Кэсседи, космический политолог!
Шрифт:
– Какого черта?!
– ворвался в мысли слишком громкий вопрос, заставив меня громко кричать, обхватив руками голову. Лба коснулось что-то холодное, убийственно ледяное, острое, колкое, вызывающие взрыв фейверк и вновь хриплый крик сорвался с губ.
– Что с ней, док?!
– громко!
– Хватит! Пожалуйста!
– закричала я, молясь, чтобы они ушли, прося, чтобы меня оставили одну.
Они не смогут помочь, лекарств от этого нет! Только терпеть, это нельзя заглушить, только пережить. И они мешали мне! Их помощь делала только хуже! Но меня не слушали.
Они что-то говорили, кричали друг другу, требовали от доктора.
– Вы не поможете ей.
– тихий, правильный, ровный шепот, он лег ровным слоем на растерзанный слух, словно обезболивающее, принося минутное спокойствие. Я замерла, боясь поверить в тающую мутную пелену перед глазами. Откат пошел на убыль. Я почти отмучилась свое время.
– Что с ней?
– также тихо, но не так ровно произнес чей-то до боли знакомый голос, заставляя вновь поморщиться и зажать уши ладонями.
– Иммин.
– спокойно отозвался говорящий.
– То, что вы видите - откат от препарата. И большее, что вы сейчас можете сделать - это заткнуться и выйти из комнаты. Ваши голоса делают хуже. Разберетесь с ней позже, сейчас ей и так хреново.
– Но ей плохо!
– воскликнул кто-то. Шум ударил по голове, заставляя закричать, давясь кровью от прокушенного языка.
– ВОН!
– тихо, но уверенно потребовал говорящий. Негромкие шаги, легкие шорохи, чей-то шепот, и тихий щелчок закрывающейся двери.
Ломка продолжалась еще несколько мучительно-долгих часов, полных крови, тьмы перед глазами, боли, разрывающегося сознания, слез и криков, во время которых кто-то заботливо утешал меня, гладил теплой рукой и шептал абсолютно ровным голосом, направляя меня по необходимой линии, давая призрак исчезновения боли.
И спустя какое-то время я заснула, ощущая на себе мрачный, усталый взгляд.
***
Я моргнула, пытаясь прогнать мутную пелену перед глазами, чтобы сфокусировать взгляд на белоснежном потолке. Тот расплывался неясными линиями, не желая принять четкие очертания.
Я устало повернула голову, взглянув на стену, мучительно и медленно пытаясь вспомнить произошедшее. Воспоминания отозвались ломотой в висках и сухостью во рту.
Удивительная, абсолютная тишина пространства блаженством растекалась по израненным криком ушам. Легкое жужжание систем корабля, приглушенный свет раннего утра и пустота. Да, именно она родимая, окружающая пространство, сводящая с ума, настораживающая. Чувство пустоты обычно у меня возникало в подобные моменты: утро, одиночество, тугая ломка после пережитой боли, неразбериха. Самое время, чтобы выпить, наплевать на все и начать биться в истерике.
Я попыталась сфокусировать взгляд на запястьях своих рук. Бледные, тонкие конечности, с разводами крови. Теперь я была похожа на пленницу истребителей. Мрачная усмешка скользнула на губы.
– Ты проснулась.
– раздался голос откуда-то слева. Я плавно села, боясь, что тело пронзит резкая боль, но нет. Все было относительно неплохо.
Моя неумытая, не расчёсанная и больная
на вид персона ожидала увидеть здесь кого угодно. Доктора, Криса, Грейстона, Генри, Уинстона, Кареля, даже того блондина, но не его. Нет, только не его.– Рейнгар?
– вопросила я, просто глядя на него, чуть приоткрыв рот. Настолько растерявшись, что не смогла отпустить даже язвительной реплики по поводу мужчин, странным образом оказывающихся в комнате четных девушек без приглашения.
– Что ты тут делаешь?
– И никаких слов благодарности.
– усмехнулся чуть помятый мужчина, слегка потягиваясь, разминая затекшие конечности.
Он выглядел уставшим, но не злым, скорее раздосадованным и не выспавшимся. Рубашка, обычно идеально выглаженная, помялась и свернулась неаккуратными складочками, пиджак лежал на пуфе возле туалетного столика, волосы растрепались. Неужели он провел на этом кресле всю ночь? Что он вообще здесь делала?
– Сначала я должна знать, за что тебя благодарить.
– хмыкнула я, потянувшись к сенсору.
Яркий свет от экрана ударил по глазам, заставил зашипеть, поморщившись. Пять часов утра. Я растерянно посмотрела на Рейнгара, повернув экран в его сторону.
– Пять утра, Рей.
Взгляд зацепился за свое отражение в экране сенсора. Оттуда на меня смотрела не я. Не было привычной укладки волос, румянца на щеках, голубых глаз и улыбки.
На меня смотрела бледная девушка, с вертикальными зрачками, обрамленными черной радужкой глаз, вместо привычных голубых. Под ее носом засохла корка крови, глаза опухли, губы были непривычно алыми, прокушенными в нескольких местах. Я вскрикнула, подскакивая с кровати, несясь в сторону ванной, чтобы убедиться в том, что мне все это показалось.
Ворвавшись в комнату, я не захлопнула двери, замечая, как в них возник Рейнгар, явно недоумевая по поводу моего поведения.
– Господи, - простонала я, всматриваясь в отражение.
– что со мной?
Мельком увиденное отражение не передавало весь ужас ситуации. Да, отражение в сенсоре не изображало синих кругов под глазами, опухших глаз, втянувшихся щек, сильно проступивших скул. Зато достоверно передавало иссиня-бледное лицо, прокушенные губы, мрачность взгляда. Я выглядела...измученной. Вот то слово, которое точно описывало мое состояние.
– Глаза снова поменяли цвет.
– сообщила я.
– Теперь они черные.
– Ты меняешься, - кивнул аналитик.
– это естественно при...
Воцарилось молчание. Он явно не желал сказать то, что начал произносить. Опасался истерики? Да, кажется в прошлый раз я пыталась задушить дока, когда увидела симптомы мутации. Впрочем, тогда я этого абсолютно не ожидала, а сейчас мои черные глаза уже и не так выделяются на фоне общего ужаса.
– При мутации?
– продолжила я его оборванные слова.
– Наверное.
– От этого тебе все равно не легче, верно?
– тяжело вздохнув, Рейнгар прикрыл глаза, явно подбирая подходящие слова.
Все ясно, нашла с кем обсудить свои проблемы. Его они волнуют в последнюю очередь, если вообще волнуют. Наверняка, ему даже не интересна моя мутация. Никаких вестей, даже намеков на то, что они пытаются исправить то, что со мной произошло. Все уже забыли про это, гораздо интереснее им кто же пробрался на нижние этаж, покопался в доисторических бумажках и разнес стену. Вот это да, это о насущном, ага.