Кинжал раздора

Барт ровно дышал. Хрипловато, но ровно.

Он ничего не придумал! У него даже плана никакого нет на этот раз!Женин пошевелилась, Барт сжал ее в объятиях, прошептал щекотно «Женин» в самое ухо.

Женин покосилась на узкое длинное темное окно. Если нагрянут Медичесы, то ей придется в него вылезать. Как воровке! Хороша перспектива! Она, Мединос, застрянет в окне, ее хватают за локоть. «Что ты украла?» «Бартоломью». Женин было рассмеялась, но вспомнила, что лучшего выхода нет. И как теперь пойдет их жизнь? Они будут ждать неизвестно чего и прыгать из окна в окно? Что Барт себе думает? Женин возмущенно повернулась и посмотрела. Барт не думал. Он спал. Он ослабил хватку, и Женин освободилась из его рук. Барт спал и улыбался во сне. Лицо его дышало счастьем.

«Ах, – Женин забыла тут же все свои волнения, – как же я тебя люблю. Муж мой. Бартоломью».

На землю ее вернул шум. У нее сердце остановилось от испуга, что это Медичесы. Она прислушалась. Нет, это Рафаэль передвигается по кухне. Полуночничает.

У Женин опять ручьями хлынули слезы. «Нет в жизни счастья!» Бартоломью не принадлежит ей, как муж должен принадлежать жене. Перво-наперво он – Медичес. Примерный сын и любящий брат. Владелец замка и господин Меланьи. И уж только потом он ее муж. Даже своих меланцев он любит больше, чем Женевьеву Мединос.

Вот была бы она просто Женевьева. Женин Не-Мединос, как было бы легко. Но она не может. Она не может разбить сердце своему отцу, отказаться быть Мединос, предать Семью. Это позор! Ее отец будет опозорен своей единственной дочерью.

Женин поцеловала спящего Барта, полюбовалась им в последний раз. Замерла в нерешительности. «Нет! Все безнадежно». А ей надо ехать.

Женин бесшумно оделась, подхватила свой саквояж и выскользнула в двери. Зря она кралась по коридору. Рафаэль спал. Он сидел в инвалидном кресле, положив руки и голову на стол. Подушкой ему служила раскрытая толстая книга. Женин оставила саквояж и заглянула Рафу через плечо. Что за книга – не разобрать. Рядом копия прадедушкиного чертежа замка, сильно увеличенная. Исписанные крупным почерком листки. Схемы со стрелками. Жутко интересно, что они значат… Она никогда это не узнает. Никогда Рафаэль, глядя на нее своими лучистыми глазами, не расскажет, что он раскопал интересного.

– Прощай! – Женин вздохнула и поцеловала его в макушку.

«Надо же, волосы жестче, чем у Барта. И о чем это я…»Раф зашевелился, кресло покатилось назад, его голова заскользила по книге. «Ты так свалишься! Где же у этой каталки тормоз?» Не придумав ничего лучше, Женевьева сунула ему под колесо ту самую маленькую скамеечку, на которой любила сидеть, когда болтала с ним. Убедившись, что Рафаэль теперь не выпадет, Женин вышла из пристройки в темноту раннего утра.

Снег уже не валил. Холодно и ветер противный, пронизывающий. Вот так же ее любимая героиня Амелия из семейной легенды о кувшине молока и рыжем воре совершала побег из замка. Может, даже в такую же гадкую погоду. Перед свадьбой с нелюбимым человеком, считая, что ее жених мертв. Она хотела уйти в монастырь, но счастливо попала в объятия совершенно живого своего рыжего вора. Женевьева не замечала, куда она ступает, что творится вокруг. Она плакала. Потому что ее история была совсем не такая счастливая. И, кроме бегства, ничего общего у Женевьевы с Амелией не было. Может, еще любовь была такая же. Большая и вечная. Но безнадежная.

На вокзале Женевьева купила билет на утренний поезд, моля про себя, чтобы мама ехала не этим, а следующим, и они не встретились и не пришлось ничего объяснять. Женни заперлась надолго в туалете, пытаясь привести себя в порядок. Ревела и умывалась, ревела и умывалась.

Мамы на перроне не оказалось. Вот и хорошо! Женевьева вздернула нос. Жизнь ее разбита. Закончена. Но горевать она по этому поводу не станет. Просто будет всю жизнь любить своего Бартоломью, хоть и не суждено им быть вместе.

В вагоне Женни попыталась уснуть. Голова раскалывалась от бессонной ночи, в висках стучало, а сон не шел. Женни не собиралась больше смотреть в окно. Она специально села так, чтоб не видеть, что там за стеклом, но случайно выглянула. Замка уже видно не было. Она узнала этот большой дом вдалеке. Оричесы. Вот, между прочим, где бы ее приняли в невестки с распростертыми объятиями. Она же чувствует, как к ней относится Линда.Женни выскочила в коридор, стала смотреть в другую сторону и усиленно думать о Порт-Пьере и почти совсем не думать о Барте. И не вспоминать. Ничего не вспоминать!

Как же хорошо дома! С вокзала моря не видно, но воздух просто пропитан его присутствием, не ошибешься. Тепло. Достаточно свитера, никакого пальто не нужно. И кто сказал, что в мире бывает снег? Только дождик! Женни мчалась домой и старалась не мучить себя догадками, проснулся ли уже Барт и что он делает и думает.

Распахнула дверь. Знакомый запах книг. Вот он – ее дом.

– Женни! Девочка! Приехала! Что с тобой? Ты не заболела? А где мама?

Женни сказала, что просто устала.

– Так, значит, отложим до завтра начало нашего путешествия? – улыбался отец.

– А куда ты собрался?

– О! Долгая история. Один коллекционер ищет книгу. И я вычислил, где она может быть. Там она не нужна, по истории архитектуры, никакого отношения к религии. Я предложу хорошие деньги. Можно считать, что сделка в кармане, нужно убедиться только, что это та самая книга.

– Так где она хранится? – машинально переспросила Женин.

– Разве я не сказал? На юге. В женском монастыре.

Мединос испугался – с дочерью началась истерика.Он отпаивал ее водой и уверял, что лучше дождаться маму. Стакан дрожал у Женин в руках, и зубы стучали по стеклу, но она настаивала, что им надо ехать немедленно. В монастырь! И хохотала. Со слезами.

Конечно, нужно срочно уехать, потому что мама с первого взгляда догадается, что произошло у Женин с Бартом. Почему-то говорить об этом ни с кем не хотелось. И о том, что сказал Барт после. А мама все прочитает в ее глазах. Но ехать в монастырь… после такого?

А вдруг это знак? Вот она, ее горькая судьба. Не зря Амелия собиралась постричься в монахини. Амелии не выпало. Это судьба Женевьевы Мединос!

Женин взяла себя в руки и уже спокойно сказала, что они могут, если отец хочет, прямо сегодня ехать, пусть он не обращает внимания, что-то утомительной была дорога, но это ничего.Во втором поезде за сегодняшний день, а если считать с вечера, то в третьем, Женин наконец уснула. Рядом сидел отец и радостно поглядывал на свою дочь. Вернулась!

Барт проснулся выспавшимся, впервые со дня болезни почувствовал себя бодро. Он с удовольствием потянулся до хруста в костях. С шутливым возмущением повернул голову, собираясь выяснить, где полагающееся ему «доброе утро»? Женин рядом не было. Барт посмотрел – каминные часы показывали полдень.

Он натянул штаны и, весело улыбаясь, отправился на кухню. У плиты возился Рафаэль.

– А где Женни? – поинтересовался Барт и, обжигая пальцы, подцепил колбаску со сковородки.

– Женни? Ах вот какие сны тебе снятся! – захохотал Раф и быстро отъехал, опасаясь пинка за шутку.

Барт застыл, не донеся колбаску до открытого рта.

– Ты не видел Женни? – изумился он.

Бартоломью не поленился обежать весь замок. Женни нигде не разгуливала.

Барт вернулся, натянул пальто, обулся, психуя и не попадая шнурками в дырки ботинок. Раф заметил его согнутой спине:

– Знаешь, а мне тоже сегодня снилась Женни. Как будто сказала мне «прощай».Барт не ответил, выскочил на улицу и помчался к Маленьким на Чайную горку.

Незнакомая женщина с бегающими глазками открыла дверь, вопрошая, что дорогая забыла, почему вернулась. Барт так удивился, что не нашел, что сказать. Он молча тянул дверь на себя, незнакомка – на себя. Крашеные в рыжий цвет кудряшки то ли от испуга, то ли от усилий подрагивали на ее голове.

– Где Женни? – сообразил он спросить.

Женщина таращилась на него.

– Женевьева Мединос! – крикнул Барт непонятливой бабе.

– Ах, Женни, наше золотко, – женщина сладко заулыбалась. – Уехало наше солнышко. Вчера вечером посадили ее на поезд, и она уехала в Порт-Пьер.

Барт воспользовался тем, что собеседница потеряла бдительность, распахнул дверь и вошел внутрь.

– А кто что-то мог забыть и вернуться? – спросил он строго.

– Так это же ее мама. Она только что ушла на вокзал.

Молодой человек вел себя так нагло, что Биорн решила, что он имеет отношение к их семье и у него есть право так спрашивать. Перемежая свою речь ласковыми словечками, она пояснила, кто она такая и что здесь делает. Надо заметить, приехала она – по доброте своей душевной. Совершенно бескорыстно!

Барт увидел открытый комод и вываленные на пол папки.

– Это еще что такое?

Он сорвался. Он заорал, вращая глазами. Биорн съежилась и залепетала, что ей некуда разложить свои вещи, а это – никому не нужный хлам.

– И вообще… – До нее вдруг дошло, что он непонятно кто такой, а командует.

Биорн ощетинилась.

– Именно мне обещали дом и имущество после смерти стариков.

– Это – архив Маленького дедушки, для старика он представляет ценность. – Барт сдерживался: не хватало еще взять ее за грудки и потрясти, ведь помрет с перепугу, чучело рыжее. – Пока прадедушка жив, чтобы ни одна бумажка отсюда не пропала! Я внятно сказал?

Биорн закивала, недоумевая, есть ли у него права на домик или нет.

– Джек? – Маленький дедушка звал так тихо, что Барт не сразу расслышал.

– Совсем плох, старенький наш, – елейно сообщила Биорн и закатила глазки от жалости.

Барт, не глядя на нее, пошел в спальню. Прадедушка лежал. Глаза слезились. Руки со вздутыми венами дрожали и теребили край одеяла. Растерянная Маленькая бабушка пристроилась на краешке стула и не сводила с мужа глаз.

– Джек… – Старик вроде обрадовался Барту. – Верни Женин. Что делает здесь эта ведьма? Верни Женни.

Прабабушка согласно закивала.

– Да… – Барту такой жалкой показалась сейчас старость этих двоих, что голос дрогнул. – Я верну. Все будет хорошо.

Биорн стояла в дверях. Барт вывел ее на кухню. Уточнил, не Мединос ли она. Нет, но… Биорн принялась объяснять, кем приходился Мединосам ее покойный муж, вернее, его кузен…

«Вот и хорошо». Барт перебил ее обрадованно. Он показал в окно на замок.

– Если что-нибудь случится, нужна будет помощь или телефон – справа от домика к замку ведет тропинка. Бегом туда и спросить Бартоломью Медичеса. Или Рафаэля, это мой брат. Понятно?

Биорн обрадованно закивала.

– Не нужно в замке упоминать имя Мединосов. – Барт оценивающе поглядел на нее и прошептал значимо: – У старших Медичесов с этими Мединосами финансовая тяжба.О! Биорн просто засияла. Такие вещи она чудесно понимала. Мозги у нее усиленно заработали, прикидывая, что у молодого Медичеса с Женевьевой и можно ли извлечь из этого пользу или хотя бы удовольствие.

Барт помог убрать папки обратно в комод, пообещал зайти на днях и отправился домой, фыркая по дороге от возмущения. Даже от Мединосов он не ожидал такого! Совсем спятили! Приставить к старикам эту пиявку – хуже, чем бросить их на произвол судьбы! И все только потому…

Он забрал из почтового ящика накопившуюся почту.

И все только потому, чтобы держать Женни подальше от него! И она согласилась! Хороша Женевьева!

Барт бросил на кухонный стол пачку писем, сел и в крепких выражениях стал высказывать, что он думает о Мединосах, их решении и об этой Биорн. Рафаэль пододвинул ему тарелку с омлетом и колбаской.

– А где Женни? – не понял он.

– Она уехала. Вчера вечером, – ответил Барт.

– Ничего не сказав? – удивился Раф.

– Сбежала. Что? Разве не похоже на нее? – Барт зло отодвинул тарелку. – Раф! Не влюбляйся! Женщины любят страдать даже без повода. Заодно из тебя душу вынут. Все женщины – мазохистки!

Рафаэль широко улыбнулся.

– Что-то подобное я уже слышал. Ничего. В прошлый раз Женевьева исчезла и нашлась. Не грусти, Барт.

Раф бросил взгляд на часы, прикинул что-то в уме.

– Позвони в Порт-Пьер. Она уже дома, если уехала вчера вечерним.

– Нет! – Барт вскочил и побежал к себе.

Рафаэль пожал плечами. Может, влюбленные женщины и мазохистки. Влюбленные мужчины тоже ведут себя странно. А любовь – это же так просто. Должно быть просто…

«Вечерний? Я, конечно, болел, но не до полной же невменяемости! Или… – Барт оглядел комнату. – Мне все приснилось?»

На полу блестела перламутровая пуговка. Барт поднял ее, сжал в ладони и усмехнулся. Вспомнил, как темная фигурка наклонилась, поставила… Саквояж! Значит, Женни зашла, чтобы поговорить с ним. Но почему она не осталась? Он бы что-нибудь придумал! Не услышав того, что хотелось, сбежала? А что она хотела услышать? Он же ей все объяснил. Бросила! Она его бросила.

Барт швырнул пуговицу в камин. Запахло жженой костью.

Раф завез ему письмо, обнаруженное в пачке почты.

У Барта от строк, написанных расстроенной Женевьевой еще несколько дней назад, опять изменилось настроение. Она вчера думала, что он получил письмо и знает о ее отъезде. А он не знал! И ничего не предпринял. Перед глазами стоял образ… нет, не амазонки, нимфы.

Рука потянулась к карману за карандашом и блокнотом. Не то. Барт размотал рулон оберточной бумаги, которая служила для крупных эскизов, оторвал кусок и взял уголь. Сквозь жирные угольные сумерки проступили нежные черты. Страстные черты. Барт отматывал бумагу и рисовал.

– Я позвонил ей! – заглянул к нему Рафаэль. – Не смотри на меня так, придурок. Должен же кто-то действовать.

– Неужели это Женин? – поднял он и расправил на коленях рисунок.

– Не трогай! – крикнул Барт и рванул лист на себя.

Рисунок порвался. Барт застонал. Испуганный Раф протянул свою половинку.

– Что она сказала? – хмуро спросил Барт, убирая картинки подальше от Рафаэля.– Никто не берет трубку.

Ночевать Бартоломью пришел к Рафаэлю. Но и там ему не спалось. Ворочался. Вставал. «Давай умрем!» Ненормальная!

Утром братья препирались, кому из них лучше позвонить. Барт считал, что Рафаэлю, потому что Мединос не позовет Женин к телефону, узнав, кто ее спрашивает.Раф – что Бартоломью, все равно ведь голоса похожи, так какая разница. Телефон зазвонил сам. Увы, это были родители. Разочарованный Барт положил трубку, и тут пришла Биорн. Приперлась она без всякого дела, просто из любопытства, но не успела удивиться, почему ей обрадовались. И не успела хорошенько рассмотреть, что и как у Медичесов на кухне. Ее потащили к телефону. Она ведь пришла звонить Мединосам, доложить, как дела у Маленьких, не так ли, спросил инвалид.

Биорн медовым голосом рассказывала «дорогой», как она обустроилась у «славных наших старичков». Вдруг ее бегающие, ощупывающие все убранство коридора глазки замерли.

– Где? – спросила удивленно. – А что она там делает? Ах, вот в чем дело!Глаза забегали дальше, оценивая картины и подсвечники на стенах и витражи окон.

– Ну? – хором спросили братья.

Однако она уже успела проследовать на кухню и открыть крышку, сладко выясняя, чем вкусненьким здесь пахнет, что такого два славных мальчика себе готовят.

– Где Женевьева? – спросил красивенький несчастненький инвалид.

– Омлет? Ну-ка я его попробую! – Биорн быстро сориентировалась, где лежат тарелки. – Женни в монастыре!

– Где? – отвисла челюсть у второго красивенького мальчика.

– В женском монастыре. Ах, какая у вас посудка!

– А что она там делает?

Биорн наслаждалась жизнью и вниманием. Не зря она переехала в Меланьи. Со стариками только много возни.

На что она с удовольствием пожаловалась, после того как путано и многословно пересказала цель поездки Женевьевы со слов ее мамы.

Барт подталкивал ее к двери, подталкивал и наконец захлопнул за ней дверь. Раф уже обнаружил, что завтрак придется готовить еще раз и включил плиту.

«Хватит у Женни мозгов не делать глупостей? Зачем она туда поехала на самом деле?» – раздраженно думал Барт. Дальнейшая его жизнь предстала ему в мрачном свете.

– Раф! Давай найдем кинжал и ножны! Поскорее.Рафаэль от неожиданности выронил скорлупки в сковородку.