Кемер в объятиях ночи

Вечером подруги объявили Григорьеву, что завтра они все втроем едут на экскурсию посмотреть на саркофаг Святого Николая Чудотворца в городе Демре (в древности — Мира), и на яхте смотреть затонувший город у острова Кекова, а также на усыпальницы Ликийской эпохи, что находились рядом с античным театром на окраине того же Демре.

После представления Ирина с Олесей как всегда исчезли. И Наталья тоже.

Появились они только на следующий день вечером.

— Ну, и как? — поинтересовался Григорьев у них про экскурсию.

— Мне не понравилось! — ответила Ирина.

Поездкой она осталась недовольна. Невнятные развалины под водой ее совершенно не впечатлили. Толпы туристов в других местах — тоже. Они даже какое-то время препирались за столом с Олесей и Натальей, которым поездка, напротив, очень понравилась. Место было довольно известное. Люди со всего христианского мира специально ехали туда, чтобы посмотреть церковь, где когда-то хранились мощи Николая Чудотворца, епископа Мерликийского, того самого — прообраза Санта-Клауса и Деда Мороза, мощи которого в 1087 году крестоносцы похитили и тайно вывезли в Италию в город Бари, где и находятся до сих пор.

Вокруг была Малая Азия, легендарная земля Трои, реальные библейские места, где-то здесь проходили тропинки великих пророков и апостолов. А еще задолго до этого — древняя Ликия, часть Лидийского царства.

Западнее по побережью в городе Галикарнасе (ныне курорт Бодрум) как раз и родился знаменитый греческий историк Геродот. Именно Геродот написал первую «Историю», собирая сведения «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и достойные удивления деяния, как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом». По мнению Геродота, много войн в древности происходило из-за женщин. Типа приехали однажды финикиняне (они вообще в то время все мутили), пристали к берегу, начали продавать товар, пришли местные женщины покупать, поднялись на корму, с ними и царская дочь. Тогда финикиняне по сигналу набросились на них. Некоторые женщины убежали, а других, включая и царскую дочь по имени Ио, увезли в Египет. В отместку эллины прибыли в Тир Финикийский и похитили царскую дочь Европу. Потом эллины похитили уже царскую дочь у варваров — небезызвестную Медею. Колхи отправили посла в Элладу, что-де отдавайте дочь и платите штраф, а те говорят: нам не отдали Ио и пеню за нее не заплатили, значит, и мы вам не отдадим. Эллинам за это ничего не было, и тогда сын царя Трои Приама по имени Александр (известен также под именем Парис), решил умыкнуть женщину из Эллады и в итоге украл Елену. Греки потребовали Елену вернуть, троянцы ответили, что раз те, мол, ранее похитили Медею так что нечего и выступать. Дальнейшие события всем хорошо известны: началась Троянская война. Впрочем, Геродот считает, что в этом виноваты греки, поскольку они первые пошли походом на Азию, а не наоборот. Интересно следующее замечание этого античного автора: «Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению персов, безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели. По словам персов, жители Азии вовсе не обращают внимание на похищение женщин, эллины же, напротив, ради женщины из Лакедомона собрали огромное войско, а затем переправились в Азию и сокрушили державу Приама. С этого времени персы всегда признавали эллинов своими врагами». В «Историю» Геродота включено большое количество подобных историй. К примеру, Гераклиды, династия, произошедшая от Геракла и рабыни Иарданы, царствовали в течение 22 людских поколений, аж 505 лет, пока власть не унаследовал некий Кандавл, сын Мирса. «Этот Кандавл, как пишет Гераклит, был очень влюблен в свою жену и, как влюбленный, считал, что обладает самой красивой женщиной на свете». Так этот самый Кандавл решил похвастаться женой перед своим верным телохранителем Гигесом и предложил ему непременно посмотреть его супругу в голом виде, чтобы тот заценил прелесть. Гигес якобы долго отказывался, то потом все же принял предложение царя. Они хотели сделать это незаметно, но не получилось: царица заметила Гигеса, поняла ситуацию и решила отомстить мужу. Далее очень интересно. На следующее утро она вызывает Гигеса к себе и обращается к нему с такими словами: «Гигес, перед тобой теперь два пути; даю тебе выбор, каким ты пожелаешь идти. Или ты убьешь Кандавла и, взяв меня в жены, станешь царем лидийцев, или же сейчас же умрешь, для того, чтобы ты, как верный друг Кандавла, и в другое время не увидел, что тебе не подобает. Так вот: один из вас должен умереть: или он, соблазнивший тебя на этот поступок, или ты, который совершил непристойность, увидев мою наготу». Деваться некуда, когда несчастный Кандавл заснул, «Гигес, заколов его, овладел таким образом его женой и царством».

Интересно, как было на самом деле? Скорее всего, Кандавл вовсе не просил подглядывать за своей женой. Для влюбленного мужчины такое поведение как-то нетипично, впрочем, тут можно и ошибиться, ситуация далеко не однозначная. В наше время в Интернете полно фотосессий в стиле «ню» под названием «Моя любимая женушка»: и в ванной и в постели, видно, что человек хочет поделиться своим сокровищем с другими. Тут конечно присутствует некий элемент хвастовства и тщеславия: я этим владею, а вам-то пусть будет завидно! Почему бы Кандавлу быть другим? Но, скорее всего, он просто надоел жене со своей любовью, а Гигес ей нравился, а может быть, даже уже и был любовником, муж их застукал, и они его зарезали.

Жители Лидии, конечно же, были возмущены убийством царя, однако сторонники Гигеса (тут уже прослеживается вариант заговора) договорились о том, что «Гигес останется их царем, если только оракул признает его». Оракул, понятное дело, признал, хотя для порядка (все-таки царя зарезал) пригрозив ему возмездием в пятом поколении. «Так Мерменады завладели царской властью, которую они отняли у Гераклидов. Гигес же, вступив на престол, отослал в Дельфы немалое количество посвятительных даров (большинство серебряных вещей в Дельфы посвятил именно он). А кроме серебра, он посвятил еще несметное количество золота: среди прочих вещей, достойных упоминания, там было 6 золотых кратеров весом в 30 талантов». Тут даже вопросов не остается, видать, заранее договорились с оракулом: вы даете согласие, а я, когда прихожу к власти, присылаю вам много даров. И договор свой Гигес выполнил. Царствовал этот Гигес, между прочим, 38 лет (это даже дольше Сталина), и, по мнению того же Геродота, «не совершил ничего великого». А совершить великое для правителя по тем временам означало обязательно что-нибудь завоевать, перебить побольше народу, понастроить крепостей, согнав туда захваченных рабов. Таковы были все великие: Цезарь, Александр Македонский, Петр Первый, Наполеон, Сталин. Может быть, вовсе и не такой плохой мужик был этот самый Гигес, просто баба его попутала? Вариант современной бархатной революции, только со спецификой того времени. А вот сынуля Гигеса, когда получил трон в наследство, тут же начал воевать, и далее уже его собственный сын продолжил войну. Лидия тогда одиннадцать лет воевала с некими милетянами (по нашей ассоциации там было что-то вроде конфликта между древлянами и полянами), каждый год приходя на их землю и уничтожая все посевы и урожай, притом, что людей не убивали и не разрушали их жилища. А правнуком Гигеса был знаменитый Крез (поговорка «Богатый, как Крез» — это как раз про него). Любопытен приведенный Геродотом разговор Креза с афинским мудрецом Солоном о человеческом счастье. На вопрос Креза, считает ли Солон его, богача Креза, счастливым человеком, мудрец ответил: «Я вижу, что ты владеешь великими богатствами и повелеваешь множеством людей, но на вопрос о твоем счастье я не умею ответить, пока не узнаю, что жизнь твоя кончилась благополучно». Тот Крез вообще все вокруг тогда завоевал, нападая и по поводу и без повода, но и сам в конце концов был разбит и попал в плен.

Так вот, оказалось, что Александр, он же Парис, умыкнул из Спарты не только Елену, но еще и кучу разного добра. Непопутным ветром его занесло в Египет. Кстати, когда Менелай и компания подошли к Трое, троянцы говорили им, что никакой Елены у них нет, но греки им не поверили, осадили город, однако, в конце концов убедились, что те говорят правду, и тогда Менелай отправился за Еленой в Египет, где и получил ее живую и здоровую и все похищенные сокровища назад. Однако опять же никак не было попутного ветра, и тогда Менелай схватил двух египетских мальчиков и принес их в жертву. Египтяне за это гнусное дело гнались за ним аж до самой Ливии. Понятно, как пишет Геродот, если бы Елена была в Трое, ее бы выдали грекам с согласия или даже против воли Александра: «Конечно, ни Приам, ни остальные его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать опасности свою жизнь, жизнь своих детей и родной город для того лишь, чтобы Александр мог сожительствовать с Еленой, Если бы они и решились бы на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев в битвах с эллинами, когда, если верить эпическим поэтам, в каждой битве погибало по одному или несколько сыновей самого Приама — после подобных происшествий, я уверен, что живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдали бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь тяжких бедствий. Троянцы не могли выдать Елену, потому что ее там не было», — так пишет Геродот.

Обсудили исторические параллели, а потом Григорьева послали в бар за выпивкой. Вернувшись с напитками, Григорьев Ирину уже не застал.

На другой день после обеда в баре у бассейна, где скучал Григорьев со своим пивом, появился новый отдыхающий — молодой мужик из Питера с женой и ребенком лет пяти. На общем загорелом фоне выглядели они довольно бледно.

— Вы-то как долетели, нормально? — обратился мужик к Григорьеву, примостившись тут же в тени: — А вот мы пропали в грозу. Лично видел, как стюардесса, пристегнулась к своему креслу и перекрестилась. Здорово потрясло. А я еще перед полетом решил съездить на кладбище, обновить деду табличку. Смотрю: рядом поставили памятник погибшим в авиакатастрофе. Подходит могильщик, разговорились. Он спрашивает: «Летишь? Ну-ну, лети, лети! Тут у нас Пулково закупило резервный участок, земля там хорошая. Так что можешь лететь спокойно …» — Я ему: «Спасибо тебе большое, братан, за добрые слова!» — и как бы забыл, а тут как началась болтанка — сразу и вспомнил! Больше лететь не хочется. Когда самолет приземлился, тут же раздались, как говорится, искренние и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Потом стюардесса мне сказала, что пилот экономил керосин…

— А что делать! — развел руками Григорьев. — Боишься летать — отдыхай на нашем юге. У меня есть знакомая семья: муж, жена, двое детей, так они каждый год отдыхают в Анапе. Причем, едут туда на своей машине. Жена давно пилит мужа: поехали в Турцию или в Египет! Он же ни в какую: боится летать и все тут.

Подошел с пивом Влад, опять теребя свою золотую цепь:

— А я бывал в Анапе, — сказал он, — только очень давно, меня ребенком туда возили, ничего не помню. И еще в Евпаторию ездили. Помню, там пустили панический слух, что по улицам ходят дети из туберкулезных санаториев и всюду плюют, а от этого разносится туберкулезная палочка. Еще помню, мама возила меня на лиман, на какие-то грязи, она сама лечилась отчего-то, ну и я с ней заодно. Ехали туда на старом трамвае, таких уже давным-давно нет. Помню теток голых там, в лимане. Тогда они казались старыми, а сейчас может быть были бы и ничего. Помню, после лимана от соли жопа чесалась.

Пару лет тому назад летом Григорьев с Машкой тоже отдыхали в Анапе по путевке от работы. Григорьев тоже не был там с раннего детства. Город, конечно, с тех времен здорово преобразился, в центре приобрел довольно современный вид, но первые две недели отдыха вода была очень холодная, дул сильный ветер и шли дожди. Машка проживала отдельно в детском корпусе, а Григорьев — во взрослом. Сосед Григорьева по комнате, метростроевец Леха, считал, что каждый день отдыха без трахнутой бабы проходит зря, поэтому он сразу же по приезду пошел искать себе подругу. Теток обычно снимали на набережной и на дискотеке, которую каждый вечер устраивали тут же, на площадке вблизи лечебного корпуса. Эта дискотека представляла собой слепок эпохи семидесятых-восьмидесятых годов. И контингент был соответствующий: большей частью упитанные дамы среднего и старшего возраста с начесанными прическами и в кримплене, невообразимо пахнущие духами и сверкающие золотыми зубами.

Сосед Леха непременно ходил на такие дискотеки, там у него появились знакомства и за неделю до окончания срока пребывания уже и постоянная отпускная подруга Вера — женщина лет сорока откуда-то из центральной России — кажется, из Липецка. Да, точно, из Липецка. У нее даже был специфический липецкий говорок, очень заразный: как пообщаешься с таким человеком, так и сам начинаешь так говорить.

Помнится, там отдыхали две симпатичные женщины средних с детьми. Дети их, возраста, как и Машка, находились отдельно в детском корпусе, а мамаши в том же здании, где и Григорьев с Лехой, только этажом выше, и с этими тетками они однажды хорошо провели время. Сосед Леха тогда снимал женщин почти каждый вечер, были среди них и страшные, но встречались женщины и очень даже приличные. Однако даже Леха был удивлен, когда однажды вечером познакомился с двумя женщинами, которым было уже за сорок, и у одной еще была дочь двадцати четырех лет. Его поразило то, что ладно, что он с обеими тетками перепихнулся, это, понятно, само собой, — но, к его удивлению, и дочка тоже не отказалась. Одно слово — юг. Морок. Гормональный удар.

Леха был рубаха-парень, симпатяга, матерщинник. Григорьев, помнится, спросил его после очередного похода на какую-то дискотеку в соседний санаторий, есть ли там симпатичные женщины, Леха ответил очень емко, со чмоканьем закусывая персиком очередную стопку говенного анапского коньяка: «Хороших баб до хуя: ебать-не переебать!» Лехина жизненная позиция была проста: «Конечно, всех женщин на свете трахнуть физически невозможно, но стремиться к этому нужно!» Григорьеву это было на руку, поскольку Леха редко ночевал в номере. Однажды он пришел уже утром, совершенно вымотанный, пьянющий, с красными, как у рака, глазами. Тяжело опустился на койку, пошерудил пальцами в своем бумажнике, наморщив лоб, что-то подсчитал в уме и произнес замечательную фразу: «А ведь еще неизвестно, кто кого трахнул!» Еще как-то посреди ночи зашел в номер, забрал с собой одеяло и затем оприходовал подругу на пляжном лежаке. Эта его знакомая, с виду — явная шлюха с золотыми зубами, а с ее слов, якобы главный бухгалтер какого-то ООО, к тому же еще и потребовала с Лехи денег за порванные им в порыве страсти трусы. Просила еще и на новые туфли. Трусы — еще ладно, но за туфли Леха платить вовсе не собирался.