Киреевы

— Как прошли их испытания? — спросил Киреев.

— Пока не все еще идет гладко, но уже ясно — в авиации наступает новый век — реактивный. Не исключена возможность, что все винтомоторные самолеты сойдут со сцены.

— Так ли? — недоверчиво переспросил Николай Николаевич.

— Рано еще, конечно, выносить приговор, но несомненно, что реактивные моторы окажут влияние на винтовые, вот и Андрей Павлович кое-что уже придумал.

Киреев насторожился: «Вот в чем, значит, дело!»

— Неплохо, совсем неплохо придумал Андрей Павлович, — продолжал заместитель наркома, — он внес ценное дополнение к своей конструкции дизельного двигателя… Моторы по существу остаются теми же, но все тепло, которое выделяет мотор во время работы, собирается в специальную трубу и используется для увеличения мощности двигателя.

— Реактивная труба к дизелю? — спросил Киреев.

— Реактивного в этом маловато, — вставил смущенный Андрей.

— Во всяком случае, — продолжал Петр Владимирович, — примерно сто сил к мотору добавится. А это что-нибудь да значит. Помните, был у нас самолет «Конек Горбунок» с мотором в сто сил, неплохо по тем временам летал, да еще триста килограммов груза брал.

Николай Николаевич не выдержал.

— Вы сами видите, что творится на заводе, — волнуясь, заговорил он. — Одна машина в сборочном, другую скоро снимут со стапелей, а моторов нет. Дайте сейчас обычные дизели. Вы их, Петр Владимирович, обещали прислать еще в прошлом месяце. Хоть останавливай работу.

— Не к чему останавливать работу, — засмеялся замнаркома. — На днях получите пятнадцать дизелей по шесть тысяч сил, вчера мне об этом сообщили. А пока вы будете испытывать свою машину, придут новые моторы с реактивной трубой. Долго их ждать не придется, всего лишь месяц — полтора… Не так ли, Андрей Павлович?

Родченко молча наклонил голову.

У Киреева загорелись глаза. Он готов был расцеловать Петра Владимировича. Тот понял состояние конструктора и, дружески улыбаясь, добавил:

— Поговорим о предстоящих испытаниях. От генерала Головина я знаю, что подполковник Соколов на днях явится в ваше распоряжение. Может быть, вам еще кто-нибудь нужен?

— Если можно, откомандируйте летчика Мартьянова и бортмеханика Морозова. Они летают на самолете Соколова. Морозов отлично знает дизели…

Замнаркома сделал отметку в блокноте:

— Согласен. Теперь вы удовлетворены?

— Спасибо! — ответил обрадованный Николай Николаевич. Юрий, Морозыч, славный «боксер» Мартьянов — им он охотно вручит судьбу своего «К-2».

— Вас, наверное, интересует, в каком положении дела с планерами? — спросил замнаркома. — Товарищ Алехин все расскажет.

Николай Николаевич давно знал конструктора планеров Алехина. Это был настоящий энтузиаст безмоторных полетов. Еще в 1932 году Алехин провел первый воздушный поезд в составе самолета «У-2» и планера собственной конструкции из Москвы в Крым.

Киреев вспомнил об Алехине, как только получил разрешение на строительство своего грузового самолета-гиганта. Задумав его проект еще задолго до войны, Николай Николаевич в своей работе следовал славным традициям русских конструкторов, создавших первые в мире многомоторные воздушные самолеты — летающие вагоны. «А теперь пришло время пустить в воздух летающие поезда», — сказал он сам себе.

Долго ему неясно было, как это сделать? Но вот однажды он заехал за Андреем, тогда еще студентом, на клубный аэродром. На глазах Николая Николаевича учебные самолеты на тросах поднимали в небо планеры. На высоте планеры отцеплялись и, проделав различные эволюции в воздухе, плавно садились на зеленое поле. Это тренировались, используя воздушную буксировку, молодые спортсмены.

«Вот где решение! — подумал Киреев, наблюдая за полетами, — ведь планеры смогут поднять уйму груза…»

Со временем мысль об использовании планеров для воздушного товарного поезда приняла конкретные очертания. Расчеты подтвердили ее реальность. Сто тонн груза поднимет шестимоторный самолет, еще сто тонн возьмут три огромных планера, которые он будет буксировать. Итого двести тонн — вот что сможет перебросить на дальнее расстояние «поезд под облаками».

Сейчас Киреев стоит на пороге осуществления своей смелой идеи. Как же ему не чувствовать себя именинником, слушая неторопливую речь Алехина, еще раз подтвердившего реальность всех его замыслов.

— Пять планеров уже совсем готовы, — говорил Алехин, — три скоро будут. Летчик Бобров таскал их уже по воздуху. Сначала по одному, потом по два. Когда же я прицепил третий, он не смог подняться с аэродрома, хотя планеры были без груза…

— На какой машине летал Бобров? — спросил Николай Николаевич.

— На четырехмоторном «Т-3».

— И как вели себя планеры в воздухе? — продолжал допытываться Киреев.

— Отлично! Единственный их недостаток — это буксирные тросы. С полной нагрузкой могут оборваться — недостаточно эластичны. Очень резкий толчок получается при взлете, а также в воздухе при болтанке. Но мы найдем выход, — успокаивающе сказал Алехин, — поставим муфты с пружинами, а может быть, заменим стальной трос капроновым канатом. В общем все будет в порядке. Не задержу… Я-то думал, Николай Николаевич, — уже другим тоном добавил он, — что «К-2» скоро потянет мои планеры, а у вас вот и моторов еще нет…

— Будут на днях. Петр Владимирович слово дал, — уверенно сказал Киреев.

За ужином на квартире директора завода в дружеской беседе Петр Владимирович спросил Киреева:

— Сколько лет мы знакомы: двадцать или больше?

— Двадцать три, — ответил Николай Николаевич.

— Помнишь, как впервые встретились?

— Помню… в гражданскую.

— С Врангелем тогда воевали, — подхватил зам-наркома, обращаясь к Алехину и Родченко. — Я служил комиссаром в дивизионе воздушных кораблей «Илья Муромец». Однажды утром прилетает к нам самолет, да какой-то диковинный, разноцветный, словно баба в ярком сарафане. Подрулил к стоянке. Смотрим, из кабины выходит молодой летчик. Козырнул, встал во фронт и рапортует: «Прибыл в ваше распоряжение для сопровождения тяжелых кораблей на фронт». Мы смотрим на его машину и от хохота давимся.

— По-моему, не только для сопровождения, но и для украшения, — говорит наш командир дивизиона. — Где это вас так нарядили?

— Случилось небольшое несчастье, — смущенно ответил красный военлет. — Как сейчас помню его слова… Вылетел, говорит он, рано утром, попал в туман, пришлось сесть около хутора. Часа через три туман рассеялся, решил лететь дальше. Местные парни помогли запустить мотор, пошел на взлет. Только оторвался от земли, как мотор отказал, а впереди хаты, кругом сады… Выход один — сделал вираж и сел в молодой вишневый сад. Смотрю машина цела, только низ фюзеляжа и крылья полотняные ободрал. Прибежали люди, вытащили машину в поле, но как полетишь на ней — вся в дырках. Залатать бы, — банка эмалита всегда со мной, — но где взять полотно? Выручили девушки, притащили разной домотканной мануфактуры, юбки старые. Нарезал я заплаток, отремонтировал машину… Этот летчик, как вы, конечно, догадываетесь, был наш Николай Николаевич. На этом «пестром» истребителе он потом сбил врангелевский самолет, за что получил свой первый орден.

Воспоминания цеплялись одно за другое.

В отличном настроении Николай Николаевич вместе с Родченко приехал в Москву.

— Пошли отдыхать, Андрюша, все равно уже поздно, — сказал он, открывая своим ключом дверь квартиры.

К его удивлению, из столовой донеслись приглушенные голоса. Он не успел сообразить, в чем же дело, — Андрей споткнулся об игрушечный грузовик, брошенный его владельцем посреди передней, и на шум вышла Мария Михайловна. Она попала в крепкие объятия мужа.

— Наконец-то мы снова вместе! Марусенька, родная моя! — тихо шептал Николай Николаевич, целуя жену. — Как ты добралась? Измучилась? Как дети? — расспрашивал он с неожиданно вспыхнувшей тревогой.