Ключ Давида

Профессор вновь взялся за книгу.

– Послушайте, что говорится в летописи: «Над священниками издевались, убивая их разными способами. Одних закалывали ножами или копьями, другим перерезали горло, некоторых забивали камнями, как при жертвоприношении». Это была настоящая языческая контрреволюция, и возглавил ее, видимо, сам король Болеслав. Вот вам тот страшный проступок, за который он был убит и лишен места в памяти потомков. Притом, проклятие пало не только на него, но и на всю Польшу. Поляков обложили дополнительными податями, навязали им более суровые требования к соблюдению религиозных обрядов, чтобы укрепить их веру. И таки укрепили – Польша стала одной из самых католических стран в Европе. Болеслава жирной чертой вычеркнули из списка королей, а его киевский поход приписали другому, что, я вам скажу, в истории не редкость, в том числе и в российской.

Гринберг залпом допил холодный чай. Из кухни тем временем начали доноситься очень аппетитные запахи: там явно готовилось что-то вкусное. Поведя носом, профессор вновь заговорил:

– Вернемся, однако, к нашим баранам, э-э, то есть к новым воротам. Только если принять, что набег на Киев совершил в 1037 г. жестокий ренегат-язычник Болеслав Забытый, становится понятным сам смысл штурма Золотых ворот и ритуального удара мечом по этому священному христианскому символу. Борясь с христианами в своей стране, Болеслав должен был ослабить христианство и в соседнем Киеве. С точки зрения язычника, для этого необходимо осквернить святое для христиан место. А для киевлян, возможно, это означало конец мечты о скором появлении на их земле Спасителя.

– Почему? – спросил Джордан. – Что есть для Господа какой-то удар мечом? Разве только, если меч особый?

– Именно, юноша. Вы это хорошо подметили. Меч действительно особый. Я его видел в Кракове, но специально им не занимался. Там все не так просто с символикой, а это уже не моя область. В Польше есть ученые, которые хорошо знают средневековые реликвии, например, Марек Бойда. Он учился у меня в Киевском университете. Светлая голова. У него несколько блестящих работ по польскому и немецкому церемониальному оружию. Вам бы с ним встретиться. Интересный человек. При коммунистах он был в оппозиции, и его лишили профессии, запретили преподавать. Так что вы думаете? Он днем работал таксистом, а по ночам писал книги по истории. Правда, вышли они лет через десять…

– То есть, профессор, вы хотите сказать, что сохранился такой артефакт, как меч, которым тысячу лет тому назад нанесли ритуальный удар по священным воротам? – Джордан был искренне удивлен.

– Ну да, и довольно, я вам скажу, неплохо сохранился. Конечно, с тех пор его подновляли, что-то там реставрировали, но, в принципе, это тот самый меч. Он спокойно себе лежит в Королевском замке Вавель в Кракове, и тысячи людей каждый день на него там смотрят.

– А не могли бы вы попросить вашего бывшего ученика рассказать нам об этом мече подробнее? – спросил Джордан.

– Мы что, едем в Польшу? – вмешалась удивленная Вера. – Ой, извините, профессор.

– Ничего, милочка. Конечно, я могу позвонить ему прямо сейчас. – Гринберг начал листать записную книжку. Это заняло минут пять.

– Белла! – наконец крикнул он. – У тебя есть телефон Марка?

Через полчаса вопрос был решен. Магистр Бойда ждал их в Кракове завтра.

– Как у тебя с визой? – вдруг вспомнил Джордан.

– У меня-то все в порядке, а вот Юра… Его придется в Москву отправлять, а одного не хочется.

– Пусть ваш брат пока поживет у нас, – предложила Белла. – Мне кажется, они с Лизонькой подружились.

Все обернулись на Юру с Лизой. Девочка опять покраснела, но ничего не сказала. Впрочем, все было написано у нее на лице. Юра сделал мрачную гримасу и пробормотал:

– Ладно, п-поживу.

– А теперь обед! – не терпящим возражений тоном объявила Белла. Никто и не думал возражать.

6. Краков, 18 июня

Если же страж видел идущий меч и не затрубил в трубу,

и народ не был предостережен, – то, когда придет меч

и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой,

но

кровь его взыщу от руки стража. Иезекииль, гл. 33, 6

В Кракове они приземлились рано утром и сразу поехали на такси в центр. Старый город был еще пуст, солнце только-только появилось на небе, и безлюдные улочки, мощенные булыжником, походили на декорацию старой доброй сказки о принцах и красавицах. Сказка была пока довольно прохладной, хотя ярко-синее небо без единого облачка обещало хороший день. Солнце еще не прогревало воздух, но уже выстреливало зайчиками из окон старинных зданий, заставляло масляно поблескивать вылизанные веками камни мостовой и иногда пронизывало красную медь Вериных волос, высвечивая каждый волосок в отдельности, словно тоненькие, причудливо изломанные проволочки.

– Посмотри, какой дом интересный! – Вера, поежившись, прижалась плечом к Джордану, обхватив обеими руками его руку.

Дом, правда, был необычным. Трехэтажный, он стоял углом, разводя две расходившиеся радиально узкие улочки, и напоминал корабль, рассекающий носом волны. Сходство усиливали фигуры кариатид, удерживавшие на вытянутых руках крышу. Все же «нос» корабля был не совсем острым: на узкой стене, выходившей к перекрестку, располагались одно над другим три окна.

Вдруг оконная рама в полуподвальном этаже с грохотом распахнулась, и в проеме появился голый по пояс широкоплечий бритоголовый верзила. Поведя вокруг мутным взглядом, он уставился на невольно приостановившуюся пару и, швырнув вперед руку, заорал во всю глотку:

– Хайль Гитлер!

Джордан и Вера, оторопев, молча смотрели на него. Пьяный нацист, недовольный такой реакцией, завопил:

– Як муве хайль Гитлер, тшеба одповядачь зиг хайль! [2]

«Fuck you» слетело с уст Джордана так естественно, будто он произнес: «Доброе утро».

– Цо-о-о?! – злобно заревел детина, и, отжавшись от подоконника, в одну секунду очутился на тротуаре перед ними. Моргая красными глазами, центнер густо покрытого татуировкой мяса в трусах и шлепанцах понесся со сжатыми кулаками на Джордана. Тот, присев с опорой на правую ногу, нырнул, сокращая дистанцию, влево и провел левый хук в печень с апперкотом правой в челюсть. Двойка прошла настолько удачно, что бугай вернулся домой еще быстрее, чем вышел. Ударившись задом о подоконник, он влетел в окно вниз головой так, что наружу торчали только грязные пятки. Шлепанцы остались на улице.

2

Раз я говорю «Хайль Гитлер», нужно отвечать «Зиг хайль»! (польск.)

Вера уже собиралась выразить свое восхищение, но оказалось, что это не все. Из окна высунулись еще две бритых головы. Судя по всему, их обладатели успели набраться сильнее своего дружка, так как вылезали на свет Божий с большим трудом. Зато с виду они были даже покрупнее. К тому же в руке у одного была бейсбольная бита, а у второго пустая литровая бутылка от «Выборовой». С боевым кличем «Курва мать!» они, пошатываясь, но решительно двинулись вперед. В верхних этажах домов стали открываться окна. Пожилой мужчина в майке и пижамных штанах вышел на балкон и, потрясая кулаками, гневно потребовал тишины, грозясь вызвать полицию.

Вера потянула Джордана назад, но он, мягко отведя ее руку, сделал пару шагов навстречу противнику. Перед ним оказался парень с битой. Его украшенное косым шрамом лицо не выражало ничего, кроме тупой ярости. Джордан имитировал атаку и, когда здоровяк замахнулся битой, нанес по дуге удар левой ногой в его синюю от наколок волосатую грудь. Тот охнул и свалился на подоспевшего приятеля. Оба упали на тротуар, бутылка со звоном ударилась о булыжник, и осколки, сверкая, будто капли росы на утреннем солнце, брызнули в разные стороны.