Ключ Давида
Шрифт:
Черные хилиасты никогда не прекращали и не прекратят своих попыток предотвратить пришествие сына Божьего на землю, поэтому место новых врат и держится в тайне. Нужно ли нам знать об этом месте? Думаю, всему свое время. Бог сам решает, кому и когда открыть свои тайны. Нам же лучше укрепиться против Антихриста здесь, где мы поставлены Господом. Все же, тому, кто пойдет по пути поиска, скажу еще об оружии врага нашего. Оружие это, как живое, или, скорее, как наведенное, стремится туда, где возводим мы крепость, стремится, как ракета, которая сама ищет свою цель.
Вера как будто не слышала того, что читал Джордан. Ее глаза как-то вдруг погасли, плечи съежились.
– Вспомнила вдруг начало девяностых. Отец с матерью учителя, зарплату не платят, еды купить не на что… Юрка этого не помнит. Но было так здорово, мы все были вместе, мечтали о чем-то. А сейчас все при деньгах, машины, квартиры… Но каждый сам по себе, и пусто как-то на душе.
Похороны отца Димитрия были назначены на 15 июня. Хоронили, по разрешению властей, за церковью св. Варфоломея, где он служил. По дороге он засек две машины, поочередно следовавшие за такси, в котором он ехал. Теперь уж коллеги его не отпустят, подумал он. Джордан приехал, когда заупокойная служба еще не началась, но церковь уже была полна. На подворье тоже собралось много людей, но при этом стояла какая-то особо пронзительная тишина. Такая бывает иногда в поле после сенокоса, когда стога уже стоят, и косари, мыслями еще не отойдя от работы, ложатся на скошенную траву и смотрят в небо, ничего не говоря друг другу, но понимая, что каждый из них сейчас чувствует то же самое: пустоту и усталость от завершенного труда. Дул сильный ветер, и дымовую завесу, окутавшую город, сносило на север. Дышать стало легче.
Перед входом поставили большой экран, чтобы те, кому не хватило места, могли увидеть службу и участвовать в ней. Народ все подходил и подходил – и молодежь и просто очень разные люди – бабушки в платочках, солидные мужчины чиновного вида, военные, женщины с маленькими детьми…
Ближе к окончанию панихиды подъехала машина, из которой вышел нестарый еще, но явно облеченный властью мужчина в церковном облачении.
– Владыка, владыка приехал, – зашептали стоявшие рядом с Джорданом старушки. Когда закончилась служба, владыка обратился к собравшимся:
– Не впервые проливается кровь за Христа, но каждый раз, когда это происходит, вспоминаем мы тех мучеников, которые своей жизнью являли пример служения Господу, а смертью сеяли зерна, из которых во множестве произрастали плоды истинной веры…
Многие плакали и крестились, и подходили все новые люди с букетами цветов. Наконец, гроб с телом вынесли из церкви и перенесли к вырытой уже за церковным зданием могиле. Матушка Ирина, сжав губы и смотря прямо перед собой, держала за руку Мишеньку. Глаза мальчика были полны слез, и, казалось, он вот-вот расплачется, но Миша только сильнее сжимал руку матери, не отрывая взгляда от лица батюшки, наполовину заслоненного покровом. Рядом с матушкой стояла пожилая женщина, в открытом круглом лице которой было что-то общее с убитым священником. Держа на руках плачущего малыша, который никак не мог успокоиться, она терпеливо покачивала его, что-то тихо говоря, и иногда гладила Мишу по голове.
Вдруг кто-то прикоснулся к рукаву Джордана. Он обернулся. Перед ним стояла девушка, вся в черном, повязанная по подбородок платком. Джордан не сразу узнал в ней ту, что встретилась ему на лестнице, когда он приехал к отцу Димитрию домой. Приблизившись к нему так, что их лица едва не соприкасались, девушка, глядя
прямо ему в глаза, очень тихо, но отчетливо произнесла:– Это все из-за вас. Уезжайте отсюда поскорей.
Джордан не успел ни переспросить, ни возразить. Повернувшись, девушка торопливо выбралась из толпы и исчезла за церковными воротами.
Гроб начали опускать в землю, и со всех сторон в голос заплакали женщины. Только жена и мать стояли рядом и молча смотрели, словно переживали то, о чем давно уже знали, что произойдет, и думали сейчас о другом.
Когда вечером Джордан приехал к Вере, девушка с порога доложила:
– Я связалась с Исай Яковлевичем Гринбергом, и он готов нас принять в Киеве. Это крупный специалист по истории Киевской Руси, а Силин встречался с ним, когда был на Украине в прошлом году. Я сказала, что ты пишешь статьи о тайнах русского средневековья, ничего?
Джордан только кивнул головой.
– В аэропорту нас будет ждать его сын, Леонид. И еще. Не против, если с нами поедет Юра? Не хочу его здесь оставлять, опять натащит всяких Тюленей… Насчет Гертруды я с соседкой Олей договорилась, покормит.
– Конечно, пусть едет. Немного знаний по истории, думаю, ему не повредит.
– Знаешь, я так боюсь за него. Вот если с родителями или со мной что-нибудь случится – что с ним будет? Он ведь совсем ребенок.
– Ты преувеличиваешь, – возразил Джордан. – Юра взрослый парень.
– Проблемы он создает взрослые, а сам… – Вера махнула рукой. – Знаешь, я смотрю на него и вспоминаю… В общем, лет десять назад у меня был парень. Тогда он мне казался таким взрослым, а сейчас я понимаю, что это было такое же дитя, как наш Юрочка. Мы тогда бились с азиатами, левыми, ну ты понимаешь – национализм. Этого парня убили анархисты в драке. Тогда я и поняла, что бывает, когда дети играют во взрослые игры.
Она замолчала, о чем-то задумавшись.
– А ты не думала о том, чтобы уехать из России? – вдруг спросил Джордан.
– Уехать? Это куда же?
– Например, в Америку… – медленно произнес Джордан, глядя куда-то в сторону. Вера искоса взглянула на него. По его плотно сжатым губам и нахмуренным бровям она поняла, что эти слова вырвались у него не случайно. Пауза затянулась.
– Знаешь, мне надо подумать, – наконец ответила девушка, погладив Джордана по руке и заставив его улыбнуться.
Из Юриной комнаты тем временем доносилась громкая тяжелая музыка. Заглянув, Джордан оценил представшую перед ним живописную сцену: юный компьютерщик, сидя на полу и пожирая сырую холодную сардельку, листал лоснящимися пальцами какую-то толстую книгу, из колонок грохотал металл, а на экране ноутбука шел видеоряд концерта. Четверо полуголых, обливающихся потом парней с длинными волосами под монотонный гитарно-ударный аккомпанемент орали по-английски с сильным акцентом тексты типа: «Убей назарянина, залей улицы Вифлеема кровью младенцев».
Вокалист, жирноватый торс которого был раскрашен так, будто он только что вылез из ванны с кровью, дико тряс головой, а гитарист с перевернутым крестом на шее то и дело вскидывал руку в нацистском приветствии. Запись, похоже, была любительской: камера тряслась и широким жестом оператора то и дело разворачивалась на темный зрительный зал, где толпа молодых парней и девчонок в черных футболках оттягивалась в полный рост, вздымая вверх руки с выставленными наподобие рогов двумя пальцами.
Послушав немного, что думают музыканты о моральных качествах девы Марии и сексуальной ориентации ее сына, Джордан окликнул Юру: