Клипп

– Хуже того, - сбивчиво добавил Стас, - сами нуждаемся в живой музыке, как пиявки, привыкшие сосать кровь наркомана. Без нее мы вялы, апатичны, никчемны и слепы...

– Нуждающийся в Его голосе не может петь сам, - подытожил Вейн.

– Тогда почему я, не слышав Его голоса, могу? А как же другие группы? Что, и Джеббер перестал петь? И Джон? И Роберт? Или они не слышали Его? Тилл У. пел только для вас, да?!
– разозлился я.

– Отнюдь!
– оборвал меня "Квант".
– Я не согласен с Вейном. И мы можем петь, но после Тилла У. "Континуум" - бессмыслица.

– Ну, хватит учить, моралист нашелся, - огрызнулся я и спросил: - Что мне делать с диском: на шею надеть?

Все дружно закивали. Дружно-молча.

Я протянул к диску руку. Ребята замерли, ожидающе насторожились. Только Боб, как ученый-теоретик, знающий итог опыта, не сомневающийся в правильности своих постулатов, сложил на груди руки, улыбаясь многозначительно-спокойно.

Я осторожно взял цепочку, приподнял диск, перекатил на ладонь: он пульсировал - измученное живое существо, прячущееся от погони. Или бедро стюардессы...

– Стучит, как сердце, - сказал я.

– Ага!
– воскликнул "Квант", глаза его блестели, - а в наших руках, - он протянул-показал свои трясущиеся кисти, он остается безжизненной металлоломиной.

Стас заскрежетал зубами. Боб глубоко вздохнул и подмигнул мне. Только Вейн не выразил своего отношения - как сидел глаза долу, так и продолжал сидеть, напоминая предводителя "тайного" заговора. А Сибилла, стоя у меня за спиной, уже застегивала на моей шее цепочку усилителя.

Я бережно-осторожно спрятал диск под футболкой... он прилип к телу, слился с ним, вторя тактам сердца, ритмам души, призывая ее петь, говорить и читать стихи.

– Ну...
– прошипел я, прокашлял иссохшее горло, - чего бы глотнуть, да попробуем спеть?

Эхо радостных возгласов-вздохов послужило мне ответом.

– Для того и собрались!
– воскликнул Стас, размахивая палочками. А Любен, подхватив стул, направился к фоно.

– Начинаем?
– переспросил Боб.

– Да. Только с чего?
– подумал я вслух и вспомнил: Завтра вечером концерт! Хватит ли времени?

– Времени хватит: всегда и на все.
– Многозначительно ответил Молчун.
– Было бы желание. Так говорил Тилл...

– Тилл У?

– Тилл У. И еще он говорил, что не стоит стучаться в запертые двери - за ними нет ничего, кроме духовной пустоты. Именно ее и прячут от посторонних взглядов... Он говорил, что надо пользоваться тем, что просто, доходчиво, что трогает сердце и душу, и заходить в те двери, в которые пускают, в которые не надо стучаться: за ними нас встретят с радостным нетерпением. Таких, какие мы есть на самом деле... Он нахлынул на наши головы, как сумасшествие, как потоп, он захлестнул нас...
– монотонно восторгался Вейн, раскачиваясь из стороны в сторону, как при чтении молитвы. Остается напоследок пропеть: "Славься!". Раза три, для полного кайфа.

Я неспешно обтер ладонью лоб: цирк, да и только. Ребята так убедительно вжились в новые роли, что и я им начал подыгрывать. Единственно, кому перевоплощение не требовалось "Киске", ее роль основана на смене грима, а текст остается тот же. Резонно? Или я, как обычно, несправедлив к Сиби? А к Вейну, Бобу, Любену и Стасу? Их вздохи, крехи, стоны, вопли, крики, объяснения нелогичны, они разнородны и не складываются в едино-законченную мозаику. Столько вопросов к ним накопилось... Или пресс-конференцию отложить? Прочесть, для начала:

"Выходите на улицы, бегите за город,

Ложитесь в траву: смотрите и слушайте!

Птицы, кузнечики, бабочки, мураши

Они умнее нас, они - часть природы.

Они святы в своем неведении

Ложных преимуществ цивилизованности..."

– Что-то не нравится?
– спросил Стас.

– Точно сказать не могу...
– уклончиво протянул я. Мелькают неуловимые образы, ассоциации... кажется, все это уже было со мной. Или не со мной? Но я знаю, я слышал... чувствовал похожее.

– Ты перестанешь сюсюкать и рассусоливать!
– выкрикнул Вейн. Его агрессивность мне не нравилась. Утром, да и возле моря, он был другим.
– Разве так важно! К черту твои ассоциации!

– Что в таком случае, важно?

– Подсказать?
– прищурилась Сибилла, - вот послушай:

"Не проходи мимо плачущего ребенка:

Любой ребенок - твой ребенок.

Любые слезы - твои слезы.

Детей чужих, как слез чужих - не бывает!

И дети, и слезы - твои!"

– Это ты о чем?
– спросил Боб.

Сиби отвернулась, отошла к стене.

– Что?
– не понял я. Вейн пожал плечами. Мы переглянулись и подошли к ней.

– Влад, у меня будет ребенок...
– прошептала Сибилла, сопя мокрым носом...
– от Него.

– Что?
– процитировал меня Вейн, вытягивая шею. Я удивленно посмотрел на него: как можно вытянуть то, чего нет?

– У меня будет ребенок!
– рявкнула "Киска".
– От Него!

– У тебя? От Него?
– переспросил Вейн, открыл было рот, но захлебнулся на первой ноте смеха, оглядел Сиби: - По тебе не скажешь!

– Господи, Молчун, ты наивен, как мальчик!
– отрывисто произнесла "Киска", - до трех... месяцев... не видно...

– Извините, что вмешиваюсь, но, если мне память не изменяет, уже пять месяцев как...
– напомнил Боб. Он так же, как Любен и Стае, стоял рядом, слушая признание Сибиллы. Любен на счет: "семь", а Стас "девять"...

– Не имеет значения!
– огрызнулась Сибилла, пытаясь заглушить их счет...

– Сказки братьев Гримм!
– оценил Стас, добравшись до пятнадцати - Сиби находилась в глубоком нокауте.

– Да-да, - прошептала она.
– Сказочки! Я всю жизнь мечтала иметь ребенка... если хотите знать...

– Твое личное дело, - резко произнес Веян; оставаясь жестким, - где, когда и от кого?

– Это-о...
– я соображал медленнее, чем мои друзья, потому влез в разговор, надеясь вернуться на несколько фраз в прошлое:

– Что значит, не имеет значение?

– А разве так важно?
– вскинулась "Киска".

– Заколдованный круг, - я покачал головой.

– Лишь одно имеет значение - будешь ты петь или?! Понятно! Но ты, Влад, боишься!
– Сиби прищурилась.
– И еще: я не уверена, что ты сможешь петь, как Он! Петь не жалея себя. Ты же не веришь! Ни единому нашему слову, сидишь, как в театре марионеток с мороженым в одной руке и с программкой в другой!