслись. Колонной. Проверялись на Садовом, основательно проверялись. Проверились, и с Черногрязской свернули на Покровку, а у ворот — налево по бульвару. Когда Покровский перешел в покатый Яузский, господин приказал водителю:

— Здесь.

Господин вышел как раз у двух гипсово-белых пятиметровых советских энтузиастов, охранявших торцовую арку здоровенного жилого дома.

Трамваи уже давным-давно отбыли в депо, угомонились автомобили, ушли спать гуляющие. Даже собачников не было. Для них еще рано. А вообще-то очень поздно. Не бульвар — Шервудский лес. И один-одинешенек Робин Гуд. На рейчатом диване. Увидев приближавшегося господина, Робин Гуд вежливо встал и поздоровался:

— Здравствуйте, Сергей Львович.

— Здравствуйте, Витольд Германович, — эхом откликнулся господин. Пожав друг другу руки, они освобожденно расположились на диване. Зарычал «лендровер»: развернувшись у окончания разорванного бульварного кольца, он взлетел на крутой подъем, остановился напротив их дивана и перестал рычать. А с этой стороны уже стояли «рейнджер» и «мицубиси».

Наблюдая за автомобильными маневрами, Витольд Германович спросил:

— Не слишком ли помпезно, Сергей Львович?

Пропустив этот вопрос, Сергей Львович задал свой:

— А вы все гортранспортом и пешочком?

— Каждый как может.

— Ох, не прибедняйтесь, Витольд Германович.

— Я не прибедняюсь. Просто не вижу смысла в погоне за рублем и роскошью.

— Вы как Сталин, у которого на сберкнижке было триста рублей. Но ведь и власть почти такая же, да?

— К сожалению, не такая. Иначе я бы не обращался к вам за помощью.

— Какая к черту помощь! Я только в малой степени расплатился по обязательствам. Жду ваших указаний, Витольд Германович.

— Указания потом. Сейчас подъедут мои ребята и привезут все, что удалось собрать при осуществлении всех акций. Я кое-что просмотрел и убедился, что эта девятка действительно собиралась низложить, так сказать, вас. Так что наш удар следует рассматривать как упреждающий.

— Ох, эта жажда самооправдания! — воскликнул Сергей Львович и тут же усмирил себя. Продолжил просто злобно: — Не надо справедливости. Один неглупый человек сказал, что чувство справедливости — рабское чувство. Ведь и те девять наверняка говорили о справедливости. Несправедливо, мол, что Большой безраздельно властвует и забирает себе львиную долю добычи и выручки. Ради справедливости они решили, как вы изволили выразиться, низложить меня, а затем попросту убрать. Но я с вашей помощью несправедливо опередил их. Вы отправили на небеса за три четверти общей суммы, а я остался на земле со своей кровной четвертью, которая ждет меня в швейцарском банке. И нет тут никакой справедливости: мы с вами выиграли, они проиграли.