Khabibtime

Сбежать с уроков, зайти в компьютерный клуб, «отжать» там пятнадцать-двадцать минут времени у какого-нибудь парня или группы ребят, не заплатить за проезд в маршрутном такси – всё это меня, безусловно, не красит. Тем более мне неудобно именно сейчас, когда я понимаю логику действий отца в отношении меня. Ведь папа делал всё для того, чтобы привить мне самые важные гуманистические ценности. Однако я не спешил воспринимать их.

Странная, на первый взгляд, ситуация получается: отец вкладывал в меня всё то, что в народе зовут правильным, «светлым», а я так и норовил улизнуть из-под отцовской опеки. Сейчас я, конечно, понимаю, что ничего необычного в этом нет. Я жил и развивался так же, как и тысячи мальчишек по всему миру: старался угодить родителям, но и про шалости не забывал.

Как я чувствовал себя в дагестано-турецком колледже, в школе и финансово-экономическом колледже, ты уже знаешь: я не любил учиться.

Ещё одна странность: я не любил учёбу, но очень любил знания. Однако получать их я предпочитал в другом формате. Мне нравилось делать это самому.

Вот и всё.

Ах да, улица!

Здесь у меня была своя репутация. Охарактеризовать её можно одним словом: «торпеда». Именно так у нас в Махачкале называют человека, который без раздумий вступает в любой конфликт, приезжает на место разборки и «включается» за ту или иную сторону, сам обостряет любой разговор из-за не понравившегося ему слова.

Таким был я. Это был сложный период, который часто называют переходным возрастом. Мне было пятнадцать-восемнадцать лет. Силы переполняли меня. За мной стояла команда – семья, каждый из членов которой готов был костьми лечь за любого другого. Мой дерзкий и необузданный характер становился причиной всё новых и новых разборок. Поводами для драк становились совершенно различные факторы. Это мог быть звонок знакомых парней из района или словесная перепалка с кем-либо на улице. Много разных причин. Конечно, мне совестно из-за некоторых поступков, которые я тогда совершал. Без них было бы лучше.

Очень большую обеспокоенность по поводу такого развития моей жизни испытывал отец. Во мне жила абсолютная убеждённость: он знает обо всём, что я делаю.

В попытках обуздать меня папа прибегал к совершенно разным способам воздействия. Это были и разговоры, и наставления, и примеры из собственной жизни, и всё, что только ты сейчас можешь себе представить. Отдельным видом воспитания были тумаки. Это особенная история. Я даже порой думаю, что многие тактико-технические приёмы, которые у меня сейчас неплохо получаются, я так хорошо изучил благодаря тому, что сам лежал и приземлялся от них в исполнении отца.

Ты можешь себе представить, чем в 2003–2005 годах для меня, семнадцатилетнего парня, становились подобные наказания со стороны отца. Отец и сейчас в такой форме, что в зале можно по пальцам пересчитать парней, которые могли бы схватить его переднюю ногу или, что ещё менее вероятно, зайти ему за спину, а тогда, в 2003-м…

Он меня не жалел. И абсолютно правильно делал. Ведь отец прибегал к таким крайним мерам только после месяцев бесед и уговоров. Ну а что ему делать, если я не исправлялся? Я понимал всё, что говорил и о чём просил папа. Чётко видел границу «можно»/«нельзя». Однако нарушал установленные правила. За это и получал.

Папа очень внимательно относился к людям, входившим в круг моего общения. Надо сказать, что он, этот круг, не особенно менялся с 2000–2003 годов. Появление в нём каждого нового человека было для отца предметом расследования, анализа и обязательной оценки в формате «нормальный парень» или «не друг он тебе, оставь!».

Конечно, я тогда пытался мысленно оспорить те или иные выводы отца. Но только мысленно. Попробуй я высказать что-либо подобное – держись. Со временем я стал замечать, что оценки, выдаваемые папой тем или иным парням, рано или поздно находили подтверждение. Я стал замечать это в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет. При знакомстве и дальнейшем общении ты легко веришь человеку, доверяешь ту или иную важную для тебя или твоих окружающих информацию или мысли, а он при случае обязательно воспользуется этим в своих интересах… В подобных ситуациях в голову мне приходили папины слова «не друг он тебе». Начинались переживания, самокритика типа «почему я не послушал отца» и так далее. Однако каждый новый раз случалось то же самое.

Раз мы немного коснулись друзей, скажу, что их у меня никогда не бывало много. Отношение к дружбе и само её понимание у меня особенные. Ну, посуди сам, дорогой читатель: до двенадцати лет, то есть в тот период, когда в ребёнке закладываются коммуникационные потребности и навыки, я жил в Кировауле, селе в дагестанской глубинке, окружённый исключительно своими братьями и односельчанами. Основу моей орбиты общения составляли двоюродные, троюродные братья. Вот что для меня было дружбой. Я не различал родственные и дружеские взаимоотношения. Да и не учили меня этому. Моими лучшими друзьями были мои братья. Других я просто-напросто не знал. Может, если бы знал, пытался бы подружиться, но не знал. Ситуация в корне изменилась после переезда в Махачкалу. По части друзей здесь всё было по-другому.

Я долгое время никого к себе не подпускал. Хотя не подпускал – громко сказано. Кому я был нужен?! Сельский пацан, толком не говорящий на русском языке.

Источником знакомств и завязывавшихся впоследствии дружеских отношений для меня стал спортивный зал.

Здесь, в зале, ты очень быстро понимаешь, кто есть кто. Это сразу видно. По крайней мере, мне было отчётливо видно и понятно.

Отец не переживал по поводу моих связей и отношений, завязывавшихся на тренировках. Объяснялось это сразу несколькими причинами. Главной из них было то, что все тренеры, под руководством которых я тренировался, знали отца лично и обо всём, в том числе о моих контактах в зале, ему рассказывали. И ещё один фактор. Папа доверял мне в выборе друзей из зала. Другое дело – улица. Здесь доверия никакого абсолютно. Тотальный контроль. Всё.

Ну, здравствуй, ММА

С этой главы, друг, моё повествование вступает в одну из самых интересных фаз. Всем наверняка дико любопытно, как начиналась моя карьера в профессиональных боях. Думаю, что и тебе это интересно, раз ты дочитал книгу до этой самой главы.

Это было начало миллениума. Мы вступали в новое для человечества третье тысячелетие. Телевидение давало нам возможность узнавать о том, что происходит в других, дальних от нас уголках мира. Именно тогда я впервые увидел бои по телевизору. Однако это были не те бои, которыми я занимаюсь сейчас. Это были экстравагантные и эпатажные вечера реслинга, транслировавшиеся на одном из российских каналов.

Помню выступления Голдберта и Хогана. Это были первые понравившиеся мне бойцы, хотя больше персонажи, а не бойцы. Всю неделю я неустанно ждал этого вечера.

Шоу «Титаны реслинга» приковывало тогда внимание многих мальчишек в нашей стране. Оно транслировалось по субботним вечерам.

Мне было интересно наблюдать за эмоциями и экспрессией участников боёв. Всё было так ярко и красиво, шумно и привлекательно, что смотреть эти шоу мы усаживались компаниями.

Правда, для начала нужно было уговорить отца разрешить нам смотреть телевизор в достаточно позднее время. Папа разрешал, ведь завтра было воскресенье, когда можно выспаться и не идти на занятия в школу.

Хорошие были времена. Большая семья. Родной Кироваул. Реслинг. Иногда по завершении трансляции реслинга или вместо него, что тоже случалось, нам показывали то, что называлось смешанными единоборствами, или ММА.

Для нас, людей, привыкших к вольной, классической борьбе и боксу, смотреть на поединки, в которых соперники другу друга и били, и валили, и душили, и ломали конечности, было, мягко говоря, непривычно.

В истории ММА и UFC это было время Кена Шемрока и Ренцо Грейси. Я тогда впервые слышал слова, которые спустя несколько лет станут одними из часто употребляемых в моей жизни. А тогда, в 1998–2000 годах, мы смотрели на ММА как на диковинку. На фоне эффектных и зрелищных поединков в реслинге ММА смотрелись скудно и уныло.