Ключи и калитки

— Построить можно, и даже кормчих для него найти нетрудно, хоть и говорят, что Ловгайское озеро коварно. Но как товар на нём доставлять? Боится степная живность Ловгая, — почти искренне вздохнул полусотник. — Что овцы, что лошади крайне скверно переносят даже речной путь. А они — первый товар, что кайсаки гонят в Авликолье. И товар ценный, надо заметить.

Признаться честно, в своих объяснениях Хлябя несколько лукавил. Нет-нет, никакого обмана, просто… ну не было у Стояна никакого приказа на исследование восходных берегов Ловгая. Зато была здоровая тяга к хорошей жизни, а устроить её он мог, лишь имея высокий чин. Не меньше полуполковника! Но из-за прошлогоднего провала подкаменского воеводы, лишившего его людей, которых в здешних местах днём с огнём не найдёшь, полусотник лишился и надежды на скорый карьерный рост. Нет достаточно людей в подчинении, некому строить новые острожки и приводить земли под руку государеву, а значит, не видать Стояну и должности полуполковника.

Вот тогда-то, ломая голову над решением сей задачи, и придумал он, как поправить свои дела и добиться-таки вожделенного чина. Всего-то и надо пробить дорогу от бийских острогов напрямую к кайсакам через восходные земли за Ловгаем. А кто сядет на устроенный торговый тракт, тот точно не останется без прибыли, людей и… новых должностей. Эта идея, пожалуй, была даже получше строительства малых острожков вниз по Бие. Вот и отправился полусотник в разведку, взяв с собой лишь четвёрку самых верных и сильных бойцов из своего личного десятка. Опасно? Так здесь самские земли, они вообще опасны. Что ж теперь, страдать и вешаться, что ли?

Нет, будь его воля, взял бы и больше людей, но… если бы они у него были! Нужно ведь и в остроге достаточно стрельцов держать, не то, не дай светлые, навалятся очередные самы-находники, пожгут всё, до чего дотянутся, а самому Стояну потом придётся отстраивать крепостицу заново… и как бы не в чине обычного стрельца. Разжалует же полковник за оставление острога без присмотра. Как пить дать, разжалует. Эх!

За беседой стрельцы и их гости и не заметили, как подкрался вечер, и на воду Биянки опустились сумерки. Но, полыхнул ярким пламенем костёр, и сгустившаяся, уже скрывающая пологие бока холмов темнота вдруг отпрянула на миг, чтобы тут же вновь укрыть их собой, окончательно превращая вечер в ночь.

— Что ж, рад был знакомству с честной компанией, — поднялся на ноги гость, а следом встала с чурбачка и его спутница, — Но, пора нам прощаться. Время позднее, а дел и у вас, и у нас завтра, думается, предстоит ещё много, а?

— Согласен, — вслед за гостем и его невестой поднялся на ноги и Стоян. Протянул руку для традиционного рукопожатия… и тут же полетел кубарем наземь, увлекаемый движением гостя, успевшего заодно уронить на землю и свою невесту. А точно там, где только что стоял полусотник, пронеслась тяжёлая стрела и вонзилась в борт лодки. «Самская», успел отметить тот и заорал, даже не успев подняться на ноги.

— Туши костёр!

Вторая стрела не успела ударить в цель, как огонь погас, словно по мановению руки, и лагерь погрузился в непроглядный мрак.

Глава 5 Ночь короче дня, но утро не всегда…

Искажение волховского Полога Покоя, как называл его дед Богдан, установленного мною на подходе к лагерю стрельцов, бросило меня на землю едва ли не раньше, чем я сообразил, что именно происходит в темноте, окутывающей каменистые холмы. Но вонзившаяся в «скулу» вытащенной на берег лодки, стрела расставила все точки над «ё». Потом уже был истошный крик уроненного мною полусотника, метания его стрельцов, шипение ошпаренных взваром из перевёрнутого котелка углей костра, и тихий, но отчётливый, сдавленный мат Светланы, приземлившейся аккурат на меня.

Провести ладонью перед глазами подруги, напитывая собственной волей старый наговор, повторить ту же операцию с самим собой… и вот уже ночная мгла, окутавшая лагерь, отступает, превращаясь в чёрно-белую, но весьма чёткую картинку. «Кошачий глаз» — не самый лучший вариант для тех же штурмовиков Яговичей, но в нашей ситуации он оказался идеален. Дикий берег же, а не город! Ночь, никаких фонарей, прожекторов и свечения окон поблизости. Даже костёр погас, а значит, неожиданной засветки, способной временно ослепить заговорённого, нам можно не опасаться.

— Арбалет в руку и отползай под борт лодки. Прикроешь мне спину, — тихо произнёс я, подталкивая разлёгшуюся на мне Свету. Девушка сверкнула глазами, но спорить не стала и, ящеркой соскользнув с моей груди, поползла под защиту плавсредства, чёрной скалой возвышающегося над молочно-белой гладью воды. И арбалет прихватить не забыла. Вот и славно. Ну а мы… повоюем.

Чехол с моим собственным оружием послушно раззявил «пасть», и выхваченный из него самострел с колчаном словно сами прыгнули в руки. Воля цепляется за острые и колкие руноставы на ложе, дугах и эксцентриках, наполняя их силой. И тут же тихо, почти неслышно трещит взводящая тетиву рейка, отзываясь ощутимой вибрацией в предплечьях. Тяжёлый болт занимает своё место меж направляющих… К бою готов.

— Стоян, вам тоже след за лодкой укрыться. Там к вам точно незамеченным никто не подберётся, да и с пищалями управляться будет сподручнее, — окликнул я отгребающего куда-то в сторону полусотника. Тот что-то пробурчал, но…

— Стрельцы, исполнять, — прорычал он в голос, и тут же над его головой свистнула ещё одна стрела. О как! А ведь полог я бросил метрах в сорока от берега. Либо у стрелка в темноте совершенно уникальный слух, либо…

Шевеление у каменной осыпи заставило меня отвлечься от размышлений. Арбалет мгновенно упёрся прикладом в плечо, а руки привычно навели оружие на цель. Вдох-вы-ыдох… Палец плавно нажал на спусковой крючок, и тетива с лёгким фырком послала тяжёлый болт в поднявшуюся над валунами фигуру, уже успевшую вновь натянуть короткий и явно тугой лук. А вот выстрелить из него противник уже не сумел. Миг, и снесённое болтом тело сломанной куклой рухнуло наземь, ударившись об один из служивших ему укрытием валунов, и кубарем полетело вниз по осыпи, увлекая за собой мелкие камни и щебень. Один готов, но что-то мне говорит, что опасность ещё не миновала. Сознание снова словно ершом кольнули испещрившие оружие руноставы, жадно впитывающие поток моей силы. И вновь ложится в направляющие боевой болт с трёхгранным жалом.

Тихий, еле слышный хлопок тетивы о гасители Светиного арбалета говорит, что я не ошибся. Краем глаза отмечаю судорожные дёрганья какой-то тени за ручьём, но тут же отвлекаюсь на вспышку пламени справа. Хорошо, что до неё метров шестьдесят, не меньше. Иначе ослеп бы минут на пять. А в боевой обстановке это смерть.

Бью на вспышку и, спустя секунду, на её месте огонь вдруг вздымается эдаким гигантским факелом и под короткий предсмертный вскрик подожжённого моим удачным выстрелом нападавшего превращается в ровно горящий костёр… Ну, зато не мучился, хм.

Меня передёргивает. И тут же воздух над рекой разрывает грохот ружейной пальбы. Это добравшиеся до лодки стрельцы наконец раскочегарили свою артиллерию и теперь палят в темноту, что называется, в белый свет, как в копеечку… А, нет! Удивительно, но именно после залпа двух стрельцов я слышу полный боли вой со стороны нападающих. В кого-то бойцы полусотника всё-таки попали… Вновь слышу хлопок тетивы, и вой раненого захлёбывается. И опять бьют пищали. На этот раз палят Никша и Вавила. И ведь тоже не промахиваются! Может, и у них что-то вроде наговора ночного зрения имеется?

Эхо выстрелов стихает, и над рекой повисает тяжёлая, нервная тишина. Минуту мы прислушиваемся к ней, а кое-кто и всматривается в резкие тени и силуэты, расчертившие пейзаж, видимый «Кошачьим глазом». Но никакого шевеления со стороны напавших не наблюдается. Тихо, как в гробу. Ненадолго. Очухавшийся от скоротечного боя, полусотник разразился приказами, и стрельцы, покинув укрытие, отправились на разведку… и сбор трофеев.

— Стоян Смеянович, а ты уверен, что это безопасно? Вдруг там ещё десяток татей за камнями таится? –спросил я, обнимая прижавшуюся ко мне подругу. В ответ полусотник хмыкнул и, выудив из-за пазухи кафтана деревянный медальон на толстом шнурке-гайтане, продемонстрировал его нам. Не понял…