Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
О Лой, заполучив драгоценную шапку, воротился потихоньку в столицу, надел ее и пришел во дворец. Государь обрадовался и тотчас послал за принцессой. О Лою же приказал стать поблизости.
– Знаешь ты этого человека?
– спросил государь у принцессы.
И принцесса ощутила великий стыд и раскаяние. С тех пор О Лой прослыл искуснейшим певцом во всем государстве.
Сам он сложил о случившемся такие стихи на просторечье:
"Хитро обличье изменив, прикинулся слугой И все удачно совершил искуснейший О Лой".Девицы из знатных семейств распевали язвительную песню об О Лое:
"Болтун с лицом черней золы, всегда несущий вздор, Приличных недостоин слов, хулаНо хоть они и поносили О Лоя за его обличье, зато не было среди них ни одной, которая не прельстилась бы его голосом и не домогалась его любви. А он привораживал их своим пением, прелюбодействовал с ними, и все сходило ему с рук. Даже когда бесчестил он дочерей вельмож и сановников, все они, помня о назначенной королем вире, не смели на него посягнуть.
Наконец он сошелся с дочерью самого князя, чей титул был Светлейший властитель. Князь схватил О Лоя, однако торопиться с казнью не стал. Наутро он явился к государю, преклонил церед ним колена и сказал:
– Этой ночью О Лой проник в дом к слуге Величества. В темноте мудрено узнать человека, и я убил его, не ведая, кто он. Прошу Величество назначить, сколько связок монет я должен внестив казну.
Король, полагая, что О Лой уже мертв, отвечал:
– Полно, здесь ведь не было умысла.
Государь не учинил князю ни суда, ни допроса, ибо князь приходился роднею его супруге.
Тут Светлейший властитель воротился домой, схватил тяжелую палку и стал избивать О Лоя, желая забить его насмерть, да только тот никак не умирал. Взял князь тогда вытесанный из бревна пест и принялся молотить им пленника.
Прежде чем испустить дух, О Лой произнес на просторечье такие стихи:
"И жизнь и смерть - в руках судьбы, но как судьбу прозреть? Учись же доблести мужской и не склоняйся впредь. Я, как усладу, боль приму. За песнь и красоту Готов страдать и умереть".Затем он сказал:
– Давным-давно Люй Дун-бинь предостерег меня: "Обретая сладостный голос и красоту, человек столько же в ином и утрачивает". Ныне постиг я истину этих слов...
Из книги "Сочинения, оставленные государем Тхань Тонгом из дома Ле" [67]
Перебранка двух Будд [68]
В год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Воды и Змея, случилось великое наводнение, и змеи хоронились от него на вершинах деревьев. Птиц и прочую домашнюю живность людям пришлось относить на деревья самим. Дены и пагоды были по большей части подмыты водою, иные - разрушены вовсе.
67
Из книги "Сочинения, оставленные государем Тхань Тонгом из дома Ле"
Книга сохранилась в единственном рукописном варианте, хранящемся в Научной библиотеке Ханоя. Вопрос об авторстве Ле Тхань Тонга до сих пор остается открытым, хотя, по крайней мере, часть из девятнадцати новелл могла быть написана им. Книга была переведена с вэньяна на вьетнамский Нгуен Бить Нго (Ханой, изд-во "Ван хоа", 1963), по ней сделаны русские переводы, заново отредактированные для настоящего издания. Впервые девять новелл Ле Тхань Тонга опубликованы в сборнике "Повелитель демонов ночи".
68
Перебранка двух Будд
423. ... год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Воды и Змея...– В царствование Ле Тхань Тонга знаки эти сошлись на 1473 г.
424. ... вооружиться пятью проникновеньями и прибегнуть к шести знаниям...– Пять проникновений (буддийск.): умение воплощаться в любую форму; мгновенно проникать взглядом в сердцевину любой вещи в любом мире; слышать все на любом расстоянии; проникать в сознание других людей и существ; проникать до конца в поток жизненных перерождений всех и самого себя. Шесть знаний (буддийск.): знание, дающееся божественным прозрением; знание, даваемое "тысячью глаз", знание, даваемое "тысячью ушей"; знание сознанья других существ; знание, идущее от способности принимать любую форму; знание конца потока жизненных перерождений.
... Сын Неба направляет сии слова против бурных и бесплодных деяний.– Речь идет об осуждении буддийского учения; Ле Тхань Тонг провел реформу по очищению монашества
от "недостойных", постригавшихся лишь ради выгоды. Хорошо зная буддийские книги, он искусно пародирует "высокий штиль" вероучителей буддизма.На двадцать седьмой день восьмого месяца вода спала. Мы поплыли в ладье, чтоб самолично убедиться, каков нанесенный водою ущерб, и помочь народу. К вечеру невдалеке от пристани в уезде Кроткой реки (Ван-зианг) застиг Нас ветер с частым и сильным дождем. Мы распорядились причалить ладью близ стоявшей у берега пагоды и прилегли отдохнуть. В час третьей стражи среди полнейшей тишины донеслись до Нас из пагоды чьи-то голоса. Вельможи и чиновники Наши спали уже крепким сном. Мы осторожно выбрались на берег, приблизились к дверям пагоды и заглянули внутрь. Что же Мы увидели?! Глиняный Будда с мечом в руке попирал ногами голову некоего зверя; усы у него стояли торчком, словно наконечники копий, четырехугольное лицо имело в ширину целый тхыок, спина была в добрых три обхвата. На верхней ступени алтаря восседал деревянный Будда. Красный от злости глиняный Будда кричал деревянному:
– В шестом и седьмом месяцах, когда водяные духи навлекли на землю ужасные беды, у тебя, жалчайшего, недостало силы, устоять перед наводнением; ты, как болван, уплыл туда, куда понесли тебя волны; вода то накрывала тебя с головой, то выталкивала на поверхность. Твоя разноцветная шляпа съехала набок и держалась разве что чудом, твои расписные туфли были выпачканы в грязи, и деревенские бабы, глядя на тебя, думали, ты банан, вырванный с корнем, а плотники приняли тебя за бревно. Который год молодцы в коричневых рясах то и знай ублажали тебя тайком, зато уж теперь не видать тебе подношений и жертвований. Да ты должен быть счастлив, что тебя отыскали, и настоятель принес тебя сюда, подновил твое платье и шляпу да заново позолотил и покрасил тебя. И вот после того, как обнаружилась позорная твоя немощь, у тебя еще хватает бесстыдства сидеть выше Нас и втрое против Нашего получать даров.
Деревянный Будда, охваченный раздражением, встал и сказал:
– Ты небось и не слышал, невежда, те строки из священной книги, где говорится: "От века все сущее подвержено переменам, по это не пугает мудреца, ибо умеет он долее прочих сохранить свой дух неизменным". Наводненья и засуха - в природе сущего. Когда поднялись воды, Мы последовали их течению; сошли они, и Мы воротились на прежнее место. Разве, покорившись течению, увлекшему Нас в странствия, нанесли Мы хоть малейший урон Нашему "вечному духу"? Нет и нет! Да и возможно ли "овладеть десятью тысячами сущностей, не следуя законам смены четырех времен"? Отплывая по мятущимся водам, устремляли Мы взоры на удалявшуюся от Нас пагоду, и если и сокрушались о чем, так это о постигшей тебя беде. Ибо знали: едва волны достигнут твоих ног, как их тотчас размоет, поднимется вода тебе по брюхо - чрево твое лопнет, потом развалятся спина и плечи, а там смоет поток высокое чело твое и долгие ресницы, и - только тебя и видели! О, горе! О, печаль! Ах, как Нам было жаль тебя! Утратить свой облик и телесную сущность - кому приятно сие!
Долго они еще препирались и спорили столь же яростно, пока не явился вдруг Будда Сакьямуни с флягою вина в руках; охмелевший, он сделал два-три неверных шага по пагоде и изрек:
– Оба вы кругом виноваты! Когда прихлынул вал, неистовый и безбрежный, вам и в голову не пришло вооружиться пятью проникновениями и прибегнуть к шести знаниям, дабы громовыми заклятьями возвернуть воды обратно в Восточное море! Куда там! Разве озаботит вас что-нибудь, кроме бренной вашей плоти - деревянной или глиняной; выпивая и поедая подносимые людьми напитки и яства, вы погрязли в отвратительной праздности. Вы и прежде не ведали стыда, а теперь еще учинили здесь постыдную свару, - или не боитесь, что "и у стен есть уши"?
Будды, столь явно осужденные Сакьямуни, начали было ему возражать, но, почуяв вблизи человека, тотчас умолкли.
Мы же, толкнув дверь, вошли в пагоду: на алтаре в мерцанье свечей виднелись три изваяния из дерева и глины - безмолвные и неподвижные.
Нравоучение мужа с Южных гор.Перебранка двух Будд, что и говорить, дело диковинное. Да и строгие речи Будды Сакьямуни сами по себе необычны. Ведь ежели поразмыслить, то оба Будды стоят друг друга, а вернее - не стоят ничего: препираются, никчемные пустословы, из-за почетного места и большей доли от даров и жертвований! Стало быть, прав был Будда Сакьямуни, их порицавший. Но сам-то он, пьяница, разгуливающий с флягою вина, принес ли хоть малую пользу людям? Нет, он ничуть не лучше первых двух Будд!
Осененный благодатью, Сын Неба направляет сии слова против дурных и бесплодных деяний, а значит, и диковинная его история исполняется глубокого смысла. Читая ее, бездельники и тунеядцы, без сомненья, не раз утрут пот со лба, а многие затворники в монастырях, ознакомясь с нею, решат, наверное, немедля возвратиться на правильную стезю и уж более не дадут завлечь себя на пути бесполезные и лживые. Поистине: "Под названьем ничтожным - великое создано сочиненье".