Кляксы и пятна
Шрифт:
Вторая девушка нырнула рукой под юбку подруги и извлекла маленький прозрачный пакетик с загадочными таблетками. Подбросила его на ладони.
– Выпивка тебе не пригодится, – улыбались девушки.
Пришли к Муравью. Расположились…
И вот, картина реальности в глазах Стасика преобразилась в подвижный красочный узор. Укрепилось чувство неуязвимости и полета. Отголоском ощущалась тревога…
С действительностью Стасика связывали истошные рыдания Муравья, изображавшего волны нелепыми движениями конечностей.
– Нет, бля, – кричал Муравей, – ой, бля… Что
Грохотавшая музыка будто обрела материальную форму, проникла в кровь инъекцией и распространилась по телу, дыша через капилляры.
В одночасье все прекратилось. Из трипа выступил тот же самый серый не притягательный мир. Проблемы, страхи, реальность…
– Вы проститутки? – спросил Стасик полусонных девчонок.
– А вы? – ответила одна. – Разве музыканты не проститутки?
Многозначительное молчание Беломора засвидетельствовало согласие. Что тут скажешь?
Прогремел старомодный телефон в прихожей. Стасик поднял трубку и услышал возбужденный голос Глеба Линевича:
– Поздравляю, негодяй!
– Черт, чувак, ты знал, что умер Диззи Гиллеспи?
– Знаю. Два года назад. Специально тебе не говорил.
– Засранец, – отчеканил Стасик.
Тут Глеб сорвался на радостный крик:
– Сын у тебя родился! Всю ночь не могли дозвониться…
– Мать его… – растерялся Стасик.
– Вот именно. Мать его – твоя жена. И родила чувака размером с бронепоезд. Думаю, это повод ей перезвонить.
– Действительно.
– Ладно, мудозвон. Подкосил капусты и хватит. Пора домой. Звени мудями на родину…
Стасик оглядел просторную убогую комнату. В кресле распластался Муравей. На оккупированной кровати лениво потягивались две шлюхи, именами которых никто не интересовался. Холодное северное солнце доедало остатки ночной темноты, словно намекая, что жизнь не бессмысленна. И только мысли путались, как рваные струны.
Шороха денег совсем не слышно в карманах. Вот, что вызывало ощущение катастрофы…
– Муравьед, просыпайся, – Стасик пнул кореша ногой.
– Что ты хочешь? – раздраженно ответил спросонья тот.
– Займи капусты. У меня сын родился.
– Возьми в холодильнике. Там же, где морковка.
– Я серьезно!
– Деньги портят, – отшутился Муравей. – Особенно детей.
– Чужие – нет…
И Стасик Беломор вернулся в Донецк.
Если Питер обязывал ногтями карабкаться по отвесной скале шоу-бизнеса, то дома Стасика носили на руках за факт его существования. Только платили мало. И, скажем так, приходилось импровизировать…
Почти сразу объявился Линевич с предложением возобновить молодецкое творчество. Существенным дополнением к их авторскому тандему стал щуплый барабанщик по прозвищу Райт.
Этот миниатюрный носатый супермен ударной установки в дальнейшем так же заслужит отдельного авторского внимания. Пока уточню, что Райт вернулся из Германии с кучей «заморских» подарков, смирился с распадом оркестра и лениво перебивался работой сапожника. Слыл он, как бы так выразиться, театральным ударником. То есть мыслил образами. Его некомпетентность в музыкальных терминах
казалась притворной. Зато Райта всегда можно попросить изобразить поезд, улыбку или вьюгу.Ладно. Вернемся к Стасику…
Жить на творческие заработки трудно. Стасик Беломор научился крыть кровли. Торговал на рынке мясом. Сторожил какой-то завод. Где бы он ни пытался подкосить денег, увольняли отовсюду. Он умел создавать причины…
И разве что музыкальная мечта вздрагивала рыбкой, брошенной на раскаленный песок.
Мелодии продолжали потопом заливать сознание. Жизненно важно было вернуться в колею. Местечковых фестивалей и клубов не хватало всеобъемлющему тщеславию Стасика Беломора. И, казалось, завтрашний день все изменит… Случится чудо… Но чудес на бывает, а годы идут…
Короче говоря, триумф молодости завершился. Хотя, мне кажется, счастье юных лет – это заблуждение тех, кто повзрослел.
Так случилось, что музыкой исчерпывалась вся ранимая натура Стасика Беломора. Претензия на успех застыла в безжизненном пространстве. Он будто порхал мотыльком у люстры, которую выключили. Что скажешь о человеке, который не заметил собственных морщин, усталости жены и первых татуировок взрослеющего сына?..
Зато Стасик умел филигранно изображать хард-боп, эйсид-джаз, прогрессив-рок, техасский блюз, элегии, кантаты и увертюры.
Примечательна очередная попытка Стасика Беломора устроиться работать по призванию. Это был оркестр местного «центра детского и юношеского творчества».
Из скопления музыкантов средних лет выделился толстяк со светлой шевелюрой. Лицо его показалось Стасику удивительно знакомым. И неприятным до скрежета в зубах…
Толстяк затянул:
– С чего начинается Родина…
Стасик отключил гитару.
– С гаммы, сука, до-мажор, – сказал Стасик, пакуя инструмент.
Стасик Беломор и Глеб Линевич нашли самый надежный и неприглядный способ ухода от реальности – сели на героин. Исполин среди наркотиков – единственный спутник, которому удавалось заполнять образовавшиеся пустоты в мечтательных душах. И, разумеется, временные эмоциональные облегчения порождали тягу к постоянным увеличениям дозы.
Беломор отдавал себе отчет в том, что не стоит без оглядки плыть к горизонту, теряя из виду берег. Линевич греб стилем баттерфляй. Предсказуемый исход был вопросом времени…
Беломору удалось пройти испытание антидепрессантами, нейролептиками, транквилизаторами, антиконвульсантами. Он даже бросил пить на целых восемь лет, оставив отдушиной только марихуану.
Освободившись из героинового плена, Стасик по знакомству пытался устроиться в рекламное агентство монтажником. В анкете он написал: «Музыкант без образования». Графа о пожеланиях к работе выглядела следующим образом: «Хочу, чтоб меня никто не трогал». И на работу его не взяли.
Далее – вакантное место сторожа в детском саду. Уютная комната для сна. Доступ в столовую. Главное – много свободного времени. Можно сбежать на репетицию. Можно читать. Можно сочинять на гитаре или высыпаться за все прожитые годы…