Кляксы и пятна
Шрифт:
– Нахрен, – вспыхнул Игорек. – В этом кабаке куриный бульон стоит, как минет на набережной.
– Вот и я о том же…
И наутро Агеев проснулся в скверном расположении духа. Беспрерывно курил, шагая из угла в угол. Надежда захлебывалась в бульоне ресторана «Тифлис».
– Идея, чувак, – оживился он, бросив очередной окурок в окно, – я спасу ситуацию!
– Под подушкой нашел деньги? Или «свинку» разобьешь? Нам штук 15 надо, не меньше.
– Работы старика… Иванов, Астахов и эта старая перда…
Игорек извлек
– Совсем наплевать, что человек умер? – спрашиваю.
– Не расстроится!
Светясь энтузиазмом, Игорек отправился на Пушкинскую улицу. Никогда он так бережно не относился к живописи…
Я бродил по Ялте, поддаваясь душному ветру. Глазел на девушек. Выпил бутылку пива у крохотной часовни. Из чернеющего силуэта священника выделялись блики двух осуждающих глаз. Будто он знал, что я пью и думаю о сексе в дверях курортного офиса Всевышнего…
Я подумал про этого полудурка – Игорька Агеева. Он – средний портретист у моря. При первой встрече откровенничал со мной о том, что короткий детородный орган – плата за безразмерный талант в живописи. И, честно говоря, меня всегда раздражала в людях чрезмерная активность.
Никогда не понимал активистов. Фанатиков своего дела понимаю. Это другое. Но неужели существуют рыбаки, что гонятся за уловом больше, чем за временным отчуждением от действительности?
К тому же, все войны на свете развязали активисты, идейные, партийные, религиозные… По-моему, все это – набор оскорблений.
Ладно… Заносит в дебри… К тому же Агеев заждался… Мне уже интересно, чем это все кончится…
Ресторан «Тифлис» выглядел внушительно. За металлическими воротами – уютная архитектура без пошлой роскоши. Беседки окружены зеленью и клумбами. Запахи чувствуются с улицы.
В манерах Игорька появился подлинный аристократизм. Нелепый уличный портретист проявился лишь на несколько секунд:
– Отдал всю стопку за десятку, – вздохнул он. – Так они ценят его творческое наследие, жлобы… Пришлось звать Патрика. Он доплатит.
Мы ждали минут 45. Заходить в ресторан самим не имело смысла. Часы предвещали разочарование.
Успевший приуныть за это время Агеев снова оживился:
– Знаю, – говорит, – одну шашлычную…
Дальнейшие события вырастали на горизонте, как грибы. Знатно перекусив, мы направились на Массандровский пляж. Там выпивали с моими знакомыми из Донецка. Затем образовалась какая-то съемочная группа. (Чуваки снимали репортаж о жизни в Крыму после присоединения к России.) Потом мы пристали к трио уличных музыкантов. Я одолжил у гитариста инструмент. Заработал рублей 200.
– Оставь бедным, – гордо отмахнулся Игорек.
Финал – безымянный полупустой кабак у моря. В аквариуме плавала огромная рыбина.
Я громко потребовал песню «Brown Sugar». И меня осенило:
– Это – кит, – указываю на рыбу. – Кит Ричардс!
Затем минуты три объяснял Патрику языком жестов значение русской транскрипции имени «Keith».
Завершение вечера утонуло в бутылке вина. Помню только россыпь звезд
и блуждающую луну. И убаюкивающий шум прибоя. И ветерок, которому чужды разочарования и проблемы, свободный и ненавязчивый, как молодость…Утром я лечился соленой минеральной водой. Принял твердое решение не выпивать хотя бы несколько дней. Слишком густым туманом такие ночи окутывают мир по утрам…
Звонит Агеев:
– Жека, Джек, Джонни…
– Что?
– Джованни, Евгений…
– Что, бля?!
– Бляди пермские звонили!
– И? У тебя что, деньги остались?
– Да… Рублей 700… Нет… Похер, номер они твой просят.
– И что я с ними делать буду?
– Узнай, чего хотят.
Тут элемент интриги действительно разросся до всеобъемлющих масштабов. Следующие минут тридцать я не мог думать ни о чем, кроме этой троицы туристок.
Звонок. Я сразу узнал голос Даши.
– Как настроение? – спрашивает.
– Как в кабинете эндоскопии…
– Проведем время вместе?
…Я зашел в отель «Ореанда». От персонала стыдливо отводил глаза. Шел по коридорам с опаской.
За указанной дверью – уютный номер в бежевых и бордовых тонах. Гардины были плотно задернуты, чтобы солнечный свет не конфликтовал с блеклым ночником. Пахло древесными духами. В центре композиции – обмотанная полотенцем Даша. Мне показалось, что я все еще сплю…
– Девчонки поехали в Херсонес, – спокойно сказала Даша.
– Получается, что они «в», а ты «на» Херсонес?
Как бы хвастливо ни звучал финал этой главы, зачем вычеркивать воспоминания?!
Я вряд ли забуду это причудливое созвездие родинок на заднице и сжатые в кулаке струны волос. И, конечно, чертового терьера, что настойчиво грыз мою ногу. В жизни не встречал более ревнивой твари…
Лениво потягиваясь, Даша зачем-то сказала:
– Мне кажется, ты притворяешься бездомным кобелем. Я думаю, у тебя есть хозяйка.
– Звучит как-то трагично.
– Я угадала?!
– Возможно…
– Ты так много стихов мне читал про женщин, но совсем не умеешь ими манипулировать.
– Просвети меня, свет очей…
– Возвращаешься в Донецк, меня забываешь, падаешь на колено и говоришь: «Я с тобой рядом, что бы ни случилось».
– Пробовал. Уже не работает.
Самая примечательная деталь этой истории – Антон Сергеевич, тот самый художник – жив и здоров. Он запил на несколько недель в Севастополе. Зачем и каким образом распространилась легенда о самоубийстве – черт его знает.
Рассказал мне об этом заметно постаревший за пару лет Астахов. Его до сих пор можно встретить на Пушкинской улице с набором карандашей и выставкой с десяток шаржей.
Судьба остальных героев – загадка. На удивление, в социальных сетях найти мне удалось только Патрика. За несколько лет он мне ни разу не ответил.
Так или иначе, хеппи енд…
5. Я с тобой рядом
(Архитектура минорной пентатоники. Композиционные особенности тоски)