Клипп
Шрифт:
"Небо впадает в море,
Море ласкает небо.
И чайки на горизонте, и..."
...и еще, и еще, и еще...
Я не верил собственным ушам: Вейн ревниво, как заботливый любовник, описывал достоинства своей Возлюбленной - Природы, которую год назад - в упор не видел! Мы дошли до того, что шутили на счет Молчуна, он, мол, появился с гитарой в руках прямо из утробы матери, доставив женщине незабываемое ощущение...
– Море, - улыбнулся он, потянул за рукав, - ты давно его не видел... А теперь - в путь, только за руль сяду я.
Устроившись на переднем сидении, Вейн приободрился, глаза запылали, как во время выступления. Молчун
Я вернулся в распаренное нутро бензоеда с явной неохотой. Машина резко сорвалась с места, опрокинув меня на заднем сидении. Тормоза жалобно завыли, вписывая "Медиум" в виражи. Я спрятал нос в книгу - разбиться, так хоть не зная "обочто-именно".
Тилл У. выплеснул на меня со страниц ощущения, возникшие минуту назад:
"Мы покинули берег моря,
Облизанные языками пены,
Наполненные мутью тинотемья..."
"Тилл У.
– кудесник вокала, основоположник "живой" музыки, волшебник сцены! Больше того - он гений!".
С этих слов начиналось скромное послесловие. А далее:
"Тилла У. надо слушать "живьем", иначе его действие бесполезно для вас. На концерте его "живой" голос навсегда проникает в Вашу Душу. Вы покидаете Зал помолодевшими: надежды и мечты, сила и смелость, любовь и доброта - возвращены Вам!"
Я перелистнул страницу, не дочитав, и заглянул - очень хотелось узнать: кто так сладко расхваливает Тилла У. Заглянул и зажмурился, ослепленный, затряс головой. Бр-ррр!!! Изыди, Сатана! Под послесловием, в правом углу, стояла подпись критика, на дух не-пе-ре-но-сив-ше-го нашу музыку, будь то арт-рок, соул-рок, тем паче, хард-рок...
– Что с тобой?
– Вейн остановил машину, повернулся.
– Как тебе это, а?
– я показал ему подпись.
– Написано правильно...
– Вейн пожал плечами.
– Но кем! Ты статьи его помнишь? Злобные укусы старого кобеля!
– Не кипятись, Влад, - улыбнулся Молчун.
– Что значит - не кипятись? Неоднократно сталкивался с ним в редакции...
– Ты?
– удивился Вейн.
– Никогда бы не подумал!
– Кто ж еще...
– обиделся Влад В. и уткнулся в книгу, в ней еще буйствовало послесловие:
"Его потрясающая музыка удовлетворяет вкусы всех, начиная с трехлетнего ребенка и кончая девяностолетним старцем. Мужчины становятся мужественными, принципиальными, честными. Женщины - нежными и ласковыми. Иногда желание в них перехлестывает фарфоровые края чаши любви - но кому от этого хуже? Любовь - спасение от всех бед..."
Эй, мистер послесловец! А как быть с тем, что вы писали раньше? "Кто не со мной - тот против нас!" "Любовь - Зло, которое разрушает и душу и тело!" И еще: два, три, четыре и далее лет назад для вас существовал лишь один критерий оценки человека - возраст!
Я спешно закрыл Книгу, чувствуя, как внутри поднимается к горлу-злоба; пролистмул:
"Фантазии толпы меня манят,
Kill; iviin oi'iiinwmibix rn.iy.noii..."
И еще раз пролистнул, наугад:
"Граммофонное шипенье старой дамы,
Скрежет покореженной иглы..."
– Приехали, - объявил Вейн.
– Послушай! Неужели он мог это петь?
– спросил я.
– Конечно. Он мог петь все.
"Разноцветной осенью я вхожу в лес.
...пытаюсь прикрепить их
Обратно к
древу жизни:Не получается они так и лежат
На земле - мертвые, но прекрасные".
– Он и это мог петь? Белые стихи под белую музыку?
Вейн кивнул.
– Ты идешь?
– повторил Молчун.
– А... да, - и, толкнув дверцу, спросил: - Что с ним произошло?
– Он ушел.
– А когда он вернется, я встречусь с ним?
– Невозможно, - ответил Вейн, - он не вернется.
– Когда человек уходит туда, откуда не возвращаются... Что с ним случилось? Утонул? Разбился? Виски? Наркотики? мне было противно "давить" на Молчуна, но еще противней выглядеть полным идиотом. Прикидываться дурачком - одно, выглядеть - совсем другое, по крайней мере для меня. Люблю дурачить, но не терплю, когда дурачат, выставляют д...
– Ничего не случилось. Он просто-напросто ушел, - Вейн попытался выйти из машины, но я придержал его за локоть. Наши глаза встретились- мои вопрошающие, его прячущие - и я понял, что из Молчуна больше не иытянешь ни слива. Я отпустил локоть - Вейн резво выскочил на воздух. Еще одно ладно. Ладно, решил я, пусть Тилл У. ушел, если вам так хочется...
"Когда ты рядом - я жив.
Ты в сторону делаешь шаг - я мертв.
Обними меня, прижмись ко мне,
Мы ощутим дыхание жизни, любви..."
Опять знакомые слова. Не узнаешь, писатель? Память подводит. Как объяснить себе? Очень просто: мы все существа единого племени, наши чувства универсальны, наши стихи моноязычны. И все же...
– Эй, друг детства!
– крикнул я.
– Уважаемый мистер Вейн! Скажите, к чему вы меня стараетесь подготовить? К краю какой пропасти подталкиваете?
Но мистер Молчун, вместо ответа:
"... засунул руки в карманы и, неестественно выворачивая, с виду нормальные, не кривые ноги, поплюхал к служебному входу. Несмотря на внешнюю смехотворность походки, двигался он эффектно, а главное - эффективно. Я едва поспевал за ним. Стеклянная дверь с табличкой "Но! Стоп! Не входить!" оказалась ложным препятствием: мы играючи проникли внутрь вспотевшего от тумана здания, составленного, как из кубиков, из красных шершавых монолитных плит. Вейн кивнул дядьке, проснувшемуся от хлесткого дверного хлопка: швейцар открыл глаза, ущипнул козырек фуражки, дремавшей на его коленях, узнал Вейна, благожелательно прососал приветствие сквозь вставную челюсть и морщинисто растекся улыбкой. Левую ногу дядька хранил под стулом, а правая, тесьма на циркуле, упиралась в пол. Она-то и скакнула но паркету, вслед за Вейном, решив прошвырнуться. Дядька удивленно посмотрел на ногу, на меня, сообразил, что я тут ни при чем, мелко улыбнулся и тотчас же захрапел, оставив ногу пастись за пределами стула..."
Символы в стиле Тарковского.
"...Вейн, прошмыгнув по коридору, скрылся в тени зауголья - послышалось быстрое двойное простукивание каблуков о листовое железо. Я помчался за ним вслед, по винтовой лестнице: три шурупных круга по желобу каменного цилиндра. И скатился в затемненный Зал Воспоминаний..."
"...Откроет перед вами Золотые Ворота..."
"Золотые ворота" расступились, впустили меня в Зал Славы "Континуума": на полу и вдоль стен - стояли, лежали, сидели, улыбались, гримасничали, Паясничали, сердились хорошо знакомые мне лица - мои друзья - на бесчисленных фотографиях, рекламах, портретах, афишах... Сколько ж вас тут? Если поименно - раз, два, три, четыре, пять. Как в детской считалочке - все здесь.