Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

Мать взяла, положила на ладонь.

— Загляденье! Девки с ума сойдут. Да где же ты столько денег-то взял?

— Собирал понемножку, откладывал. Мать опять взглянула на полушалок.

— Ох, Степушка, ох, спасибо тебе! Да куда мне в нем… Может, на пасху, когда в церковь пойду, надену.

Подарки смягчили обострившийся было разговор. Чаепитие пошло веселей. Спать легли поздно. А утром чуть свет Степан проводил мать и братьев в родную деревню.

7

В следующую среду Степан пришел к Трощанскому пораньше, но комната оказалась уже переполненной молодежью. Кто-то принес из кухни еще одну доску, ее положили на табуретки и так усадили запоздавших.

Столь большое скопление молодежи объяснялось просто — приехали домой на каникулы студенты-вятичи из Москвы, Казани, Нижнего.

Белокурый молодой человек с пушкинскими баками, которого Трощанский назвал Сергеем и представил как петербургского студента, очень таинственно, почти полушепотом рассказывал о петербургском кружке самообразования Чайковского:

— Под видом самообразования или самоусовершенствования чайковцы занимались изучением и распространением революционной литературы — сочинений Лассаля, Флеровского-Берви. В кружке объединились молодые люди, готовые бороться ради счастья и свободы народа. Я привез с собой книжечку Флеровского-Берви «О положении рабочего класса России». Надеюсь, что вы ее почитаете и обсудите…

Пока говорил белокурый студент, Степан присматривался к собравшимся. Тут были студенты, реалисты, несколько гимназистов и гимназисток, курсистки, семинаристы и даже, как ему показалось, рабочие. Он очень внимательно посмотрел на этих троих парней, сидевших, у самой двери, на их большие руки, на их строгие, сосредоточенные лица. «Конечно, это рабочие», — подумал Степан, и от этого почувствовал некоторое облегчение, уверенность.

Потом он перевел взгляд на другую сторону стола и вдруг в углу увидел широко раскрытые, изумленные, смотрящие прямо на него озорные глаза Николая Котлецова.

«Как, и Колька здесь? — подумал Степан и потупился, чтобы не выдать своего удивления. — Вот, оказывается, к какой зазнобе он ходил и иногда, возвращался заполночь…»

После столичного гостя студенты из Казани, Москвы, Нижнего рассказывали о работе революционных кружков, предлагали поддерживать связи, обмениваться запрещенными книгами, расширять общение и дружбу с рабочими.

Степану тоже хотелось подняться и сказать такие же полные надежды и веры слова, но он знал, что не сумеет, и удержал себя. Зато сидевшая напротив и все время смотревшая на него белокурая девушка с длинной косой, будто уловила, почувствовала желание Степана и, вздрогнув, поднялась.

— Вы хотите говорить, Соня? — спросил Трощанский.

— Нет… то есть я вспомнила стихи. Они очень подходят. Они выражают наши чувства.

— Просим! Просим! — раздались голоса.

— Я не помню всех, но если позволите, я прочту те, что знаю.

— Пожалуйста! — разрешил Трощанский. Девушка встала и, преодолев смущение, начала, слегка приподняв голову, грудным сильным голосом:

— Вперед! Без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

3apю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Смелей! Дадим друг другу руки

И вместе двинемся вперед.

И пусть под знаменем науки

Союз наш крепнет и растет…

Пусть нам звездою путеводной

Святая истина горит;

И, верьте, голос благородный

Недаром в мире прозвучит!

— Браво! Браво! — послышались приглушенные голоса. Раздались восторженные хлопки.

Все встали со своих мест и бросились к девушке. Степану тоже хотелось подойти к ней, но он следил глазами за Котлецовым. Тот осторожно выбрался из угла, подошел к Степану и крепко стиснул его руку.

Этим рукопожатием было сказано все. Они быстро оделись и, попрощавшись с Трощанским, вышли.

Во дворе их догнали трое рабочих, которые сидели у двери.

— Послушай, парень, — тронул Степана за плечо чернявый богатырь. — Ты, никак, тоже мастеровой?

— Угадал… Я столяр, но учусь в техническом, а вы? — остановившись, улыбнулся Степан.

— Я с кожевенного, Иван Анучин! А это мои братаны Сашко и Егор. Знакомьтесь.

Степан назвал себя и представил Котлецова. Все пятеро пошли вместе.

— Вы тут часто бываете? — спросил Степан.

— Раза три были… Некогда часто-то наведываться. Другой раз с работы еле приползаем.

—. Что, устаете?

— А ты загляни как-нибудь — увидишь… Вам, студентам, полезно узнать, как живут рабочие… Придешь?

— Обязательно, Иван… Завтра можно? Мы в два кончаем.

— А чего же? Приходи! Спроси обжимную — я завсегда там.

Они остановились на углу, попрощались, как старые друзья.

Степан, пожимая заскорузлую руку Анучина, улыбнулся:

— Мы должны держаться ближе. Завтра ждите — придем!

Кожевенный и клеевой завод Лаптева Степан узнал издалека: от него несло кислым, вонючим запахом.

У ворот, в дощатой будке сидел, посасывая капокорешковую трубочку, сторож-старик.

— А где тут обжимная, дедушка?

— Никак наниматься идешь?

— Нет, товарища повидать.

Старик указал трубкой в глубину двора, на длинный кирпичный сарай.

— Ступай прямо через двор, к бойне. Услышишь, где коровы ревут.

В высоком продолговатом сарае были врыты в землю, на значительном расстоянии друг от друга, два дубовых столба. На них были надеты тяжелые, окованные железом колеса. Одно — внизу, на расстоянии аршина от земли, другое — на аршин выше. Втулка нижнего колеса вращалась на обитом железом столбе, опираясь на чугунный остов. Верхнее колесо было соединено с нижним ясеневыми спицами, в руку толщиной, которые располагались по кругу вершках в трех-четырех от столба.

Сооружение со спицами вращали вокруг столба длинные рычаги, в которые было впряжено по паре лошадей. Между спицами закладывались мокрые, выпаренные и очищенные от шерсти коровьи шкуры.

Степан, остановись у открытых широких дверей, откуда тянуло кислятиной, долго смотрел, как двое рабочих в кожаных фартуках просовывали тяжелую шкуру в спицы. Как потом, понукаемые погонщиком, лошади ходили по кругу. Сооружение скрипело, скрежетало, выжимая из шкуры воду.

Когда глаза привыкли к темноте, Степан в одном из рабочих узнал Анучина. Однако подойти он не мог, так как тот беспрерывно поправлял сползавшую шкуру.