Кисельные берега
Шрифт:
Шахзадэ улыбнулась своей мягкой, загадочной улыбкой и непринуждённо облокотилась на подушки. Уже двадцатую ночь подряд коротала она в султанских покоях, наутро неизменно возвращаясь домой живой и невредимой. Небывалый случай. Вопиющий, прямо сказать, прецедент! Немудрено, что ушлая сказочница несколько расслабилась. На качестве её ночных выступлений это сказалось наилучшим образом: речь лилась свободнее, образы рождались легче, внутренний взор, следивший за персонажами сказок, становился острее и внимательнее, прозревая не только их внешние деяния, но душевные порывы.
Прозревал он, кстати, не только вдаль, подмечал и
Чувствуя своё всё возрастающее влияние на этого грубого, несимпатичного и психически неуравновешенного царька, дочь визиря становилась смелее в суждениях.
Пережидая взрыв гомерического хохота своего повелителя, потешающегося над лузерством знаменитого Синдбада, она отпила из бокала сладкого щербета и отщипнула кусочек пахлавы.
– Разве он виноват, о мой господин, - заметила сказочница, когда султан угомонился, - что Аллах счёл необходимым оставить его глаза сомкнутыми, приведя к мечте? Все мы в его милостивой воле… Все мы, или почти все, смотрим зачастую на свою мечту, кажущуюся недостижимой, слепыми глазами. А она, милостью божественного провидения, рядом.
Шахрияр сосредоточенно поскрёб пузо через шёлковый халат и нахмурил брови:
– Зачем же приводить человека к мечте и не позволять её увидеть?
– Ах, это просто, о величайший! Для того, чтобы научить человека видеть не только глазами.
Величайший слегка завис, переваривая услышанное.
– Мда… - проговорил он наконец и отодвинул кальян. – Мудрёно больно. Ты лучше скажи мне, раз такая умная, моя мечта тоже рядом?
– В этом нет никаких сомнений, господин. Аллах никого не обделяет милостью своей. А уж лучшего из людей и подавно…
– И где же? И что же? В чём она?
Шахзадэ потянулась и бросила говорящий взгляд на оплывшие свечи:
– Наступило утро, мой повелитель, и я вынуждена…
– Ладно, ладно! Знаю присказку твою, коварная женщина, порождение ехидны! Ступай к себе, отсыпайся и наедай щёки финиками – схуднула что ль ты в последнее время? Не люблю ледащих. Поняла?
Шахзадэ изящно поднялась с подушек и поклонилась.
– А такого крылатого я б не прочь себе заполучить, - гыгыкнул повелитель. – А ещё лучше крылатую. В гарем. Баба с крыльями – необычный опыт постельных утех. Как думаешь?
Дочь визиря смутилась и покраснела. Но не ответить по этикету не имела права:
– Я думаю, мечта моего повелителя не в этом. Не стоит размениваться на пустое – это только отвлекает от истины.
– Истины? – пренебрежительно фыркнул султан. – И в чём же она, эта истина?
– В движениях сердца, господин, а не чресл. И даже не разума…
Шахзадэ оправила свой богатый наряд, аккуратно разложила по плечам тёмные локоны и, опустив глаза на расшитые жемчугом туфли, добавила:
– Пусть наш несравненный султан подумает вот о чём. Синдбад всегда был убеждён, что должен поступать рационально и практично, чтобы скопить денег на путешествие в Страну Крылатых. И не слушать глупое сердце, советовавшее ему отправиться на поиски Киры, унесённой на
хлипком плоту течением реки. Он считал, что подобные порывы глупы, неуместны и отдаляют его от мечты. Но если бы он последовал по течению реки за ней, следуя велению души и совести, то попал бы прямиком в свою мечту! Ты тоже, повелитель, - сказочница подняла на султана свой гипнотический, чёрный, как космос, взор и смело посмотрела на него, - попробуй отыскать в себе сердце и поговорить с ним…Глава 87
* * *
Цветы, побитые морозом,
Бутонов почернелых не раскроют.
Дыханьем не пытайся их согреть…
Там же.
«Возок» медленно пробирался по Великой. О его уже достаточно покоцанные бока толкались одинокие льдины – вестники замороженных верховий. Голые берега кисли в слякотном и сером предзимье.
– Ближе к Вышеграду, говорят, река уж давно замкнулась, - пробасил Никанорыч, потирая озябшие руки. – Свезло, что хоть до Колбаскова доползли своим ходом, зима здеся припаздывает нонче…
Воздух, пронзительный и ледяной, как ключевая вода, казался живительным эликсиром после изматывающей жары тропиков. Кира пила его всей грудью, жмурясь от удовольствия. Даже серое туманное уныние поздней осени не повергало её в тоску. На душе было отрадно и светло, будто она и впрямь возвращалась из долгих странствий домой. Вернее, было бы… Если бы не одно обстоятельство.
– Чего делать будешь? – отозвалась она. – Здесь зимовать?
Купец запахнул плотнее шубу и поёжился:
– Вечно мёрзну опосля африк энтих. А чего казалось бы? Теплынь на дворе – ни мороза, ни сиверка! Нечё, пару деньков ещё и привыкну… Чего говоришь? Зимовать? Да боже упаси. Дождусь санного пути, загружу обоз и помчусь до дому. В семик управлюсь. Корабли, конечно, туточки оставить придётся, лодочные сараи взять внаём… Расходы, ёжкин дрын. Но куды деваться?..
Шлёпая вёслами по серой ледяной шуге, «Возок» стал разворачиваться, готовясь причаливать.
– Эк льдин к берегу понабило, - обеспокоенно нахмурился хозяин корабля. – Ещё бы чуть припозднились, и не прошли бы уже. Силантий! Силантий! Баламошка ты фуфлыжный! Сроду не дозваться, как за делом! Где шлялся-от? «Лодку, лодку»… Бегемотку! Я ж о том тебе и говорю: спускай, стал быть, лодку с людями. Пущай они багром немного порастолкают льдины от причала… Как бы борта не пришлось заново обшивать опосля вояжа сего… Ох, грехи наши тяжкие…
– Никанорыч, - отвлекла Кира купца от забот насущных, - ты… как насчёт визита ко двору? Планируешь?
Тот замялся, огладил бороду, приподнял пальцем бобровую шапку надо лбом и тут же снова её нахлобучил.
– Да уж, стал быть… не без того. Как же ж… С отчётом-то надоть явиться пред очи короля, с долей барыша опять-таки, как полагается. Не ведаю токмо… встретят как. Сама понимаешь…
Кира покосилась на собеседника, шмыгнула замёрзшим носом:
– С королём понятно. Но я не про то. К ней пойдёшь?
– Надоть… - произнёс купец без энтузиазма, щурясь на движущуюся перед кораблём и подметающую фарватер лодчонку.