Книга Мануэллы
Шрифт:
2
Ритка встретила меня по-домашнему, как всегда радостно-отстранено, радостно, потому что у нас целая жизнь (за полгода-то!) прошла вместе, и мы не знали друг о друге только то, что самим нам было неинтересно, отстранено, потому что она видела, куда меня занесет, если позволит себе кокетничать. Впрочем, позволяла она это редко, а уж тем более с незнакомыми, легкомысленно. Сначала мужчина замечал её отстраненность (не холодность или застенчивость, а умение держать на расстоянии, не обижая), что приводило в отчаяние предчувствием долгой осады, но в то же время обнадеживало приключением.
Я прошел в коридор, заперев за собой двери, и стал раздеваться, не сводя глаз с моей одинокой хозяйки (мой друг, оказывается, работал, наверное, я это знал, ибо у меня нет привычки приезжать туда без звонка). Мы говорили о том, как наши пути разошлись, не успев даже сблизиться, о том, что теперь у каждого предостаточно проблем с его вожделенным выбором.
– Ну а ты что хотела?..
– Не надо, не женись, это не твое счастье, я вижу… От кого ты бежишь?
– От одиночества, и, может быть, от тебя!
…Женщина, с которой он провел ни один год, от которой у неё ребенок – заметь, она может быть ни о себе думает, – которая его наверняка еще любит, да и обиды за столько времени уже выветрились, которая предполагала, что это её мужчина (!) – они не разведены – эта женщина узнает, что она одна. Я бы на её месте, наверное, тоже не побоялся бы унизиться.
А каково мне? Ты подумал кем я себя чувствую, когда они как голубки переговариваются по телефону, и он собирается к ней в гости, под предлогом ребенка, оставляя меня вечером одну? – бедная овечка, как она умеет при необходимости показать свой горячий характер!
– Привет, Риточка, ты сейчас дома будешь? Мне нужны ключи.
– Какие ключи?.. Нет, я не могу дать, спрашивай у своего друга.
– Он в Звенигороде, он бы дал мне, ты же знаешь, такая ситуация.
– Знаю, но не могу.
– Прости. Не в вас дело, а в нем. Это он должен определить, как себя вести с вами, выбрать кого-нибудь, чтобы другую не мучить надеждой.
– Твой друг прав: ты хочешь и рыбку съесть, и… косточкой не подавиться.
– Да… Я не знаю. Я не хочу никого обижать.
– Благородный герой! Сколько раз ты обманывал Наташку за время её отсутствия? Да и меня заодно?
– Много. От бессилия, от сознания того, что я ей не нужен, что я все равно не смогу быть с ней вместе. А на время – это как подачка, понимаешь?
– А сейчас, ты думаешь, нужен ей?
– Не знаю, но Оксанке я больше нужен, даже если она играет.
– Но тебе-то что нужно, самому?
– Он говорит, что я глупая, и третий раз на те же грабли наступать не будет, но разводится отказывается.
– Страсть к Абсолюту. У него все есть – ребенок, брак в прошлом, женщина, которая нежно глядит на него, – он так и будет плыть по течению, и останется с тобой, и не разведется
с женой: он хорошо устроился. Нашел свою лунку с минимумом энергии.– А если я уйду от него?
– Тогда нарушишь равновесие. Но ты не уйдешь.
Она похвалилась новыми рыбками, теперь уже их рыбками (с какой нежностью и гордостью это было сказано!), она окончательно освоилась в квартире моего друга. Было забавно и чуть грустно на это смотреть. Моя девушка с моим другом, его девушка – со мной…
– Прости, я использовала тебя, я всегда использовала тебя, думаешь мне сложно было напомнить о гостиницах, которых в Москве полно, и номер в которой обошелся бы ничуть не дороже, чем бесполезная поездка в Звенигород? Это мне нужно было, чтобы ты поехал туда!
Она рассказывала мне о наших знакомых, о Ленке, которая все никак не могла устроить свою судьбу…
– Ей нужен принц, у неё слишком большие требования.
– По-моему, у неё вообще нет никаких требований, и ты её напрасно стараешься представить несчастной.
– А откуда, скажи на милость её последняя истерика? Нет, она женщина, а поведение её, как способ защиты.
– Поезд-сказка. Знаешь, я сам посажу тебя на него, ведь не зря же я приехал к тебе.
– Чтобы я уехала, чтобы посадить меня на поезд?
– А почему бы и нет? Я хотя бы видел тебя, и даже чем-то помог.
– А ты меня хотел видеть?
– Тогда – да, но в эту минуту, может быть, кто-то садился на поезд, (– На самолет.) да, на самолет, чтобы лететь ко мне. И знаешь, тот, к кому ты едешь, тоже садится на поезд, и вы встретитесь лицом к лицу на какой-нибудь перегонной станции, опершись локтем на обеденный столик; и ваше тепло будет дышать на оконном стекле маленьким запотевшим кружочком, и будет мешать вам видеть друг друга; и ты поймешь, что он уже видел ту, к которой едет, на одной из таких же станций, и не помашешь рукой, чтобы ехать дальше в никуда, чтобы…
– Хочешь я поговорю с ним?
– Зачем, он все равно сделает так как считает нужным.
– Да, и вообще-то здесь нужен человек нейтральный…
– Почему ты не был чуть более настойчивым, ведь у нас могло бы получиться.
– Правда? – удивился я, чуть смутившись.
– Правда. Ты повел себя как-то не так…
Всегда получается как-то не так. Я Оксанке говорил: зря она выбрала меня, ей надо было искать мальчика-девственника, который бы её боготворил.
Мне было пора уходить, ехать домой, покидать моего милого друга…
– Даже если мы расстанемся с тобой, мы останемся с ним друзьями, понимаешь?
– Понимаю, – отвечал мой друг, через-чур преувеличивая свои способности после второй бутылки водки.
– Даже не смотря на то, что он был средством приблизиться к тебе, мы все равно есть нечто от тебя независящее…
…покидать тихо, спокойно, с ясной убежденностью, что ничто не помешает мне вновь в любую минуту увидеть её, услышать её, уже ставший любимым, голос по телефону. Она рядом. Я вспомнил слова Ортеги, что любить – значит утверждать существование любимого, не мыслить мира и жизни без этого человека. Ими стали Ритка, Ду-ду, Наташа, которая вынужденно передавала эстафету Оксанке, два моих друга и родственники – всесильные и суровые духи-хранители, которых почти не видно в реальной жизни.