Клетка без выхода

Маэстро ответил на мой вопрос не сразу. Услыхав имя дочери, Патрик нахмурился, быстрыми глоткам осушил стакан воды, отер рукавом губы, после чего предложил:

— Пойдем-ка прогуляемся.

Я не возражал. В беспокойном и тесном от наплыва посетителей трактире можно было разве что с жаром обсуждать местные новости да шикарные формы танцовщиц. Разговор по душам, в котором явно будет затронута Мертвая Тема, лучше проводить в другом месте.

— Четыре дня назад у Анабель случился приступ, — признался Патрик часом позже, когда мы с ним удалились от фуэртэ Кабеса на порядочное расстояние. — Я говорил тебе о том, что моя девочка серьезно больна?

— Не припоминаю.

— У нее тяжелое врожденное заболевание. Первое время после того, как мы вытащили ее из ловушки, все было нормально, но пережитая нервотрепка все-таки дала о себе знать. Вчера я увез Анабель в клинику, где мы постоянно лечимся, так что сейчас волноваться уже нечего.

— Извини за любопытство: чем больна твоя дочь?

— Патологией Госса… — Патрик тяжко вздохнул. — К сожалению, этот недуг неизлечим.

— Никогда не слышал о таком заболевании, — признался я. — А вот про Госса твоя дочь, кажется, уже упоминала, но только не в связи со своей болезнью. Это тот самый Госс, который изобрел ВМВ?

— Да, он самый — академик Альберт Госс, — подтвердил Мэддок. — Неудивительно, что ты не слышал о его патологии. В две тысячи восьмом в мире насчитывалось лишь несколько детей, страдающих этой болезнью. У нее тогда еще и названия не было. Считалось, что это заболевание — редкая генетическая аномалия. Но редкой ее считали до тех пор, пока количество новорожденных, пораженных непонятным недугом, не перевалило за несколько сотен и продолжало расти… Бель родилась в две тысячи тринадцатом. Именно в тот год в медицину вошел термин «патология Госса». Такой диагноз поставили Бель через месяц после рождения; тогда врачи уже научились безошибочно выявлять патологию. Для нас с женой это прозвучало как гром среди ясного неба. Мы с Беатрис до сих пор переживаем нашу трагедию и именно поэтому даже не заикаемся о втором ребенке. Нам страшно, что его судьба может повторить судьбу бедняжки Анабель…

Гвидо являлся хорошим артистом, но сейчас его печаль была отнюдь не наигранной. Равно как и все сказанное им было правдой. В этом я не сомневался — не тот маэстро человек, чтобы играть подобными вещами. Он мог давить мне на жалость разными способами, но изобретать для этих целей такую жестокую легенду было точно не в его стиле. При всей неоднозначности наших отношений все-таки они основывались на благородных принципах, даже когда нам порой приходилось лгать друг другу.

— Расскажи об этой патологии, — попросил я.

Патрик не стал отказывать мне в просьбе.

— Патология Госса, конечно, не столь серьезна, как СПИД или рак, но страдающие ею обречены на пожизненные муки. Симптомы этого заболевания проявляются только после двух-трех недель с момента появления ребенка на свет. Пораженные патологией дети обычно рождаются физически здоровыми, хотя есть и исключения, как, например, моя Анабель. У нее оказалось довольно серьезное отклонение — тяжелый дефект голосовых связок.

Мэддок поморщился и, нервно сцепив пальцы, хрустнул ими. Упоминать об инвалидности дочери было для него крайне неприятно.

— Постой, — встрепенулся я. — Так, значит, Анабель немая? Но как же так?.. Ведь я разговаривал с ней!

— Совершенно верно — ты разговаривал с девушкой, немой от рождения, — признал Патрик с такой тоской в глазах, что мне стало не по себе. — Но здесь, в симулайфе, мы говорим, слышим и видим независимо от наших органов чувств. У Внешних Ментальных Волн особая природа. Речь Анабель в симулайфе, как и речь любого другого человека, подключенного к нему, — это только слова, родившиеся в мозгу, но не высказанные вслух. Удивительно, не правда ли? Мысль, которую ты не хочешь высказать, так и останется всего лишь мыслью. Но стоит тебе захотеть, чтобы она стала доступна другим, и игроки симулайфа слышат ее, будто ты и впрямь обратил мысль в слова.

— У твоей дочери очень красивый голос, — искренне признался я. — Уверен, в реальности он звучал бы не хуже.

— Спасибо, Арсений… — Патрик внимательно посмотрел мне в глаза. Похоже, он не рассчитывал на сочувствие и потому был удивлен. — Я навсегда запомнил тот день, когда Анабель впервые попала в Терра Куэнто и заговорила. Это было словно… Такие моменты не опишешь словами. Мы с Беатрис получили возможность свободно беседовать с дочерью. Я воспользовался служебным положением и подарил Анабель иммунитет к Мертвой Теме, и с тех пор мы можем говорить с ней о чем угодно. Теперь ты понимаешь, Арсений, что значит для моей дочери симулайф. И что он значит для меня. Настоящая жизнь для Анабель здесь. Вне Аута это всего лишь мучительное существование, борьба с болезнью, поделенная на полугодичные периоды облегчения…

Патрику было нелегко, но он нашел силы и подробно рассказал, что представляет из себя одна из новых напастей, обрушившихся на человечество в начале двадцать первого века. Первые признаки патологии Госса выявлялись довольно просто, и врачи незамедлительно реагировали на это. Если, попадая в спокойную обстановку, грудной малыш всякий раз заходился в истерике, а в нервозной, наполненной громкими голосами и незнакомыми людьми, атмосфере быстро успокаивался и даже засыпал, можно было с гарантией в девяносто процентов заявлять: диагностические тесты Госса дадут положительный результат.

Причина парадоксального поведения новорожденных крылась в уникальных врожденных качествах их мозга, способного воспринимать визуальную и звуковую информацию быстро и в невероятном для такого возраста объеме. Постоянный приток свежей информации являлся для мозга такого ребенка чем-то вроде жизненно необходимой подпитки. При отсутствии внешних раздражителей малыш ощущал сильнейший дискомфорт, терял аппетит и впадал в беспокойство.

Первые полторы-две недели жизни этих детей были первыми и последними спокойными днями в жизни их и их родителей. Новорожденным вполне хватало того мизерного объема информации, что получали они в своих карантинных палатах. Глядя на мир влажными глазенками и прислушиваясь к доносившимся до нежных ушек звукам, груднички довольствовались увиденным и услышанным, ничем не отличаясь в этом плане от остальных детей. Несчастным малышам было невдомек, что коварная и прожорливая, как удав, патология Госса уже затаилась в их несмышленых головках, готовая к нападению.

Тяжело приходилось врачам и родителям с первыми маленькими жертвами редкого в те годы заболевания. Врачи элементарно не знали, что делать с практически не умолкающими младенцами, обследование которых не выявляло никаких заболеваний. Детей успокаивали, а они еще больше заходились в крике. Никто тогда не подозревал, что беспокойная, богатая на внешние раздражители атмосфера необходима малышам как воздух. Им требовался живительный поток информации, желательно разнообразной и яркой. Информация была для них натуральным наркотиком, и чем дальше они росли и развивались, тем в большей дозе нуждались. Врачи же, наоборот, всячески ограждали детей от стрессов и помещали в тепличные условия, не осознавая, каким мучениям подвергают.

Говорят, первый, кто нашел эффективное лекарство, был вышедший из себя отец одного из неугомонных младенцев. У слабонервного родителя от отчаяния лопнуло терпение и он впал в буйство: орал, размахивал руками, колотил по мебели. Когда же папаша обуздал эмоции, он не на шутку встревожился за перепуганное дитя, но с изумлением обнаружил, что ребенок внимательно наблюдает за ним и лучезарно улыбается. Новый непривычный раздражитель утолил в малыше информационную жажду и угомонил его на какой-то срок. Несдержанный отец оказался сообразительным человеком и вскоре пришел к выводу, что успокаивание ребенка — это вовсе не то средство, которым следует бороться со странной детской истерикой. Разумеется, громкая брань и крушение мебели тоже были отвергнуты. Родитель предпочел компромиссный вариант: постоянно меняющаяся фоновая музыка, детские телепередачи и компьютерные программы, чтение вслух. Мозг ребенка впитывал информацию словно губка, а само чадо криками требовало для себя добавки.