Киллеров просят не беспокоиться

Старик помялся немного и добавил:

– - А вот этот, усатый, спрашивал про Моисееву, как только она прилетела со своими зверушками. Завуч, то есть Николай Николаевич Науменко, ему выдал ее адрес, она-то уже ушла, а мужик не знал, куда с аэропорта ее багаж везти.

Следователи переглянулись. Их беспокойство немного улеглось, потому что спрашивал Моисееву один и тот же человек. Это было ясно.

Ранним утром, после ухода сторожа Сокиркина, трое следователей еще оставались в номере Нестерова.

Нахрапов сидел надутый, вспотевший, над верхней губой блестели крупные капельки пота.

– - Вижу, мое присутствие здесь лишнее, -- сказал он, -- вы что же, избегаете меня?

Нестеров вздохнул и ответил ученику в заданном тоне, хотя ему было не до иронии:

– - Алексей Николаевич, ты же не баба, чтобы я тебя избегал. А если баба, то пошли в баню, попаримся.

Нахрапов бережно, легонечко стукнул себя по лбу и воскликнул восторженно:

– - Ну, конечно, у меня же тут внизу такая банька сибирская, настоящая, с пельменями и пивом! В любой момент...

Нестеров задумался: а может, и правда залечь на верхнюю полочку да дать себя отхлестать вот такому громиле, с его богатырскими кулаками?

– - А выпить купим?
– - спросил он.
– - Очень уж хочется выпить, если честно.

Напрасно Полковский сделал попытку удержать Нестерова от необдуманного шага. Нахрапов уже побежал договариваться, поднимать банщиков, официантов, истопников. А Нестеров вытягивал из чемодана белье и чистую рубашку.

– - Кто же парится на заре? Да пока ее протопят. Вам же лететь надо, Николай Константинович, -- увещевал Полковский.

– - Вот и позвони в аэропорт, -- с жаром сказал Нестеров, -- вот и закажи билетик мне в Киев, только тс-сс. И айда в баньку, жуть как истосковался по пару...

Полковский позвонил в аэропорт, заказал билет для Нестерова и поплелся за ним, как подконвойный.

Банька была растоплена быстро и умело. На столе в светлой горнице возникли горшочки с жарким, рыба, пирожки и расстегаи, пельмени и икра. Чай, само собой, подавали без остановки, а пышущие жаром блины с икрой запивали водочкой, когда тело охлаждалось после очередного отдыха в трапезной.

Первым стал одеваться Полковский. Как наиболее трезвый, он посмотрел на часы и обнаружил, что до нестеровского рейса остается полтора часа. Сказав об этом генералу, Полковский поднялся в его номер и принес вниз все вещи: чемодан, бритву и блокнот. Оформил выезд дорого гостя у администратора. Вольва Саабовна расхваливала генерала и его очаровательную спутницу, с которой он приехал и которую выводил в ночной Уренгой...

Нестеров собрался с трудом. Особенно тяжело далось оружие, которое никак не хотело попадать в кобуру под мышкой.

– - Что-то с коор-на-динацией, -- едва выговорил Нестеров, -- Нахрапов, к доске!

Нахрапов мирно спал, сложив руки на столе и уронив на них буйну вихрасту головушку. Его большое белое тело расплывалось в нестеровских глазах, к которых стояли непролитые слезы.

– - Никогда еще не видел белых бегемотов, -- шептал он и плакал, слабой рукой гладя бывшего своего студента по спине.

Потом ему показалось, что он в аудитории и сбивчиво рассказывает про происхождение милиции. Оказывается, слово это, как и сами стражи порядка, ведет свое начало из Древнего Рима. Когда свобода докатилась до того, что мужчинам было разрешено спариваться прямо на улице (мужчине и женщине это не возбранялось от начала демократии), свободные граждане этого города

заявили протест, ибо сие зрелище мешало им пользоваться своей свободой -- не видеть этого. И тогда был найден компромисс: специально подготовленные люди должны были немедленно покрывать прелюбодеев простынями. Отсюда и слово милиция: militio -- покрывать. Правда, ни один свободный гражданин города Рима не пожелал идти на такую службу, и поэтому первую милицию набирали из рабов. Сегодняшняя милиция тоже иногда покрывает -- и, в сущности, то же самое. Она покрывает преступления. Рабское занятие.

Трезвея, Нестеров вспоминал, что его студенты, особенно служащие в органах внутренних дел, не очень любят эту историю, но при этом он продолжал ее рассказывать: разве можно выкидывать слова из песни? Полковский спал -не слышал. Или делал вид...

Над банькой мирно притаилось объявление, прилепленное сюда каким-то остроумцем: "В женской одежде -- просьба не заходить".

2

Полковский умудрился пройти в салон самолета вместе с Нестеровым. Поставил сумку и присел на ручку кресла.

– - Увидимся или нет?
– - спросил он Нестерова.

– - Разве только в Москве. У нас переводы, как у военных, не положены. Работаешь и работай на своем месте, ты здесь живешь, у тебя здесь дом, дети, жена...

Полковский сконфузился.

– - Я даже не думаю об этом, с чего вы взяли?

– - Читаю мысли и думаю, что как только у меня в управлении объявится вакансия, мы тебя вызовем.

Полковский улыбнулся своими и без того узенькими глазами-щелочками и покачал головой.

– - Мне не надо, это Нахрапов мечтает. А мне и здесь хорошо. Но если прикажут, переберусь.

– - Кстати, а где же Нахрапов?

In vino veritas. Как они оказались в самолете, ни Полковский, ни Нестеров не помнили. Но Полковский час назад отчетливо видел, как полуголый Нахрапов выбежал из гостиницы на ступени вслед за отъезжающими "жигулями".

Нахрапов сел в поджидавшую его "Волгу", однако вспомнил, что на нем из одежды только березовый веник, пришлось ему за одеждой вернуться. Вбежав в здание аэровокзала, он ринулся к московскому рейсу и осмотрел всех пассажиров, разворачивая их к свету: Нестеров как в Лету канул...

Один из тех, кого он так вот развернул, был заместитель генерального прокурора Ксенофонт Медведко, инкогнито совершающий аэровояжи по России -- в качестве государева ока, тайно пытающийся дознаться: нет ли где измены?

Ему-то и попытался объяснить уренгойский прокурор, что все латинские изречения Нестеров взял из французской книги, автор которой уже умер. В книге действуют четыре королевских СОБРовца против ППС кардинала, и у одного из них, самого молодого, -- не встает на миледи и -- армянская фамилия...