Книга Мануэллы

– Скажи: да, сделай мне приятное, – загорелась она, пристально глядя мне в глаза и моляще улыбаясь.

– Но… – я не знал, что возразить, придумывая на ходу всякие глупости, – мне нечего одеть, у меня…

– Брось, ты совсем не плохо выглядишь: наденешь эти джинсы и какую-нибудь белую футболку. У тебя есть приличная футболка?

– Есть.

– Ну вот. Пойдем. Я покажу тебе один из моих любимых клубов: цены там небольшие, тебе понравится.

Я был в нокауте. Я капитулировал. Договорились на том, что заеду к ней на такси в двенадцать часов.

Глава II

Была ли это прихоть или я действительно ей нравился – вопрос теперь никогда не разрешить. Но, что бы там ни было, той ночью Наташка открыла мне счастье. Это внерационально, ощущение нельзя передать, просто что-то перевернулось в сознании, словно вспыхнувший из детских снов архетип вырвался фантастическим фейерверком. До сих пор захватывает дыхание при мысли об этом. Когда-то Сенека говорил Нерону, строившему очередной дворец: “Ты покажешь себя великим бедняком, ведь если потеряешь его, то другого такого уже не приобретешь”. Нерон не слушал. “Роза, в благовонье растворясь, счастливей той, что на кусте невинном живет, цветет, умрет все одинокой”. Я познал счастье и умер. Умер для жизни, ибо все другие радости потеряли смысл. Без неё. Словно Сверхновая она вобрала все мое существо и исчезла во Вселенной. Навсегда.

14 мая я думал об этом меньше всего. Мои мысли наполняло беспокойство по поводу вещей более земных и конкретных, и главной из них была: “Хочу спать и послать все к чертям!” Будучи индифферентным к ночным развлечениям, быть может, в силу природной утренней активности, я пересилил себя чувством долга и любопытством, оделся, вышел на дорогу, но поймать машину на темном затерянном шоссе не получилось. Я сел в пустой автобус, который довез меня до Кутузовского проспекта. Там я остановил “Волгу”. Наташка ждала, окна её квартиры были открыты. Машина посигналила два раза, из-за занавесок под пение попугаев показалась милая улыбка, через две минуты она вышла. Я был неуклюже-вежлив, хотел спать и, кажется, впервые поцеловал её. Водитель с первого раза понял куда надо ехать: «Tabula Rasa».

На Площади Победы мы остановились купить сигарет: она достала деньги, я вышел, и принес ей пачку “Парламента”. Было холодно и неуютно, мрачноватый водитель старой, гремящей “Волги”, казалось, был недружелюбен ко мне, как большинство похотливых таксистов, разъезжающих по ночной Москве. Левую руку я положил на Наташкино плечо и прижал её к себе. Стало чуть спокойнее и теплее. Она рядом, она едет со мной веселиться и, может быть, она останется рядом со мной навсегда…

Около клуба нам пришлось подождать несколько минут, пока “Монгол шуудан” не закончит свое выступление. Наташка курила, рассказывала про клуб, своих друзей, затем последние аккорды, которые растянулись на пять минут и человек шесть, таких же любителей “Монгол шуудана”, как и мы, прошли вовнутрь. Посредственная обстановка клуба тут же была раскрашена ста граммами водки и началась феерия. Стоит ли рассказывать о ночной алкогольной эйфории, растворенной в ударах светомузыки, поцелуях до потери сознания, безумных глазах, боготворящих тебя, танцах, до боли в селезенке, сизом дыме, обволакивающим черное платье твоей демонической королевы? Описание здесь проиграет действительности, да и действительности в этом празднике ночи было не так много: только её глаза, её тело, её губы и огненный вихрь счастья!

Время от времени я сидел за столом, чем-то напоминавшим добротно сколоченные, засаленные с ободранной краской столы в захудалых пивных или провинциальных закусочных. Сидел, пил “колу” и смотрел на волшебное чудо, очаровывающее танцующих мужчин колдовским обаянием. Мне было интересно наблюдать за ней на грани возможного (стыда, если хотите). Она – моя! О, как много бы я отдал за то, чтобы провозгласить это сейчас, но тогда… Тогда я был счастлив. Под конец вечера в медленном танце я спросил у неё: “Поедем ко мне?” “На Сколковское шоссе?” – улыбнулась она. “Да”, – ответил я. “Поедем”, – запросто сказала она и утопила меня в поцелуе.

Вышли из клуба мы в шесть утра, хотя на моих часах, имеющих склонность при ударе нарушать свой привычный ритм, было только три. Промозглое, блеклое утро разочаровало нас: куда приятней возвращаться домой под звездным, теплым небом, чем обгоняя первые автобусы с полусонными работягами. Но скоро я позабыл об этом, прижав к груди несметное сокровище, словно выплывшее из сказок “Тысяча и одной ночи”. Посреди моросящего, пустынного проспекта я вознесся к небесам, держа в своей ладони её пальцы, утопая в её восхитительных глазах…

Златовласая Эос, она спала среди моих простыней истомленная ночью и восхищением.

Всего лишь каких-то пятнадцать часов назад я собирался расстаться с этой удивительной женщиной, а теперь, ошалевший от счастья, ласкал глазами несравненную красоту, боясь вспугнуть её сладкий сон.

Я поднялся с постели, смыл накопившуюся за последние сутки грязь и из ванной направился на кухню, чтобы приготовить завтрак, ибо сегодня нам предстоял трудный день: внутренний зачет по теории, а мне, помимо, в одиннадцать часов надо было показаться на площадке вождения. Как не хотел я никуда уходить, как не хотел будить мое необычное чудо, улыбавшееся сквозь сон почти лишенными туши ресницами и прелестными алыми губами зарождавшемуся весеннему дню. Я осторожно опустился с подносом на колени, провел ладонью по её волосам, по гладкой спине. Милые ресницы стали вздрагивать и, наконец, взметнулись вверх, открыв душу моей сказочной королевы. Я поцеловал её.

– Прости, но через час мне нужно быть на вождении.

– Сколько времени, – спросила она, поворачиваясь на спину.

– Десять, – я солгал – было половина десятого, – и даже не потому, что не был уверен, что мы вовремя соберемся, а просто до одурения хотел видеть её глаза, говорить с ней.

– Хорошо, сейчас встану, – ответила она, чуть виновато улыбаясь. – Прости, что так получилось ночью.

– О, Господи, милая моя, ты была великолепна, выброси все из головы. Хочешь завтрак? – спросил я, поднимая поднос.

– Принеси стакан воды.

– Может кофе, сок?

– Нет, мне нужно запить таблетку.

Я подчинился. По пути захватил её сумочку, где лежали противозачаточные таблетки. О, как она была прекрасна среди измятых простыней! Приподнявшись на локте, она взяла стакан, раскрыла пакетик, выпила небольшую капсулу. Затем встала, облачилась в рубашку, которую я достал её из своего гардероба, и ушла в ванную. По приходе она позвонила брату, затем стала “приводить себя в порядок”. Этот процесс занял минут двадцать, от завтрака она отказалась.

Выйдя на улицу, она поняла, на сколько это было недальновидно.

– Знаешь, я сейчас жалею, что не скушала яйца.

– Ну, вот! – посетовал я. – Ты дома себе что-нибудь сготовишь?

– Я спать хочу, да и билеты подучить надо.

Милая Наташка, как обескураживало меня по началу её хамелеонство, её изумительная способность переключаться с одного дела на другое, – сейчас она серьезно планировала предстоящий день, как будто и следа не осталось от той восхитительной ночи, что таки нарушала деловитость сонливой задумчивостью. А я хотел танцевать. Я шел рядом, прижимая к груди её руку, согнутую в локте, держал над нашими головами зонтик и умирал в её еле тлеющих глазах!

Эти яблони за окном, “Love doesn't ask why” Celine Dion из колонок компьютера, плачущее небо… Ведь это же примета: отношения, завязанные пасмурным днем длятся всю жизнь. У меня всегда были проблемы с приметами.

Мы поймали машину, Наташка подбросила меня до “Кунцевской”, через несколько часов мы снова встретимся. Снова встретимся. Чтобы избавиться от страха и боли надо смотреть им в лицо. Сейчас произнес эти два слова и побледнел, как смерть, затем лихорадочная волна поднялась по телу, готовая взбрызнуть из глаз ураганным ливнем. Зачем мне это нужно, зачем я снова воскрешаю невозвратимые мгновения, которые душат меня? Я люблю её. Я думаю о ней, но теперь с мукой, ибо никогда больше, никогда не увижу её снова! Говорят, время лечит, но, видимо, сейчас я еще не хочу выздоравливать, у меня есть еще силы терпеть боль. Я люблю её, я еще надеюсь, только на что? Целых полгода и ни одной весточки! Ни одной! Говорил же себе: узнай телефон её родителей, посмотри в записную книжку, перепиши номера двух-трех подруг, но зачем, – я верил ей! Я до сих пор ей верю! Не укладывается в голове, почему она не дает знать о себе, почему??!