Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

– Нет, все хорошо. – Альбина, будто проснувшись, поднесла тонкие руки к вискам, вонзила длинные с ярко-красными ногтями пальцы в волосы и сильно потянула их назад так, что глаза стали китайскими, а лицо усохло. Потом она выдернула пальцы, запутавшиеся в волосах, – чуть не вырвав с корнем пряди, проснулась и лихорадочно, как в бреду, сказала Лиде: – Я так на вас надеюсь!

– Что? – спросил сразу Алмазов. – Что это означает?

– Я все сделаю, – сказала Лида, будто не слышала Алмазова.

Стуча каблучками, Альбина пробежала через бильярдную и послушно замерла собачонкой у ног Алмазова.

– Пошли? – сказала она.

Алмазов крепко взял Альбину под руку и вывел из бильярдной. Лидочка выглянула за ними вслед. Они не оборачивались – широкий, кривоногий, крепкий Алмазов и тростиночка Альбина, еле достающая ему до плеча. Они быстро и деловито шли вверх по лестнице. Ванюша Окрошко с другом сбегали с лестницы им навстречу и остановились у медведя с подносом.

– Одну партию, – сказал Ванюша.

Лиду охватила паника.

– Подождите! – крикнула она молодым людям, шагнула назад в бильярдную и захлопнула за собой дверь. Тут же полезла под бильярд. Револьвер, тяжелый, черный, блестящий, спокойно дожидался Лиду. Она схватила его, вылезла, держа за рукоять, – а куда теперь его спрятать?

Дверь осторожно приоткрылась. Заглянул Ванюша.

– Что-нибудь случилось? Надо помочь?

Лидочка стояла, заложив руки с револьвером за спину.

– Я же попросила подождать, – сказала она. – У меня разорвался чулок.

Ванюшин взгляд метнулся вниз – к чулкам.

– Ваня! – прикрикнула на него Лидочка. – Закройте дверь!

Дверь закрылась. Оставить револьвер здесь? Спрятать под диван? Чтобы через десять минут пришла какая-нибудь рыжая горничная? Нет, надо его вынести! Лидочка решительно расстегнула пуговки блузки и сунула револьвер себе под мышку. Прижала локтем – и решительно пошла к двери.

Ванюша и его друг ждали. По их взглядам Лидочка поняла, что забыла застегнуть блузку.

– Идите играйте, – приказала Лидочка молодым людям. Те послушно направились к дверям бильярдной, не смея оглянуться, хотя по спинам было видно, как им хочется это сделать.

А Лидочка побежала к Александрийскому, боясь больше всего, что револьвер такой тяжелый и скользкий, сейчас он выстрелит, сбежится народ, и ее арестуют за стрельбу из револьвера в уполномоченного ОГПУ, что без сомнения и совершенно справедливо будет приравнено к террору.

Однако револьвер вел себя этично, он так и не выстрелил до самой комнаты Александрийского.

Александрийский же, истерзанный нетерпением, встретил Лиду не в своей комнате, а в коридоре, где сидел, накрыв острые колени пледом, в кресле, поставленном на месте погибшей китайской вазы. Клетчатая кепка нависла над его тонким горбатым носом, и оттого профессор был похож на постаревшего Шерлока Холмса, о чем он и сам подозревал, иначе зачем ему было сосать черный карандаш, словно курительную трубку.

– Ватсон! – воскликнул он скрипучим голосом, увидев семенящую по коридору Лидочку. – Что с вами? Кто вас терзал?

Лидочка потянулась застегнуть блузку, но револьвер угрожающе соскользнул вниз, и Лидочке пришлось бесстыже сунуть правую руку за пазуху и вытащить пистолет. Рука ее дрожала не так от страха, как от неловкости ситуации, а профессор закрылся ладонью от направленного на него ствола и воскликнул:

– Господи, еще этого не хватало!

– Простите, – вымолвила наконец Лидочка. – Я не хотела.

– Если не хотела, то не цельтесь в меня! Обычно в меня целятся те, кто хочет попасть.

Лида сделала шаг вперед, уронила револьвер на колени Александрийскому, с облегчением отошла назад и стала застегивать пуговки на блузке.

Александрийский взялся было за револьвер, хотел поднять, но вместо этого совершил странное и сложное движение ногами, задрал край пледа, сунул револьвер туда и придал острому морщинистому лицу игриво-идиотский вид старого сатира.

– Как вам гулялось, мадемуазель? – спросил он.

Лидочка глядела на эту процедуру обалдевшим взором, но тут ее ласково тронули за талию, и мужской голос произнес:

– Простите.

Оказывается, сзади приблизился престарелый астроном Глазенап. Он покачал сиреневым венчиком кудрей, окружавшим смуглую лысину, и сказал:

– Павел, я могу дать голову на отсечение, что знаю твою тайну.

– Тайну?

– Я знаю, что ты спрятал под плед, когда меня увидел.

– Что? – Вопрос дался Александрийскому с трудом.

– Я не могу сказать этого при девушке, – рассмеялся Глазенап, обернулся и с удивлением уперся выцветшими глазами, утонувшими в черепашьей коже глазками, в ее почти обнаженную грудь. – Нет, не могу, – повторил он и засеменил дальше к лестнице. Остановился, не дойдя трех шагов до лестницы, и зашелся в хохоте.

– Опасно! – закричал он. – Опасно так стоять перед Павлом Александрийским, милая девушка! У него там под пледом… там, там – вы не поверите – револьвер!

Лидочка даже ахнула. Пронзительный голос Глазенапа разносился по всему дому.

– Что ты несешь! – крикнул Александрийский.

– Я в переносном смысле, – захохотал Глазенап и, согнувшись от хохота, стал подниматься по лестнице. – Я в переносном смысле, чтобы не испугать девушку. Ах ты, старый греховодник!

– Так меня пугать нельзя, – сказал Александрийский. – Я умру раньше, чем собирался… – Он прикрыл глаза и медленно дышал, Лидочка поглядела в окно. День, хоть и приблизился к половине, был таким же серым и полутемным. Лидочка представила себе, какой толщины тучи нависли над Москвой, – может, уже никогда не будет солнца?

– Я должен признаться, – сказал Александрийский тихо, – что я ждал вас с докладом о происходящих событиях. Но не в таком виде.