Кинжал раздора
Шрифт:
– Как тебе выставка? – с ходу спросил его возбужденный Мединос.
Ллойд не понял, о чем речь, но кивнул.
– Поехали скорее, не терпится увидеть! – заявил Мединос.Медичес-старший не усидел дома. Придумал себе неотложные дела в городе, велел жене подъезжать одной и отправился пораньше: на выставку, которую дети готовили в таком секрете. И которая, судя по заметке в газете, обещала быть из ряда вон выходящей.
Медичесу на входе выразили восхищение работой Бартоломью, Рафаэля и «этой девочки». Он взял протянутую брошюру, протиснулся через толпу в холле, прошел мимо буфета, вышивок и оказался в безлюдном зале с выставкой. Всего один посетитель кроме него. Медичес огляделся и воскликнул вслух:
– Молодцы!
– Вот и я говорю – молодцы! – повернулся к нему высокий человек в очках.
Они обменялись комментариями.
– Это работа моей дочери с друзьями, – приязненно улыбнулся высокий, – Женевьевы Мединос!
– Какая-то ошибка, – пробормотал обескураженный Медичес и надменно выпрямился. – Выставку организовывал мой сын Бартоломью Медичес с братом и…
Он открыл брошюру и изумленно прочитал:
– Ме-ди-нос.
Мединос выхватил ее у него, заглянул:
– Ме-ди-чес.
Они уставились друг на друга. Один вспыхнул, второй побелел.Бартоломью не рассчитывал на большой успех своей выставки у меланцев в день Рождественского бала. Он даже удивился, что публика обратила на нее внимание, не меньшее, чем на вышивки Линды Оричес. И не расстроился, когда сограждане
Барт пожимал руки, раскланивался со знакомыми. Молодежь прибывала. В холле царило оживление. Дамы придирчиво оглядывали чужие наряды, кавалеры с интересом – чужих дам. Бартоломью занял позицию поближе ко входу.
Женевьева вертелась перед зеркалом. Как здорово, что мама догадалась передать ей платье со школьного выпускного бала! Не пришлось ничего покупать. Кажется, она немножко поправилась… А что надеть сверху? Летом было достаточно накинуть шарфик. Ой, как смешно выглядывает такое длинное платье из-под обычного пальто. Подошел бы старинный плащ, как раз у них есть один на выставке. Женевьева рассмеялась, вообразив себя в таком наряде, но тут же разозлилась. Бартоломью предусмотрел все, кроме того, как она будет добираться! Женни покрутила в руках туфельки. Взять с собой в пакете? Выручил доктор. Вышел от Маленького дедушки, увидел ее в бальном платье и предложил довезти.
Бартоломью поддался общему оживлению перед танцами и потому изнывал от нетерпения. Он так бурно обрадовался, когда Женни приехала, что она ему тут же все простила. Он отнес ее пальто, вернулся улыбаясь, сверкая глазами, прошептал страстно на ушко: «Ты прекрасна». Их окружили, знакомились, что-то рассказывали, расспрашивали. Женни было съежилась под оценивающими взглядами девушек, вспомнила, что платье тесно и, наверное, вышло из моды. Ей захотелось спрятаться Барту за спину. Встретила его необычный, с поволокой, взгляд, обольстительный и восхищенный одновременно, и воспряла духом. Захохотала на чью-то шутку. Румянец заиграл на ее щечках. Через пять минут Женни уже сама рассказывала какую-то веселую историю. «Какая жалость, – подумал Барт, глядя на нее, – Мединос останется до завтра. На всю ночь». Его просто обожгло от мысли, как бы он мог провести эту ночь после бала. «Мединос?»
Барт нервно оглянулся: так и есть, старик Оричес, похоже, забыл о просьбе, все еще в буфете.
– Не волнуйся, Ллойд поехал на вокзал, – заверил его Оричес.
Ничего себе, Ллойд уже крутится возле Женевьевы!
– Ты прекрасна, – тем временем говорил Ллойд Женин.
«Как они не оригинальны, – веселилась про себя Женин. – Ну что, поверить им?»
Она вздернула нос, но позадаваться не успела. Барт налетел на них.
– Где Мединос? – заорал он Ллойду.
– Где-то рядом, – пожал тот плечами, всем своим видом показывая и презрение, и возмущение.
– Женин, твой отец уже здесь! – потащил ее за руку Барт. – Займи его чем-нибудь, заговори. Ну где же он?!Отец Женевьевы нашелся в комнате с их экспозицией, но не один. Барту захотелось со всего размаха стукнуться лбом о стенку, когда он обнаружил, кто стоит рядом с Мединосом. Откуда так рано взялся его отец?
Неизвестно, который из родителей начал скандалить первым и как далеко они успели зайти. Сейчас говорил Мединос, и свернутая трубочкой брошюра дрожала в его руке.
– …где и как были у-кра-де-ны эти, – Мединос хмыкнул выразительно, – с позволения сказать «экспонаты из частной коллекции семьи Медичесов»? Не думал, что доживу, – голос его звенел, – до такого позора! Вещи Мединосов выставлены вместе с ворованным.
Барт вздрогнул, услышав шаги. Мама, еще кто-то. А! Теперь все равно. Корабль идет ко дну.
– Несмываемый позор для Медичесов – участвовать в исторической фальсификации! – язвительно и желчно ответил Медичес, выдернул брошюру из рук Мединоса и потряс ею в воздухе: – Здесь есть хоть слово правды?! Мединосы способны не лгать?!
Женин ойкнула и вцепилась Барту в руку. Отцы обернулись и увидели своих детей.
– Ты! Ты! – воскликнул Медичес, показывая на Барта и не находя слов.
– Женевьева! А ну немедленно поехали домой! – молнии сыпались из глаз Мединоса.
Медичес уставился на нее, Женин отпустила Барта, заметила его маму и умоляюще посмотрела ей в глаза. Когда отцы сердятся, только мамы могут прийти на помощь.
Мама отшатнулась от Женевьевы. У Женин все поплыло перед глазами и завертелось как в калейдоскопе. Невесть откуда взявшаяся кузина с мужем. Ах, ну да. Бартоломью же послал им приглашение. Ллойд Оричес, с готовностью предлагающий свою помощь. Ее персональный шофер, как же, как же. И растерянный Барт. Ее Бартоломью.
– Что делать? – прошептала ему Женни.
– Поезжай, – поморщился он, как от зубной боли, – поезжай, успокой своих. Я… я постараюсь что-нибудь придумать.А мэр уже хвалил их. Превозносил их талант и усилия. Кто-то подошел к нему и сказал что-то на ухо. Бал открыла чета Оричесов.
– Так и знала, что ничем хорошим это не закончится! – кузина заговорила первой, когда они добрались до дома Маленьких.
– Как? Ты все знала? – злобно прищурился сквозь стекла очков ее дядя.
Кузина виновато замолчала. Обняла Женни, поцеловала со словами «позвони мне» и спешно ретировалась вместе со своим ничего не понимающим мужем.Вот и рассчитывай на помощь близких! Союзница… Хорошо, что Ллойд тоже уехал. Женни меньше всего сейчас хотелось присутствия свидетелей.
– Папочка! Папочка… – Они остались наедине, и Женни попыталась объясниться. – Мы хотели всех помирить. Бартоломью затеял выставку, чтобы показать, какие грандиозные замыслы мы можем осуществить вместе.
– Ах, вот оно что, – только и услышал отец. – Бартоломью затеял…
– Папа! Он – замечательный организатор! Ты себе не представляешь, на что он способен! – вырвалось у Женевьевы, спешившей рассказать все и сразу.
Как-то странно действовали ее слова на отца. Мединос выпрямился и горько сказал, даже не Женевьеве, а куда-то в пространство:
– Мой ребенок! Моя единственная дочь! Мое маленькое чудо!
Он наконец посмотрел на Женни. Взглядом, полным любви. Женни чуть не заплакала. Папочка!
– Ты росла совершенно необыкновенным ребенком, – с умилением вспоминал Мединос. – Говорить начала раньше, чем ходить. А какими глубокими по содержанию осмысленными фразами! Улавливала суть вещей как взрослая. И это в раннем-то возрасте! Таких детей мы никогда не видели. Мы с мамой гадали, кто из тебя вырастет, какое будущее тебя ждет.
Женин улыбалась, но предательская слезинка скатилась у нее по щеке.
– Умная и одновременно тактичная, – с надрывом в голосе продолжал отец, – а какие способности к языкам! Написала обычное школьное сочинение, и тебя тут же пригласили в экспедицию. Ну все, мы решили, что ты увлечешься фармакологией. Но это не важно чем. Ты обязательно будешь делать что-то выдающееся. И вдруг ты… Ты! идешь на поводу. Тобою… Тобою! Командуют.
Отец говорил так убедительно, что Женевьеве показалось, что так оно и есть. Но если она и писала те квадратные буквы на табличках к экспонатам не по своему горячему желанию, то только потому, что на это была очень важная причина!
– И кто? – продолжал отец. – Сын человека, которому я руки не подам при встрече. Почему ты так поступила? – простонал он.
– Потому что мы любим друг друга и хотим пожениться, – выпалила Женевьева и жалобно добавила: – А это был шанс вас помирить.Бедный, лишенный дара речи Мединос наконец собрался с силами и заговорил снова, с превеликой горечью:
– Я старался быть хорошим родителем. Уважал в тебе личность и давал свободу выбора. Ты и сейчас вольна поступать как хочешь.
Женевьева радостно подняла на него глаза, но его новые слова заставили ее потупить взор.
– Только Медичесы не та семья, в которой я бы хотел видеть свою дочь. Ну, конечно, я не перестану тебя любить. Но! Наши отношения уже никогда не будут такими, как прежде! – Как Мединосу не было плохо, он остался доволен такой своей формулировкой.
– Папочка! Папочка, – умоляюще посмотрела на него Женни, – что, ни при каких условиях?
– Ну разве что эти воры вернут нам с извинениями кинжал! – Мединос ехидно хихикнул. – Тогда я сам отдам твою руку их сыну.
«Значит, никогда, – прекрасно поняла его Женевьева. – Ничего, завтра придет Бартоломью, он что-нибудь придумает. Он найдет нужные слова. Какая жалость, что мама не приехала вместе с папой, она бы за меня вступилась».Утром Барт не зашел. Не появился он и днем. Мединос ничего не говорил дочери, но взгляды бросал красноречивые, мол, чего ожидать от воров, как не трусости. Маленький дедушка путался в словах, заговаривал то о кинжале, то о вчерашнем визите доктора, называя его именем своего предыдущего врача. Спросил что-то о Джеке Смите. Отец вспомнил, что есть еще и такой молодой человек, не на одном Медичесе свет клином сошелся.
– Кто это, Джек Смит? – спросил он весело.
Женевьева смущенно наклонила голову, и отец догадался, кто это. Надо вышибать из дочери романтическую дурь!
– Лучше бы родному отцу помогла, – сказал он на прощание. – Вон я разыскиваю одну уникальную книгу для знакомого коллекционера, мне предстоит интересная поездка и нужен компаньон.
– Я бы с радостью, но как же Маленькие? – упрямо посмотрела ему в глаза Женевьева.
Отец нахмурился.
– Кстати, о Маленьких. Чтобы духу здесь этого «Джека Смита» не было! Как хочешь, но дедушку побереги. Не надо ему лишних волнений.
И он уехал, не обняв ее на прощание, не потрепав по голове, не сказав их собственных заветных словечек. Женни сидела и горько плакала.Барт возвращался домой под гневное фырканье отца и глубокие вздохи матери. Слов, однако, сказано не было. Барт тоже молчал. Пусть родители начинают первыми, а он сориентируется по ходу дела.
– Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Немедленно! – едва войдя в двери, отчеканил отец и прошагал к себе.
Барт повел носом и оглянулся. Ну, так и есть, мама капает себе лекарство. Барт скорчил гримасу досады в ответ на испуганно-вопросительный взгляд Рафаэля и отправился к отцу.
Раф отложил свою книжку и поехал следом. В коридоре его догнала мама. Они нерешительно посмотрели друг на друга.
– Несмываемый позор! – донеслось из комнаты.
Мама нахмурилась, распахнула дверь и посторонилась, пропуская Рафаэля вперед.
– Предательство! И от кого? От старшего сына! – кипятился Медичес.Барт молча пережидал бурю. Эх, он так верил в успех своего предприятия, что совсем не подготовил путей к отступлению.
– Только не говори мне, что ты не знал, с кем имеешь дело! – прокричал отец. – Ты же не дурак.
Барт промолчал.
– Неужели ради того, чтобы представить Меланьи на выставке в столице, ты готов пожертвовать моральными принципами? – Это уже было сказано тоном ниже.
Барт опять промолчал.
– Польстился на забавный сундук и пару ничем не примечательных платьев? – отец уже размышлял. – Ну разве что целых. Хорошо сохранились.
О! Отец затихает. Как бы все замять…
– Ты что, не понял в чем дело? – неожиданно спросила мама. – Ты не видел, как эта девушка держала Бартоломью за руку?
– Какая девушка? Дочка Мединоса? – наморщил лоб отец.
– Мы хотели помирить вас, – быстро, не давая отцу додумать мысль, проговорил Барт. – Показать, что вражда – это историческое недоразумение. Она в прошлом. А в настоящем мы способны сделать отличную работу. Вместе.
– Вы с Рафаэлем вдвоем на многое способны, – согласился отец и хмыкнул: – А предоставить сундук – ума не надо.
– Неправда, – подал голос из своего кресла Раф. – Женевьева очень много труда вложила и идей подала…
На его слова никто не обратил внимания.
– Зачем тебе понадобилось нас мирить? – сжал кулаки отец.
Мама часто задышала.
– Барт, скажи им! – не выдержал Раф.
Он смотрел на Барта своими широко распахнутыми лучистыми глазами. Барт вздохнул. Вот так же Раф смотрел на него, когда их кот, тогда еще котенок, залез на дерево и орал, не мог спуститься. Мол, ты же мой Замечательный Старший Брат, ты сейчас совершишь подвиг – спасешь кота. Залезешь за ним на это трухлявое дерево, как нечего делать. Барт промямлил:
– Мы любим друг друга.
– Они собираются пожениться! – дополнил восторженно Рафаэль.
Вот тут-то Рафа услышали. Еще как услышали! Старшие Медичесы заговорили оба разом. Потом мама замолчала.
– Женись, – с ядовитой иронией предложил отец, – только убирайся вон из замка Медичесов, смени фамилию. И… и не смей считаться моим старшим сыном!
– И все из-за какой-то древней сказки о кинжале? – заорал Барт не своим голосом.
Медичес аж задохнулся от возмущения. Но произнести ничего не успел. Зазвонил телефон. Барт опередил всех. Ему пришло в голову, что это может быть Женевьева.
– Да, – сказал он с облегчением в трубку, – свободен, с удовольствием. Заезжайте за мной.
Швырнул ее на рычаг, обернулся. Три пары глаз выжидательно уставились на него.
– Кто это был? – прохрипел отец.
Барт взвился.
– Что? Мне теперь докладывать каждый раз, кто мне звонит? А то что? Выкинешь из замка? Или из семьи?
– Выкину как шелудивую собаку, – заверил отец, – и забуду твое имя, если будешь водить дружбу с Ме-ди-но-сами.
Барт хлопнул дверью в свою комнату. Слышно было, как он там внутри чем-то гремит, что-то швыряет. Когда он затих, к нему проскользнула мама. Бартоломью переодевался. Срывал с себя праздничный костюм и натягивал что-то менее парадное. Мама поправила ему воротничок рубашки. Барт потерся щекой о ее ладонь. Она погладила его по волосам. Но сказала совсем не то, что ему хотелось от нее услышать.
– Бартоломью, если два рода так долго и мучительно враждуют, то, может, не надо приводить в семью эту девушку. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Барт зло посмотрел на нее, увернулся от ее ласковых рук, выскочил в двери и направился к выходу. На вопрос Рафаэля, куда это он, буркнул, что поедет праздновать Рождество с приятелями, которые заскучали и ушли с бала. Он не стал дожидаться, пока за ним заедут в замок, и быстрым шагом пошел навстречу машине.В компании незадачливых, отвергнутых на сегодняшнем балу кавалеров Барт заливал вином провал своего плана. Утром собутыльники переместились из бара в ресторанчик.
Барт пил. Только, казалось, он выкинул из головы всю мерзость домашней ссоры, кто-то из приятелей с пьяной жалостью поинтересовался, что случилось, почему его отфутболила та аппетитная голубоглазая блондинка. Барт многозначительно покачал головой. Пошатываясь, он залез на стол, выпрямился и сказал речь о превратности судьбы и зловредности людей. Слушатели ничего не поняли, но Барт говорил с таким чувством, что они заплакали. Барт сел на край стола и сам заплакал. Однако официантку, уставшую от работы в праздники, это не проняло. Она грубо стащила Барта вниз и разоралась, что вот молодежь пошла, допиваются до того, что обутые по скатерти гуляют. Их под ругань и крики выставили вон. Ничего, нашелся бар, который открылся пораньше.
Когда к их компании присоединилась еще одна, Барт не осознавал точно, где он и почему. Одна ухмыляющаяся рожа, впрочем, кое-что напомнила. Вот, кто во всем виноват!
– Оричес! Ты это подстроил! – Барт рванулся бить Ллойда.
Их с трудом разняли.