Кембрия. Трилогия

Помочь нельзя – выйдет политический жест, подчинение Диведа Брихейниогу. Остается проклинать связывающие королей сети обычаев и радоваться, когда боль хорошего человека облегчают другие.

Немайн скосила глаза вбок. Сестра–римлянка все еще не любит больших и шумных сборищ, а тут на небольшом пятачке столпилось никак не меньше сотни человек. Так и есть – побледнела, лицо на гипсовую маску похоже, прикусила… не губу, это было бы слишком явно – щеку изнутри. Сделать шаг не только вперед, вбок? Прикоснуться плечом, тыльной стороной кисти… Пусть вспомнит, что сестра рядом, и не смотрит под ноги.

А Настя и не опускала глаза! Вперилась во что–то впереди себя. Нет, это не боязнь толпы. Да она не может смотреть, как старик мучается! Хорошая, добрая девочка. Даже тюрьма не озлобила… Зато нарушать правила ее не научили, а Немайн положено! Лучший способ всем показать – она не императрица, а всего лишь «некоролева», которой не обидно пройти большую часть пути навстречу человеку с больными ногами. Довольно и того, что старик встал и двинулся навстречу…

Сида прибавила шаг – сначала немного, затем перешла почти на бег – и тут ее руку стиснула ладонь сестры… И Анастасия потащила сиду за собой! Быстро, еще быстрей! Длинноногая! Кто думал, что она не умеет нарушать правила? Еще как, только – за компанию. Это плохо. Императрица должна уметь принимать решения первой, даже при хорошем муже.

Сестра так торопилась, что сделала лишний шаг. Пенда и Гулидиен еще идут навстречу друг другу, а Немайн стоит нос к носу с королем в радужной накидке, так близко, что глаза уже не видят лица, только выхватывают черты – прямую бровь, нос–набалдашник, желтоватые белки глаз. Увы, отвлеклась на чужое лицо – правая рука расшалилась. Чужая память подсказывает: одна из шуток инженера. Протянуть руку так, чтобы визави пришлось пожимать ее снизу вверх, по–подхалимьи.

Со своими подчиненными он так не шутил, а вот иных напыщенных господ лавливать приходилось. Особенно тех, кто любил сжать чужую ладонь до боли, поиграться силой – и рассчитывал развернуть кисть наглеца. Не выходило, и теперь не выйдет. Тренировки придали рукам сиды достаточную крепость, чтобы дальше играло уже умение… вот только не с больным человеком забавляться глупостями! Можно надеяться, мелкая оплошность пройдет незамеченной – ладонь уже прямая, словно по отвесу. Крупную не спрятать.

Пожимать руку – обычай римский, бритты больше привыкли кивать да кланяться, и у Немайн получалось хорошо. Перемену заметят, уже заметили! Риваллон руку принял, стиснул точно в меру.

– Рад тебя видеть. С моей дочерью Кейндрих вы вместе воевали – но ухитрились разминуться.

Еще одно рукопожатие – чуть более крепкое. Перекрестие взглядов – один словно копье ударил, другой, как кривой клинок, отвел острие в сторону.

– Святая и вечная… вот ты какая. Думаешь, можешь позволить себе милосердие?

Тут встряла Анастасия. Еще бы, сестру обижают! Отрезала:

– Милосердие – императорская привилегия.

Вот тут сидовские уши взметнулись! Мгновение – и сида снова спокойна.

– Не только, сестра.

– Да. Не только… Главное – ты помнишь. Даже если сама не подозреваешь об этом!

Римлянка разглядывает сиду словно золотник, который прямо на ладони превратился в отшлифованный рубин. Точно, околдована. Или… Кейндрих вспомнила – и похолодела. Все верно: девочке, которой предстояло водить армию, рассказывали не об одном Артуре и его рыцарях. Среди героев ее детства был и император Ираклий. Герой, принявший царство христиан разрушенным почти до основания – и победивший. Он не искал Грааль, но вырвал из рук неверных Истинный Крест. Только Артур, хоть и родился неподалеку, ушел в холмы ожидать своего часа, а Ираклий – жил и воевал пусть и далеко, но теперь. Казалось, прищурь глаза – и увидишь, как постаревший герой вновь ведет непобедимые фемы и меры на агарян и филистимлян…

Увы, когда нахлынули магометане, император уже не мог подняться в седло. Как и ее отец! Ушастое чудовище ухватилось за святое. Приняла облик невесть где сгинувшей августы, заколдовала вторую. Зачем? Неужели все это нужно против наследницы малярийного королевства?

Тогда почему синерылая не торжествует? Как же, еще одно «доказательство» – снизошла к человеку, больному той же болезнью, что и великий Ираклий. Первой, настоящая дочь императора выскочила уже за ней… Но Немайн смотрит в землю, полиловела – будь человеком, была б красней сапожек из греческой кожи. То ли совесть, то ли стыд… Раньше казалось, у нее ни того, ни того.

Потом были подарки. Лисята – миленькие, но не более того. Сида долго нахваливала зверей: как они ловят крыс и тем ослабляют чуму. Хорошо, но полезно именно диведцам, и особенно – горожанам. В болотах на холмах лекарство от малярии нужней, чем средство от чумы! Впрочем, подарок делают Гулидиену. Но вот дело дошло до оружия. С лука слетает чехол…

Лука? Лежащее на руках святой и вечной Анастасии оружие если и напоминает привычный лук – так изогнутой формой и тетивой. Остальное… Вместо дерева – маслянистый блеск лакированной стали. Тетива натянута на колесики блоков. Обтянутая серым рукоять – и еще одна отдельно! Зацеп с крючком–спуском, чтобы злой шелк не ударил по руке. Вот как бывает – одни учатся годами, как пускать стрелу ровней, а другие приспосабливают штуковину… И вряд ли это римляне! У тех все большое, грубое, уже с вида мощное. Пожалуй, внешне более грозное, чем на деле. Здесь иной подход, и тянет от него не сухим теплом Африки, а стылым ветром с вершины сидовского холма. Того самого, что вдруг обернулся человеческим городом. В том же чехле, что и оружие – футляр со стрелами. Снарядов не больше десятка, все тяжелые, наконечники в человеческую кисть длиной. Две – широкие и тупые. Учебные! Верно, новое оружие сначала нужно освоить. Остальные – отточены до бритвенной остроты и вышлифованы до звездного сверкания. Ох, не римская это работа! Римляне любят машины, но не путают их с привычным оружием. Здесь – помесь, ублюдок, урод… Которого так хочется взять в руки, испробовать холмовую волшбу в деле. Кейндрих решила: и свадьбы ждать не будет, выпросит у жениха подарок – побаловаться. Потому первые слова, сопровождающие дар, прослушала. Вторым – едва поверила!

– Я, Анастасия Аршакуни – законная императрица Рима, но я пока не правлю – последние годы меня ничему не учили, да и годы еще не подошли. Потому я не могу как равная вручить подарок тому, чья власть и чей империум признаны уже столь многими владыками этого острова. Сочтешь ли ты уместным, если я вручу приветственный дар твоей невесте? Она ведь тоже будущая правительница!

Гулидиен принялся отвечать, говорить так же неторопливо и напыщенно. Кейндрих не слушает. Главное различила: согласен! Остальное неважно, мишура. Сейчас королевна видит только новое оружие, предвкушает миг, когда шершавая даже на взгляд рукоять ляжет в руку, когда точные стрелы пойдут в цель – сперва в кругляк–деревяшку, потом в оленей да волков. А там и до двуногих мишеней дойдет – найдутся!

Думать, считать Кейндрих станет после. Задохнется от зависти – столько вошло в короткую речь!

Римлянка укусила племянника–узурпатора – сидящему в Константинополе царю еще нет двадцати, и по законам империи он не в состоянии распоряжаться наследством. Заранее отказала всем, кто пожелает признания со стороны Рима: я только учусь, приходите через четыре года! Камбрия до сих пор часть Рима, пусть и оставшаяся без единого правителя. Западные императоры отказались от власти над Британией, восточные промолчали, но никто не отменил права войска – поднять на щит собственного императора, а Церкви – помазать на царство!

Императором Британии был слизняк Вортигерн, пригласивший для защиты острова саксов… На деле его звали иначе, но весь народ дружно решил забыть позорное имя, и человека, из лености погубившего страну, в летописи внести под кличкой, гласящей: «Надменный тиран».

Императором Британии был король Артур. Он почти исправил ошибку и почти спас Британию – помешали усобицы и чума.

И вот две девушки принесли простенькие подарки. Римлянка очарованная – надежду на верность. Если она признает избранного императора – никто спорить уже не посмеет. Что видит Гулидиена равным – не намекнула, сказала прямо… Приложить к таким словам золотую буллу с государственной печатью империи – и кончено! У дальней родни не станет надежды, нового правителя будут выбирать из его с Кейндрих детей. Только вот признание, выходит, случится не скоро. Не раньше, чем через четыре года. Все это время нельзя ссориться ни с Анастасией, ни с колдуньей из холмов. Императрица смотрит на сиду, как дите на маму – пока действует заклятие. Волшба умирает с наложившим ее колдуном… Убить бы разлучницу ушастую! И Мерлин бы на волю вышел – именно Немайн, Дева Озера, его когда–то завлекла и заточила… Или все–таки убила? За последние месяцы много страшных сказок прибавилось – и одна из самых жутких – про артурова чародея, колодец и маятник. Хороший рассказчик сможет отсмаковать каждое мгновение приближения тяжелого ножа, жар раскаленных железных стен, холод ямы с ядовитыми гадами, а в полушаге от воли, когда расправляет крылья надежда на счастливый исход – хитрая половица, спускающая самострел. Последняя ловушка, которую не обойти! Впрочем, и с живого Мерлина толку немного. Юстинианову чуму он остановить не смог, а сида – принесла средство. Неожиданное, наверняка с подвохом: у лисят настолько хитрые морды, что поневоле вспомнишь ушастую. Жениху подарок, Кейндрих – лишь обещание подарка. Вдруг Немайн и лекарство от малярии знает? Знает, но не говорит. Не верит сида людям! Выдаст секрет – станет не нужна, примутся, взвешивая риски, примерять ей к шее веревку, к сердцу меч, к спине кинжал, а к утробе яд. За себя королевна почти уверена: не будь сида нужна как союзница, не было бы риска для всего королевства – постаралась бы соперницу извести, разве что не в гостях. Гостеприимство – свято. При мысли о соперничестве Кейндрих тяжко вздохнет. Холмовая умна, отчего же не видит: долг в королевне выше чувства. Предложи Немайн поменять любовь на жизни ее людей, дать лекарство и забрать жениха… пришлось бы согласиться. Таков долг правящей королевы! А может, все она видит? Просто ждет! Вот выждет, когда патриарх спросит: известно ли кому–нибудь, почему этот брак не может быть заключен? Выскочит, уши прижмет, да и крикнет: «Мне!» Страшно. Куда страшней саксонских клинков… Может, и оружие для того подарила? Как намек? Мол, умри в бою, не то хуже будет? Станет зябко. Королевна охватит себя руками, пристроится поближе к огню. Только кто ее поймет среди предвкушения веселья? Отец? Нет, даже он поймет не так!

– Зря грустишь, доченька, – скажет Риваллон, – Свадьба уже скоро!

Кейндрих промолчит, будет смотреть, как у нее в ногах возятся сидовы лисята. То ли тепло любят, то ли чуют, кто должен стать в этом доме хозяйкой. То ли на холмовую шпионят. Последнее – вряд ли. Все–таки они, хоть и ушастые, на Немайн не во всем похожи. На огонь смотрят – и не щурятся!

2

На ипподром в белых одеждах заявляться глупо, особенно если ты не зрительница. Немайн заскочила в «Голову», сбросила, что луковица, лишние слои, скользнула в шкурку, какую не слишком жалко. На пояс – шашку и кинжал, отросшую челку – со лба долой! Готова.