Кембрия. Трилогия

Стилус бодро бегал по строчкам. Документы пришлось разложить и в них подглядывать, причем некоторые вещи оказались для Немайн небольшим шоком. Например, паспорт. Она ожидала российский, но вместо него обнаружилась книжечка с воспетым еще Маяковским британским «двуспальным левою». Да, все верно. Имя: Немайн Неметона Кэдманс. Гордых клановых приставок англичане валлийцам не сохранили… Дата выдачи паспорта – полгода назад, в Кармартене.

Мягко прошуршала дверь.

– Валюша, хорошо, что ты пришла. Посиди пока тут, прими документы…

– А у вас что, опять идея?

– Именно.

Замдекана убежал. Вошедшая с первого взгляда не понравилась Немайн – совершенно взаимно. Было в ней нечто нарочитое, которое часто воспитывается в мелких служащих, решивших – сдуру или по веской причине, неважно, – что карьера закончилась, не начавшись. И которых слегка распустило начальство. То ли выражение лица, то ли осанка – то ли тон и выбор слов в двух фразах, – а историю болезни можно заполнять. В бульоне офиса эта болезнь не так опасна для окружающих – и то зависит от того, на какой должности обретается больной. Если он получит хоть какую работу с людьми – пиши пропало, и работа не пойдет, и люди нервы истреплют. Но вот в учебном заведении… Там, где будут люди, у которых все впереди и над которыми мелкое чудовище обретет свою маленькую власть. Та, у кого жизнь не получилось, над теми, у кого получиться может. Самое обидное, что в такое крысообразное нормальный человек превращается подчас очень быстро – месяцев за шесть, а то и меньше. Лечение припоминалось одно – направить на производство, да там, точно по определению Ильфа и Петрова, «загнать в бутылку». Если болезнь удавалось прихватить достаточно рано – и следа не оставалось. Или оставалось – в виде склонности изредка болезненно цапнуть словом. Немного виновато и почти по‑дружески. Но эта девушка, похоже, болела несколько лет – да и случай ее относился не к техническим наукам, там было проще. А тут… Неважно, насколько хорош голос у девочки – она не нашла себе работы. И осталась при кафедре. Бумажки перекладывать. При этом наверняка еще и приняли кого‑то с курса в магистратуру… И этот кто‑то работал рядом, на такой же должностишке, но имел перспективу. А потом ушел – то ли на сцену, то ли в преподавание. А она осталась. Без перспективы. Когда ученик превосходит учителя – у последнего есть утешение. А когда выпускники год за годом обходят вот такую бедолагу, а она к ним руку не приложила – наоборот, гадила? Как могла – по мелочи, по крайней мере – обычно. Вот тут и уходят остатки совести, и начинается партизанщина. Когда ни одна возможность сделать подлость не упускается. Это по отношению к средним студентам. Хвостистам такое существо иногда даже сочувствует – но если возможность хороша, бьет все равно. Лучшим же гадит самозабвенно… Немайн попыталась представить пути исцеления. А ведь индустриальный метод, наверное, сработает… В оперу не возьмут – загнать в рок‑группу да погонять с туром по Сибири. Чтоб пусть второй голос, третий – но пела. Впрочем, может не помочь. Далеко зашло. Если вот сейчас эта дуреха дуется на непонятную ушастую гостью уже за то, что нужно будет принимать документы – вероятно, неизлечима. И ведь снаружи – почти человек… Немайн вернулась к анкете. Дата рождения – 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа – возраст. И что писать? Честно – четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно – несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…

– Не грызите, не ваш.

Немайн подняла голову. Как ее назвал замдекана? Валюша. Плохо назвал, Валюша это мягкое и объемистое, а тут ежик в джинсах. Причем концлагерный ежик. Припомнилось оброненное как‑то знакомым биологом понятие – «еже‑час». В этом, оказывается, измеряли количество энцефалитных клещей в лесу. Сколько их за час на ежика осыплется…

– Не буду.

– А поздно. Уже испортила. И заразила.

Скорее заразилась, раз тут такие змеи…

– Выпишите счет, оплачу. И кстати, на сколько лет я выгляжу, не подскажете?

– Думаешь, уши прицепила и вечная эльфийка? Судя по глупости, ты и школу не закончила…

Этого было довольно. Немайн припомнила: Клирик закончил в семнадцать – и то, потому что пошел туда на год раньше остальных детей.

– Не закончила, значит, – пробормотала под нос Немайн и вписала в графу «Возраст» цифру 17.

Место рождения: Ирландия, Мунстер. Немайн фыркнула. Похоже, у нее паспорт сиды. А впрочем, кто еще может светить на фотографии такими ушищами? Тут в паспорте буковки вдруг пересобачились, запись «год неизвестен» исчезла, вместо нее четко обозначилось: 2020. Оставалось пожать плечами и продолжать.

Образование: высшее техническое. Два диплома: основной и магистра логистики. Немайн с интересом заглянула внутрь – а вдруг там имя Клирика? Но нет, все в порядке, для полного счастья страничка на английском. Такие дипломы выдавали иностранцам. Но недурное ж образование у семнадцатилетней! От удовольствия уши провернулись вперед и назад.

– Девушка, не хулиганьте.

Немайн снова подняла взгляд. Ну, брюнетка жгучая – и крашеная, колец на пальцах нет, хотя по нынешнему времени это ничего не говорит, возраст – ровно полдороги от осознания себя женщиной до последнего приступа молодости. Почти красива – если бы не обиженное выражение лица. И вокруг глаз уже появилось, а кремами и масками не злоупотребляет. Считает себя еще молоденькой. А потом, когда стервозная красота станет собственными следами, поздно будет. То ли дело Анна! Как‑то успевает – и всегда успевала, чуть не с детства. Так и выглядит – в седьмом‑то веке – моложе, чем ей дали бы в двадцать первом…

Объеденный стилус бежал по анкете. Семейное положение – не замужем. Специальность – могли бы и не писать, но – вокальное искусство, подготовительное отделение.

– У тебя какой голос определили? – спросила вдруг «ежиха».

– Сопрано.

Если совсем точно, то колоратурное сопрано.

– Тогда тебе тут нечего делать. Сейчас только один преподаватель не калечит сопран. Но он не берет группу на подготовительном. Никогда. Если не дура – забирай документы…

Ее, возможно, и правда испортили. А может, просто надежда на то, что слабый голосок подрастет, не оправдалась. Но…

– И который не калечит?

«Ежиха» назвала имя. Немайн впервые слышала. Хотя… Клирик не слышал, видел. Этой фамилией были подписаны спецификации по проекту… Да, купол под Северным полюсом.

– Это он с «Рубина»?

– Да. Но он не берет подготовительных групп…

Немайн широко улыбнулась:

– Спасибо тебе. И принимай документы.

– Дура…

Сзади зашелестела дверь. Замдекана.

– Ну что? Все готово? А тот преподаватель, я тебе говорил, конструктор, он здесь как раз. Уговорили поступающих на подготовительное послушать, другой член комиссии заболел… Так что пойдешь сегодня, через час. Я бы, кстати, тебя за одни дифуравнения в уме взял, но я сам баритон, и учить получается тоже только баритонов. Черт его знает, почему. А этот… Но он обычно групп на подготовительном не берет – хотя и уговаривают. Так что… Готовься.

– Я… Мне распеться надо.

– Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.

– Здесь не класс, – отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось. – Хочет распеваться – пусть ищет свободную аудиторию.

– Ну, Валенька, – взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят. – Ну вдруг из меня что‑то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…

Собственно, она могла просто заявить, что замдекана главнее, встать в позу и начать петь. Клирик, пожалуй, так бы и действовал. Могла отправиться поискать свободный класс. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула – снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.

– Ладно, – отрезала «ежиха», – но это единственное исключение…

Хотя начала догадываться – не единственное, а первое. И жесткость тона была жесткостью отступающей болезни. Скоро у деканата будет хороший и веселый сотрудник. Девушка, смирившаяся с тем, что великой ей не стать. Но свято уверенная в том, что быть первой подругой великой тоже нужно. Иначе их не будет, великих… А великая рано или поздно попадется…

Как только Немайн издала первые звуки, внутрь заглянула Колдунья.

– Можно послушать?

– А что тут слушать‑то? Обычные упражнения…

– Тем более…

Через полчаса она достала блокнот и принялась водить внутри стилусом. А когда пришло время, сообщила об этом слишком уж увлекшейся Немайн. Ухватила за руку. И отвела на экзамен – под самую дверь, только паркет мелькнул под ногами. Немайн успела подумать, что запись – это хорошо, никакой тебе толпы, разве пара‑тройка ожидающих. Из класса, где тот проходил, как раз вышла девчонка, заплаканная и злая.