Клинок предателя

— Чертова преисподняя, — пробормотал Кест. Он редко ругался, но как тут сдержаться? Патриана была нашим главным врагом: именно она убедила остальных герцогов низложить Пэлиса. Я бы мог, не задумываясь, перерезать горло ее дочери и жалел бы об этом даже меньше, чем о смерти парня с топором, которого убил на рынке.

— Хервор, — сказал я Кесту, а он лишь покачал головой.

— И это еще не все. На другой руке — перстень герцога Рижуйского. Она — дочь Патрианы, герцогини Херворской, и Джилларда, герцога Рижуйского. Значит, в ней течет божественная кровь!

Госпожа улыбнулась нам и посмотрела на секретаря.

— Ну что, ты теперь доволен, несчастный?

Секретарь забормотал бессвязно:

— Что ж, это… то есть я не могу подтвердить… чтобы точно сказать… Добро… добро пожаловать в Рижу, ваша э–э–э… светлость.

— Высочество, — подсказала она. — Вы хотели сказать «ваше высочество». Или лучше «ваше королевское высочество принцесса Валиана».

Секретарь преклонил колено. За ним последовал Фелток, которого ничто не смущало, и Трин.

Мы трое остались стоять. По королевскому закону плащеносцы никому не кланяются, даже королю. Кроме того, я собирался ее убить.

* * *

Несмотря на все мои предубеждения, Рижу все–таки очень красив на закате — если, конечно, хотя бы на миг забыть, где ты находишься.

Секретарь третьих врат отправил послание советнику герцога, и к воротам подъехал человек по имени Шивалль, чтобы сопроводить нас до дворца. Для обычного гонца у него была чересчур откормленная рожа, да и одежда слишком роскошная, но меня в тот момент это меньше всего беспокоило. Худшее, что он мог сделать, — убить Валиану, что само по себе и не плохо.

Когда Шивалль приложился к ее руке, госпожа поглядела на меня и улыбнулась так, словно все это устраивалось лишь ради того, чтобы разыграть меня лично, и предполагалось, что ее хитрость поразит меня в самое сердце. Одного этого хватило, чтобы невзлюбить ее, не говоря уж о ее стерве–матери, которая помогла убить моего короля. Но больше всего меня задевало то, как унижалась Трин, идя в трех шагах позади своей госпожи, словно послушная овечка на закланье. Если бы мы наконец–то решились вспомнить обо всех своих обетах и убить Валиану, то первым убрали бы Фелтока. Сделать это не сложно, потому что он солдат и сам выбрал эту судьбу. К сожалению, Трин пришлось бы умереть, потому что она ни за что не позволила бы нам прикоснуться к Валиане, а жаль. Когда Шивалль поцеловал руку Трин, она посмотрела на него так, словно на нее только что испражнилась лошадь, и от этого понравилась мне еще больше.

Шивалль и леди решили остановиться и перекусить. Фелток и Брасти остались охранять их, а нас с Кестом отправили обследовать окрестности, чтобы убедиться, что остаток пути безопасен. Я воспользовался возможностью насладиться городом в краткий миг между закатом солнца и восходом луны: сумерки — единственное время в Рижу, когда, одним лишь святым известно отчего, знать города не чувствует необходимости убивать собственных горожан. К несчастью, мы здесь были чужаками.

— Нам придется это сделать, Фалькио, — в сотый уже раз сказал Кест. Он редко повторялся, потому что обычно поступал так, как считал нужным, а затем уже разбирался с последствиями. Именно поэтому я предположил, что он пытается не повлиять на мое решение, а лишь подвести к неизбежному заключению. — Ты же понимаешь, что они сговорились об этом еще тогда, когда мы мотались по стране, — продолжил он. — Решили установить новую монархию, которая будет полностью подчиняться воле герцогов, чтобы им не пришлось столкнуться с новым королем, подобным Пэлису.

— Герцоги и так всем управляют, — возразил я. — Какая разница?

— Разница в том, что теперь их правление будет распространяться на всю страну, а не ограничиваться землями герцогств.

— Оглянись, — сказал я. — Мир развратился и наполнился насилием до самых краев: такого мы даже себе представить не могли.

— Да, а если мы позволим им посадить эту девицу на престол, он станет еще хуже. Какими бы ужасными ни были герцоги, они пока открыто не нарушают королевского закона. Они знают, что если в силу войдет более–менее порядочный герцог или, дай нам святые, появится новый король, то им будет грозить опасность. Но если мы допустим, чтобы их планы осуществились, то увидим самое корыстное и жестокое правление в истории, которое и станет законом. Королевским законом, Фалькио.

— Если это произойдет, мы станем драться. И победим: мы же всегда в конце концов побеждаем.

— Не хочу, чтобы Брасти оказался прав насчет тебя, — ответил Кест. — Ты же знаешь, что нас мало. В лучшие годы нас было сто сорок четыре, а теперь мы превратились в добычу всякого, у кого есть клинок. Вряд ли в живых осталось хотя бы пятьдесят плащеносцев. И кто знает, в кого они превратились? Я побеждаю любого в поединке, Фалькио, но сражаться с десятью бойцами, вооруженными пистолями, не смогу. Старые правила больше не работают. Мы можем победить — только не думаю, что это удастся, если мы будем, как прежде, сражаться по–честному.

Я даже остановил лошадь.

— То есть ты хочешь вынести ей приговор прежде, чем она совершит преступление? Король бы никогда этого не допустил. Это бы его убило. Это уничтожит и нас.

— А как насчет Тремонди? — спросил он.

— Тремонди? А при чем тут он?

Кест вздохнул.

— Неужели ты до сих пор не понял?

— Представь себе, нет.

Кест ткнул пальцем в повозку, оставшуюся позади.

— Мы знаем, что Тремонди развлекался с женщиной, которая его убила. Кто идеально соответствует вкусам старого извращенца? Валиана. Кто получит выгоду в случае его смерти? Она. Когда мы пришли на рынок в Солате, кто нашел способ посадить нас на короткий поводок и сделать так, чтобы остальные караванщики нас возненавидели? Это она бросила тебе вызов.

— А ты заставил меня принять его.

— Да, ты ничего не упускаешь, Фалькио, кроме самого очевидного. Как только мы уехали с караваном, удалились от города и людей, которые могли бы поверить в нашу историю, появился Линнийяк со своими рыцарями, и что она сделала? Заставила нас драться с ними голыми руками.

— А могла бы позволить им схватить нас.

— Нет, слишком уж велик шанс, что по пути мы сбежим от них. А так она наверняка бы знала, что мы мертвы. Это она, Фалькио. Она убила Тремонди. Если бы она не пустила в ход эльтеку, мы бы опознали ее. Может быть, именно поэтому она так долго от нас и пряталась: чтобы частично сохранившиеся воспоминания к этому времени окончательно рассеялись.

Парировать было нечем. Кест привел весьма убедительные доводы. Мы признавали людей виновными и с меньшим количеством доказательств, а герцоги, святым известно, вынесли бы нам приговор даже без таких улик. Но мы же должны от них отличаться. Мы должны быть лучше них.

— Все в порядке, Фалькио, — тихо сказал Кест. — Я знаю, что ты не смог бы этого сделать. Да я тебя и не прошу.

— Что сделать? Совершить убийство?

— Все исправить. Но это сделаю я. Сам, в подходящий момент, когда мы окончательно убедимся. Только прошу, ради нашей дружбы, не пытайся остановить меня, когда это произойдет.

Я посмотрел на него.

— И какая же дружба будет у нас после этого?

— Такая же, как была до тех пор, пока мы не стали плащеносцами. Я знаю, что ты любил короля, Фалькио. Я тоже. Но они убили его. Я не дам им растоптать все наши мечты.

«Нет, — подумал я, пришпоривая лошадь. — Они их не растопчут. Мы и сами это сделаем».

* * *

Спустя полтора часа я дал сигнал остановить карету. Толпа людей в черном окружила большой дом. В руках у них были пики, все двери и окна на первом этаже они собирались заложить огромными каменными плитами, которые подвозили на телегах, запряженных волами. Тут же стояла еще одна телега с бочками.