Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

– А если не выйдет? – Булыжник спрашивал медленно и тихо. Но внятно.

– А если не выйдет, – ответил Алмазов, – то вернетесь в зону и будете вкалывать дальше. Все!

Это Алмазов крикнул, потому что вдруг, как в классе, потянулись руки – люди хотели задавать вопросы, но остерегались Сашу Сталинского.

Алмазов налил в стакан воды, жадно выпил, отошел к покрытому красным сукном столу президиума, а Саша Сталинский стал объяснять – довольно вежливо, видно, и в самом деле они были начальству нужны, – когда возвращаться в бараки, что можно брать с собой, как будут распределять… Алмазов смотрел куда-то поверх правого плеча Андрея. Андрею хотелось обернуться и проследить его взгляд, но он не решился – заметит. Хотя непонятно, чего он боялся. Просто боялся – в присутствии высокого начальства, вольного распоряжаться его жизнью и смертью, лучше не привлекать к себе внимания.

Саша быстро закончил инструкции – все пошли к дверям. Алмазов остался на трибуне. Тогда уже, поднимаясь, Андрей увидел, куда смотрит всесильный чекист, – на красивую Альбину, так недавно и непонятно объявленную женой Андрея.

Андрей хотел подойти к ней – спросить, понимает ли она, что происходит, но Альбина его не видела – она тоже смотрела на Алмазова: то ли с ненавистью, то ли со страхом… Считается, что в глазах можно прочесть чувства, владеющие человеком. Но это не так: прочесть можно лишь все лицо – наклон бровей, морщины у губ, линии лба – только все вместе и делает маску страдания или ненависти. А когда лицо неподвижно, по глазам ничего не прочтешь. Одно было ясно: Альбина и Алмазов знакомы, и в этом ничего странного нет – на строительстве было немного женщин и совсем мало красивых женщин. Алмазов мог использовать эту Альбину, а потом, за ненадобностью, сдать сюда. Ведь если бы он этого не желал, он бы тут же ее отсюда увел.

Алмазов наклонил голову – то ли прощаясь, то ли задумавшись.

Андрей последним из зэков покинул красный уголок и остановился в коридоре. Потом быстро вышел Алмазов. Заключенные раздались, чтобы пропустить его, вжались в стены.

Убедившись, что Алмазов ушел, Андрей заглянул в красный уголок.

Альбина стояла у стены. Глаза ее были полны слез.

– Вам помочь? – глупо спросил Андрей.

– Чем же вы мне поможете? – удивилась Альбина.

Она пошла рядом с ним к выходу. Пальцы ее были сплетены, и она ломала их, похрустывая суставами, – в этом было что-то театральное.

– А вы актриса? – спросил Андрей.

– Уже нет, – ответила Альбина.

На выходе ждала охрана – всех разделили по баракам и погнали в зону – сказали, что можно забрать свои вещи. И молчать, ни одной сволочи – ни одного слова, куда идете и зачем, ясно? Если просочится информация – виновные вплоть до расстрела, ясно?

Но конечно же, информация просочилась – в бараках было полно людей. Все уже вернулись со стройки. Собирались на этап – лагпункты эвакуировались. Люди расставались – встретятся ли? И что такое за эксперимент, когда люди должны жить, словно в ледяном дворце, в этом игрушечном городе? Кто-то в бараке предположил, что на городе будут опробованы особые лучи смерти или бациллы, а еще кто-то сказал, что его будут бомбить, недаром привезли фанерные мишени. Андрею не хотелось об этом думать – это было слишком правдоподобно.

Андрей боялся, что его и Рятамаа, жившего в том же бараке, уведут в ложный город сейчас, на ночь глядя, но Айно сказал, что охрана не глупая, чтобы ночью по морозу туда ходить, охрана сначала будет спать.

Так и случилось.

На рассвете весь барак ушел на этап, Андрей даже успел попрощаться с теми, с кем сблизился за эти месяцы, а они с Рятамаа не спеша собрались, и только к девяти за ними пришли.

Конечно же, Андрея, как и любого нормального человека на его месте, мучил страх перед неизвестностью, потому что в лагерях человеческая жизнь слишком мало стоит и поддерживается она только тогда, когда люди существуют все вместе. Но в то же время мысль о скорой встрече с Альбиной все время вмешивалась в пессимистические рассуждения и отвлекала, внося в жизнь странную, забытую уже остроту, загадку и потому – надежду.

* * *

Это был необычный развод.

Они выстроились длинной неровной шеренгой на залитой утренним весенним солнцем и порезанной острыми тенями центральной площади Берлина. Все были с вещами. Незнакомый смуглый капитан выкрикивал фамилии, фамилий оказалось пятьдесят шесть – пятьдесят мужских, шесть женских. Потом вперед вышел другой мужчина, в штатском. Он говорил легко, словно читал знакомую инструкцию:

– Сейчас вас разведут по квартирам. Там есть минимальные жилые условия. Теплые вещи. Огня не разжигать – это будет караться. Отведенные квартиры и места проживания не покидать. Это будет караться. Попыток к бегству быть не должно – вокруг, как вы знаете лучше меня, тундра. Ночью в ней холодно, и там еще лежит снег – человек виден на расстоянии многих километров. Впрочем, не мне вам это объяснять. Однако передвижения по самому городу в пределах, скажем, квартала или улицы допустимы в дневное время. Ходить друг к другу в гости не дозволяется после наступления темноты.

После этого каждому была объявлена его комната. За день, пока Андрей не был в городе, на домах появились номера, сделанные черной краской. Так что отведенная им с Альбиной квартира оказалась на втором этаже дома, одной стороной выходившего на площадь, второй – в узкую улицу. Туда же выходило окно. Над ними была еще комната, куда угодил Айно. Один. Он сказал, что придет в гости. Он был удивлен тем, что Андрей обзавелся семьей. И не знал, можно ли пошутить или это совсем не смешно. Но Альбина ему понравилась, от этого он смущался и хуже говорил по-русски.

Впрочем, Андрей тоже не смог бы сказать, рад он шутке судьбы или предпочел бы сейчас быть на этапе вместе со всеми своими товарищами. И он, и Альбина, и Айно были фишками в игре, непонятной и потому недоброй. Они были подопытными мышами в лабиринте, построенном их собственными лапками. Почему-то одному из лаборантов пришло в голову спарить двух мышат и поглядеть, как они будут тонуть рядом. И разумеется, он не стал делиться с мышами своими соображениями по поводу того, когда и в какой луже их утопят.

Андрей в этом доме еще не был. Дом был четырехэтажный, но верхний этаж оказался всего лишь декорацией. Туда и лестница не вела. Может быть, в первоначальном проекте Берлина дому положено было быть нормальным, по при воровстве, царившем на стройке, конечно же, большинство домов были лишь оболочками, о чем знал Алмазов, знал Шавло, но не должны были знать Френкель или Вревский.

Внизу располагался магазин – там были устроены прилавки и даже поставлена обычная металлическая касса с ручкой. Касса работала, только в нее не вставили ленту. Полки магазина были пусты. В нем было светло – солнце, низко поднявшись над горизонтом, косо всаживало лучи в большие витрины. Так же светло или, может быть, светлее было на втором этаже в квартире Андрея и Альбины. Квартира состояла из прихожей, где была круглая вешалка, и комнаты. Ни кухни, ни умывальника, ни туалета в квартире не оказалось. В комнате, в которой теперь Андрею положено было жить, стояли широкий топчан и табурет. И все. Хорошо еще, что окно было застекленным.

Альбина не вошла в комнату следом за Андреем, а осталась в дверях.

– Плохо, что воды нет, – сказал Андрей, обозревая скудное хозяйство.

– Здесь все понарошку, – сказала Альбина, – значит, и мы понарошку.

Айно громко протопал по лестнице. Зашел к ним.

– Воды нет, – прогромыхал он, возвышаясь над Альбиной. Альбина съежилась, как перед паровозом.

– Ничего здесь нет, – сказал Андрей.

– Надо поглядеть внизу, – сказал эстонец. – Там есть чулан, в нем могут быть вещи.

Андрей подошел к окну. Оно выходило на заснеженную узкую улицу – близко было окно другого дома, и там Андрей увидел незнакомого зэка, которого, видимо, туда вселили. Зэк показал Андрею кулак. Он был весел.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказала Альбина, – мне все равно.

Она села на край топчана.

На ней были сильно потертая беличья шубка и небольшая круглая шляпка. Андрей понял, что она очень давно, может быть, несколько лет, не имеет ничего, кроме этой шубки и шляпки. Но эти остатки цивильной одежды говорили о том, что она вольная, а потому ее не должны были отдавать Андрею и селить в этом игрушечном городе. Ноги она подобрала под себя – Андрей раньше не догадывался посмотреть ей на ноги. Ноги были в тяжелых ботинках.