Кисельные берега
Шрифт:
Тот её надежд не обманул:
– О да! – воскликнул он с такой гордостью, будто сам ими владел, а не прислуживал владельцам. – Вы, должно быть, и в своих дальних волшебных краях, где водятся крылатые кони, слышали о наших садах? О тех диковинках, которых в них неисчислимо? А особливо об одной из них… - он многозначительно воззрился на Киру.
– Ну ещё бы! – согласилась она немедленно. – Кто ж о ней не слышал?
– Да уж! – лакей заложил руки за спину, задрал нос и распушил усы. – Такого боле нигде не встретишь! Коли пожелаете, можете взглянуть с утреца – днём сады открыты для посетителей.
– Боже мой! – Кира изобразила живую заинтересованность.
– Точно так, уважаемая пани! Пришлось выстроить вокруг него клетку и посадить подле, на цепь, чудище – беречь сокровище и воров имать!
– Неужто кто-то рискует при такой-то охране? – притворно удивилась слушательница.
– Невероятно, дрожайшая пани, но таки да! Погреб подле чудища редко когда пустует, ибо воры – народ рисковый. И нынче там сидит иностранец какой-то. С виду, вроде, человек приличный, степенный, а всё туда же!..
– Крупный такой, с бородой?
– Очень может быть, - почему-то оскорбился лакей. – Я не разглядывал. Не по моей части.
– Знаешь, дорогуша, - проскрипела Кира деланно старушечьим голосом, ссутулившись более обычного, - не пойду я на кухню, нету у меня аппетиту чегой-то… И спать неохота – какой у стариков сон? Пойду-ка лучше прогуляюсь по садочку, чудищу вашего погляжу. А то с утра важные гости как повалят скопом на экскурсии, затопчут старую бабку-то… хе-хе…
– Как угодно, - лакей попытался важно выпятить грудь, но естественная возвышенность пуза скомпенсировала эффект. – Но имейте в виду - у чудища длинная цепь!..
– Ага! – затрясла головой старушенция. – Благодарствую за предупреждение, дорогуша, учту! – и пошаркала по каштановой аллее, уводящий прочь от буйной иллюминации и шума праздничного дворца.
Глава 52
Найти главное сокровище Колбасковских садов было не так трудно, как предполагала Кира, накрученная россказнями о его неимоверной ценности: надо было просто двигаться по указателям, подсвеченным ради праздничка масляными фонарями и ни о чём не париться. До тех пор, пока не увидишь на пригорке, поросшем рафинированной стриженной муравой, узорчатую клетку в виде беседки.
Охотница за достопримечательностями остановилась у подножия холма, задрав голову. Ясные летние звёзды подмигивали ей с чёрного бархата неба. Осень до этих краёв ещё не добралась – тепло и томно, зелено и ароматно…
Кира вдохнула душистый воздух, на секунду прикрыв глаза… В груди сладко защемило предвкушением несбыточного, но возможного – как в юности.
«Наверное, я не совсем ещё настоящая старуха, - решила она с облегчением, нянча возникшее чувство, словно любимое чадо. – Правда, Бригитта говорила, чем дольше я буду под чарами, тем меньше у меня шансов от них… Стоп! – она потрясла головой, отгоняя страшные мысли. – Сейчас не об этом!»
А о чём? Ах да! Порфирий Никанорыч… Где-то здесь должен томиться в темнице незадачливый промысловик-сувенирник. Жалко дядьку, хоть и дурак. Надо бы помочь. Если, конечно, получится… В смысле, если это её не затруднит: там, на минуточку, чудище трёхголовое в сторожах!
Как начнёт возражать категорически! Как начнёт на героическую бабку зубы скалить!.. Упаси боже… На рожон Кира не полезет – ещё чего не хватало!Поддакнув своим размышлениям, спешащая на помощь спасательница фыркнула по своему обыкновению, огляделась и двинулась кругом холма, по дорожке, посыпанной красным песочком…
– Милостивая государыня! – вдруг окликнул знакомый голос, в котором явственно проскальзывали плачущие интонации. Кира подпрыгнула от неожиданности. – Будьте снисходительны к несчастному узнику! Снизойдите, матушка, к его нижайшей просьбе!..
«Милостивая государыня» завертела головой в поисках источника жалобных призывов. Да где же он? Тьма кромешная…
В это мгновение из-за холма вынырнула луна, решив, видимо, помочь по мере сил в добром деле добрым людям. В призрачном свете небесного фонаря Кира разглядела, наконец, чернеющую дыру поруба: вырыт он был прямо в склоне и прикрыт тяжёлой решёткой. На тостых прутьях белели, освещённые луной, пальцы узника.
– Милостивая государыня… - раздался оттуда жалобный глас.
К решётке вели удобные земляные ступени, по которым Кира не замедлила торопливо вскарабкаться.
– Что, Порфирий Никанорыч, - вопросила она в темноту погреба, - сидим?
К сцепленным на прутьях пальцам вынырнуло из мрака белое лицо с нечёсаной бородой, вытаращило на пришелицу изумлённый взор:
– Бог ты мой, - поражённо прошептало оно, - пресвятой Никодим-великомученик… Неужто, ты, матушка?
Кира продемонстрировала профиль, подставив луне лицо.
– И в самом деле… Как же это ты, странница боголюбная, спободилась в такую-то даль забраться?
– Да вот, - Кира оправила платок на голове, - с богомолья шла, дай, думаю, зайду, проведаю сидельца нашего. Всё ж таки не чужой человек… Хоть и заклеймил себя, прямо сказать, славой мелкого садового воришки – вот сраму-то!
Купец застонал скорбно, прижавшись лбом к решётке:
– Мучительны укоры твои, матушка!.. Дочерям-то уж не сказывай…
– Не скажу, не трепыхайся, - успокоила его божья странница, - бо не увижу я девок твоих боле.
– Что так?
– Дале пойду, в страны полуденные.
– А… Габруся? Она с тобой?
Кира усмехнулась:
– Ну, можно и так сказать. Пришла со мной, а уж уходить я, по всей видимости, без неё буду… Впрочем, довольно языком ляскать. Скажи лучше, могу я тебе как-то помочь?
Никанорыч помотал кудлатой головой и понурился:
– Чем-от поможешь? Выкупа король Колбасковский не берёт – больно спесив и важен, не снизойдёт. А бежать отсель – дело немыслимое. Так, видать, и сгнию в этом порубе, аки тать последний.
– Отчего ж немыслимое? Пробовал что ль?
– Что ты! Что ты! – испугался купец. – Не пробовал и не пытался – оттого жив! Али не слыхала о…
– Кстати, да! – оживилась Кира. – Где же знаменитое чудище трёхголовое? Я тут уже сколько времени топчусь, а оно и не чухается…
Из-за решётки обречённо махнули рукой:
– Да на тебя не нападёт, не опасайся. Разумно оно: имает лишь тех, кто на аленький цветочек – сокровище Колбасковских садов покушается. И коли покуситель пойманный бежать надумает. Вот тогда ему несдобровать…