Кетополис: Киты и броненосцы

Два: в полосе белого света – промельки черного: раз, два, три. Три невысоких быстрых фигурки влетают в комнату и рассыпаются по углам. Хрипатый выбрасывает от пояса руку – в ней длинноствольный старый кольт с граненым стволом. Рука движется вправо-влево, пытаясь выцелить темные фигурки. Короткий промельк – и кольт выпадает, а из предплечья хрипатого торчит полуметровый бамбуковый колышек. Типчик с руками-ножами с хрипом втягивает в себя воздух, но не успевает ничего: короткий сухой стук, и Конрад валится вперед под тяжестью навалившегося на него тела – сделавшегося мягким, словно тесто. Еще один короткий мокрый всхлип за спиною, уже знакомый слитный шорох жучиных лапок. Ослепительная фиолетовая вспышка, выжигающая на сетчатке негатив комнаты, а потом остается только свет, падающий из таверны.

Три: Конрада вздергивают на ноги, подталкивают к двери. Сквозь полосу света мелькают еще несколько теней, за спиной Конрада от резкого удара ломается дерево и – выстрел, словно гром. Узнаваемые уже посвисты коротких дротиков, «тум-тум-тум» – сухой стук где-то позади, затем звук другой, словно попали в мешок с отрубями. Не то всхлип, не то стон за спиной. Конрад шагает к столу, смахивает свои вещи, что все так же лежат перед хрипатым. У того голова откинута назад, монеты в волосах мелко звякают.

Потом хрипатый начинает кричать от боли, а время снова начинает течь размеренно и без дурацких прыжков. Конрада тянут вперед и вверх, по короткой, в две ступени, лестнице, а он все пытается разглядеть, что происходит там, за спиной.

«Быстрее, быстрее, – шепот слева, справа, впереди – не понять. – Быстрее. Белая Хильда ждет».

* * *

При взгляде на сети у Конрада снова начинала кружиться голова – даже если смотреть сквозь стекло отсюда, из комнаты.

На сети вообще невозможно глядеть без головокружения – это мог бы рассказать любой охочий до слухов городской житель. Об этом даже в романах говорилось: кажется, у Хьюсворта был один такой. «Северная Звезда», если не изменяет память. Бирманские колдуны, решившие вызвать Чудовище-из-Бездны, и красавица-плетельщица, им противостоящая. Был там и отчаянный морской пехотинец, и довольно смелые сцены между дикарками и захваченным в плен героем. Помнится, Хьюсворт вовсю пользовался графическими находками уже возникших к тому времени «розовых» серий и даже некоторыми из достижений серий «красных». Имел, разумеется, короткий, но оглушительный совершенно успех. Вот как раз сети Хьюсворт рисовал мастерски, удивительным образом добиваясь расплывчатости в изображении скрытого по ту сторону крупных ячеек. Конрад помнил один из фрагментов: расплывчатое пятно и отчетливый демонический глаз в квадрате переплетенных нитей.

Фокс, впрочем, отнесся к такому безо всякого одобрения.

В действительности же сети производили куда более сильное впечатление. Весь район Плетельни был отгорожен ими от остального пространства Стаббовых причалов, и местные, кажется, без особой нужды сюда не забредали.

Конрад их хорошо понимал.

Еще оглушенный хитрым пивом Яниса, он все равно воспринял вход в Плетельню очень остро. Такое и представить себе было трудно, не то что – вообразить. Сначала они шли по все тем же убитым улицам: шли быстро – вчетвером, как их услали с Конрадом, потом догнали и остальные. Все невысокие, жилистые, словно выпущенные из-под одного пресса. «Ну?» – спросил тот, кого Конрад принимал за главного; звали его Гжесь. Ему как-то обреченно махнули рукою: «Скоблить добела нужно. Суки, связались с резниками».

Потом повернули в очередной раз, и Конрад остановился от неожиданности. Между щербинами булыжной мостовой торчал гладкий, ободранный до белой древесины кол. Высокий, выше человеческого роста. Чуть поодаль – второй такой же. Еще и еще. За них и была зацеплена сеть. Пересекала улицу наискосок, почти до стены, и там, под острым углом к первой, была натянута вторая. Крупные ячейки, в которые без труда вошло бы и два кулака, однако смотреть сквозь них отчего-то было больно: зрение начинало сбоить, словно за сетью вставало марево от прокаленного воздуха. И еще: до сети не хотелось дотрагиваться. Ни при каких обстоятельствах. На уровне инстинкта, даже не казалось странным.

Казалось, что там, за сетями, медленно движется огромное, смутно знакомое. Однако при любой попытке всмотреться пристальней – кружилась голова и ноги начинали спотыкаться.

Гжесь, видимо, представлявший особенности ситуации, благоразумно поддерживал Конрада за локоток. И, пожалуй, кабы не эта помощь, Конрад давно бы упал и не встал.

И вот теперь – сидел в маленькой комнатке, ожидая не пойми чего, и старался не глядеть в окно.

Получалось плохо. Сети притягивали. Притягивали, пусть даже при одном взгляде на них снова начинала кружиться голова.

Скрипнула дверь, и почти сразу за спиной раздалось осторожное покашливание:

– Господин Ауэрбах… – невысокий, как и все виденные здесь Конрадом, одет скромно, но с претензией на изысканный вкус. – Госпожа Хильда желает поговорить с вами.

А вот это уже была неожиданность.

Хильда – Белая Хильда, как называли ее досужие городские сплетники, – была одной из легенд Кетополиса. Чуть менее опасная, чем Гибкий Шульц, чуть более явственная, чем Канцлер. Порой ее видели в опере: лица не разглядеть под густой вуалью, шелковое, но простого кроя платье с длинными рукавами и воротником под горло, человек пять опасных с виду горлорезов сопровождения. Редко кто хвастался, что говорил с нею, а из тех, кто хвастался, – девять из десяти были заправскими болтунами.

Болтали же, будто большая часть контрабанды со Стаббовых причалов покрывается ее людьми. Будто в Плетельне плетут по заказу самого Канцлера сеть («Да не сеть, а Сеть!» – шептали знающие), которая навсегда отгородит Кетополис от китов. Да не от китов, горячились третьи, а от всего мира: будем словно они сами, плетельщицы, – отгородимся от остальных стран, и никто не сможет к нам найти дорогу, если сами того не захотим. А плетут, – добавляли четвертые, – из титановой проволоки, китовых кишок и волос детей, что пропадают по всему городу. Есть у них арфы: как заиграют на улице, так детки и пойдут за арфистом.

Сам Конрад Белую Хильду не видел ни разу.

Прошли коротким коридором, затем двумя пролетами лестницы и – по металлическим мосткам над длинным полутемным залом. Снизу были растянуты куски парусины, разделяя зал на сотню маленьких закутков. Парусина была натянута и сверху, потому – совершенно не разобрать, что происходит внизу. Непонятные металлические конструкции крепились к стенам, с потолка свисали тросы, перекинутые через шкивы. Время от времени там, внизу, раздавался короткий резкий треск – словно рвали плотную ткань. Порой же – будто вздыхал кто-то огромный, разлегшийся под мостками.

Проводник, впрочем, шел, не оглядываясь, оставив все происходящее под мостками без внимания. Видимо – ничего необычного не происходило. Конрад же чувствовал странную раздвоенность. Один в нем старался не глазеть по сторонам – так, на всякий случай. Слухам о том, что любого, кто увидит секреты Плетельни, ослепляют, он, конечно, не верил, но все же, все же… Увиденного в «Китовой глотке» хватило, чтобы понять: шутить здесь, если вдруг что, не любят. И не станут. Потому – лучше это вот «если вдруг что» и не накликивать.

Одновременно другой, почти позабытый уже человек внутри не переставал, проходя по решетчатому навесу над залом, думать, что еще года три назад он бы левую руку и правую ногу заложил, чтобы только побывать здесь и запомнить пересечения линий, наложение белого и черного, одежду идущего впереди плетельщика, полосы света из маленьких окошек под потолком. Но этот почти позабытый Конрад верил, что сумеет при случае изменить мир, а тот, который стал за последние годы Конрад ом-главным, – умел только рисовать. Удачно, успешно, не без блеска, но… Всего лишь рисовать.