Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Ощутив в сердце тревогу, Чжан предложил пуститься в обратный путь.
– В развалинах и у могил часто водятся духи, - сказал он, - не будем здесь задерживаться.
Вдруг откуда ни возьмись появился какой-то старик, опирающийся на посох, и пригласил обоих присесть.
– Откуда бы в мире живых взяться духам?
– спросил он.
– Не слыхали вы разве о рассуждениях Юань Чжаня? Оба вы, достопочтенные, - ученые-конфуцианцы, зачем же даете веру глупой болтовне буддистов о существовании нечисти!
И тут он стал объяснять им смысл учения братьев Чэн и Чжу Си, приводить всяческие аргументы
Но вот вдалеке послышался грохот проезжающих мимо больших телег, зазвенели колокольчики коров. Оправив одежду, старик поспешно поднялся и сказал:
– Покоящиеся под Желтыми источниками люди обречены на вечное молчание. Если бы я не повел речей, отрицающих существование духов, я не смог бы удержать вас здесь, почтеннейшие, и мне не довелось бы скоротать вечерок за болтовней. Сей час нам надо расстаться, и я почтительнейше прошу вас не сетовать на меня за шутку!
Мгновение, и старик исчез.
В этой местности ученых мужей было очень мало, только могила господина Дун Кун-жу находилась неподалеку. Может быть, это был его дух?!
Старуха торговка цветами рассказывала:
– Был в столице один дом невдалеке от заброшенного сада; в том саду издавна водилось множество лис. А одна красавица перелезала через невысокую садовую стену и ходила туда на свидания со своим возлюбленным, юношей, жившим по соседству. Боясь, как бы их связь не вышла наружу, она вначале назвалась ему чужим именем, а потом, увидев, что он все больше к ней привязывается и уж не бросит, выдала себя за лисицу-оборотня из этого сада. Юноша был влюблен в ее красоту и, конечно, не отверг ее.
Прошло уже много времени, как вдруг с крыши дома этой красавицы посыпалась черепица и послышалась брань:
– Я уже давно живу в этом саду, у меня там дети бегают, кирпичами бросаются, соседи на беспокойство жалуются, до развратных ли мне развлечений?! Да как же ты посмела на меня клеветать?!- И тут, ясное дело, все обо всем узнали.
Вот уж поистине чудеса! Завлекая мужчин, лиса обычно выдает себя за женщину, а тут женщина выдала себя за лису. В искусстве обольщения она оказалась посильнее лисы; но лиса-то оказалась куда добродетельнее!
Чжу Цин-лэй рассказывал:
– Некто, скрываясь от врага, спрятался глубоко в горах; ярко светила луна, дул чистый ветер, и вдруг под каким-то тополем человек этот заметил беса; он упал ничком и боялся подняться. Увидев это, бес спросил:
– Почему вы прячетесь, почтеннейший? Тот, весь дрожа, ответил:
– Я боюсь вас, господин.
– Люди ведь пострашнее будут, -возразил бес, -а бесов чего же бояться? Сюда-то вас кто загнал - человек или бес?
– Засмеялся и пропал.
В рассказе Чжу Цин-лэя, по-моему, заключена аллегория.
Два учителя, содержавшие частные школы в соседних деревнях, пригласили как-то своих учеников на беседу; собралось человек десять. Шел спор о природе
человека и неба, выяснялись вопросы высших принципов и человеческих желаний, речи их были серьезны и осанка строга, как у истинных мудрецов или святых.И вдруг легкий порыв ветра смел с возвышения, на котором они сидели, лист бумаги и, подхватив его, стал уносить. Когда ученикам удалось поймать его, они обнаружили, что там подробно записано, как да что делать, чтобы присвоить поле - собственность одной вдовы.
Может быть, добрым духам стало противно их лицемерие, поэтому они и сделали явной их подлость? А ведь эти двое так владели своим искусством, что прежде не ведали поражений. Теперь же, когда их план обнаружился, они не смогли его осуществить, и поле осталось за вдовой.
Эта одинокая женщина славилась душевной твердостью и строгим нравом. Наверное, жители потустороннего мира из сочувствия к ней и сотворили чудо, чтобы тайное стало явным.
Покойный мой дядя, господин И-ань, держал закладную лавку в Сичэне, там в маленькой башенке водились лисы; по ночам постоянно были слышны разговоры, но людям они вреда не причиняли, и те, в свой черед, не тревожили их.
И вот как-то ночью с башни послышались вопли, брань, звуки ударов, сбежались люди; внезапно раздался крик боли, и чей-то голос сказал:
– Вы, господа, собравшиеся внизу, все наверняка знатоки высших принципов. Скажите, неужели и в мире смертных тоже есть жены, которые бьют своих мужей?
А среди собравшихся внизу людей как раз был один, которого только что побила жена; на его лице еще были отчетливо видны следы ее ногтей; поэтому все засмеялись и хором ответили:
– Вот уж что есть, то есть. Это у нас не диво!
Лисы там, наверху, тоже стали смеяться, и ссора утихла. Свидетели этого лопались со смеху. Господин И-ань сказал:
– То, что лисы сумели смехом утишить гнев, это ведь прекрасно!
За воротами Фэнъи, в саду Фэншиюань росла старая сосна; многие из прошлых поколений складывали о ней стихи; господин Цянь Сян-шу еще видел ее, а сейчас сосна уже засохла.
Хэ Хуа-фэн рассказывал:
– Передавали, что, когда сосна эта еще не засохла, каждый раз, когда не было ветра и ярко светила луна, можно было услышать там звуки музыки. Некое весьма значительное лицо, как-то гуляя в этих местах, вместе с моими гостями и приятелями отправилось к сосне - послушать музыку; когда миновала вторая стража, раздались звуки цитры, они шли то изнутри дерева, то с его вершины. Спустя довольно много времени нежный голос неторопливо запел:
"Лгут, будто холодно ночью морозной зимой, Я же скажу: - Лучше ночи и времени нет, Под одеялом расшитым тепло нам с тобой, Даже досадно, что скоро рассвет!"– Это что еще тут за оборотень!
– закричало значительное лицо.
– Как ты смеешь петь при мне такие непристойности!
Раздался скрип, и пенье прекратилось.