Книга Мануэллы

Смутные надежды на жизнеопределяющую, долгожданную встречу с волшебным существом, составившим счастье моей жизни или хотя бы осветившим несколько её тусклых мгновений, быстро развеялись уже на первой теоретической лекции. Полуразбитый класс, наполненный эго-маскулинной массой, кое-где скрашенной веселым девичьим безразличием, которое отчасти объяснялось замужним статусом этих жемчужин, напрочь убили во мне интерес. Я отдался учебе. Даже подсевшая ко мне в первый день девушка “де юре” и существо неопределенных амбиций “де факто” не вызвала во мне никаких эмоций, кроме, разве что: “Слава Богу, что это не тот мрачный жирный боров, сидящий во втором ряду”. Одним словом, я был счастлив, что хоть чем-то занимаюсь, что адреналин гуляет в моей крови в предчувствии будущих экзаменов, назло ленивому весеннему солнцу и мечтательной сонливости.

Наташку увидел там же, в первый день, она сразу привлекла внимание, не знаю почему. Она выделялась. Секунды, за которые я окинул класс, не могут ничего объяснить. Заметил только, что она была невысокого роста, немного полной, очень красивой, что вызывало недоумения о необходимости количества косметики на лице, живая, светловолосая, очень уверенная в себе, чрезвычайно уверенная, – в отличие от остальных легкомысленных бабочек в ней чувствовалась сила. Может быть, именно это и остановило мой взгляд на доли секунды. Но не более. Самоуверенность штука роковая, циничная и расчетливая, не в пример безобидной восторженной глупости, которую я все время предпочитал. Нечего было и думать. Тем более косметика создавала впечатление вульгарности.

Но вот прошло две недели, мы героически учились по праздникам и воскресениям, было 8 мая, преддверие великого дня, я пришел как всегда раньше, стул рядом ждал неразгадываемую загадку неопределенных амбиций (помню её единственный “личный” вопрос: “У тебя есть машина?.. А какую ты собираешься покупать – нашу или иностранную?”); как тут в класс входит златовласая Эос, несколько неуверенно проходит мимо, а затем наклоняется и спрашивает: “Можно присесть?” Я улыбнулся про себя, представив конфуз моей прежней сопартницы, видимо полагавшей, что место за ней закреплено навечно (опоздавшим приходилось сидеть в проходах, ибо мест не хватало), и с радостью пропустил эту новую загадку, интерес к которой у меня возник уже в первый день.

Урок прошел необычайно весело. Наш преподаватель несколько раз готов был сопроводить серьезные взгляды щекотливыми замечаниями в адрес новообразовавшегося тандема, прежде ни с той, ни с другой стороны не замеченного в нарушениях общественного порядка. Но сдержался. Наташа успела зарекомендовать себя, а другая звезда, по классификации относящаяся к скромно-интеллектуальному белому карлику, уж слишком не подходила для пошлых шуточек.

Так мы провели два с половиной часа, и домой поехали вместе. Она мне понравилась. Под предлогом координации учебного процесса я взял номер её телефона и предложил свой на её замечание: “Это я скорее буду спрашивать у тебя”. Чудесно, на том и расстались. Не помню, поцеловал ли я её на прощанье, но она крикнула через толпу: “Займи мне завтра место, если придешь раньше!”

“Трудная задача, – подумал я, выходя из метро, – а если раньше придет мой фригидный монстр, как я потребую у неё не садиться на место, на которое она имеет больше прав, чем моя залетная Наталья?” Лучшим способом избежать столь щекотливой ситуации было вообще не идти завтра на учебу. Судьба склонилась к моим мольбам и, к тому времени, когда я должен был решать сложнейшую этическую задачу, она со всей силой своего милосердия ударила мне по почкам, да так, что я сквозь слезы радости созерцал празднующий город через окно машины скорой помощи. Наташка подумала, что я вчера загулял за городом и сейчас плохо себя чувствую. Она была не далека от истины.

Через четыре дня я лежал в своей квартире, помирая от одиночества, взял телефонную трубку и позвонил старой знакомой, – её не было дома. Я достал Наташин номер телефона и, все еще сомневаясь в правильности решения, набрал его: завтра нам предстояло идти “на компьютеры” и я подумал провести вместе тот час разницы во времени, который сложился между нашими группами.

– Алло, Наташу будьте добры.

– Это я, – ответил веселый, знакомый и уверенный женский голос.

– Это Михаил…

– Привет, а я уже сама хотела звонить тебе, – перебила она, необычно оживившись, мой монолог, готовый продолжаться представлением фамилии, места и времени знакомства.

– В самом деле?

– Тебя не было на прошлом занятии, я подумала – может, что случилось?

– Я попал в больницу, но сейчас все хорошо. Что было девятого, тебе удалось найти место?

– Пришло человек десять, решались организационные вопросы, ничего интересного.

– Я подумал, может завтра встретимся, если ты придешь на час пораньше: у меня “компьютеры” в пять кончаются, а у тебя начинаются в шесть, посидим где-нибудь.

– Хорошо, только без пятнадцати шесть я встречаюсь с подругой, чтобы показать ей дорогу…

Вот так все и началось. Жалею ли я, что поддался слабости, мимолетной вечерней грусти, часто обволакивающей разум в одинокой квартире? Ничуть. Даже если со мной случилось это сотню раз, я бы с радостью сделал все точно так же. Господи, как я благодарен тебе за этот подарок! Ни секунды, ни секунды не сомневался я, если бы мне предложили пережить эту боль снова! Боль утраты. Боль воспоминаний о невероятном, нечеловеческом счастье, которое тебе больше не пережить никогда, никогда!!!

Однажды я говорил себе, что в человеческом мире нет ничего раз и навсегда установленного, невозвратимого; что все можно исправить, простить, искупить при достаточной тактичности и тонкости восприятия мира другого человека, но тогда я не учел одного фактора, – что все это действует лишь при возможности общения с данным человеком. А когда ты не знаешь, жив ли он вообще, и где его найти, то остается лишь смутная надежда, что он когда-нибудь вернется в твою жизнь. Только память и ожидание, с которыми приходится жить.

На следующий день после самого короткого нашего телефонного разговора, Наташка ждала меня на выходе из компьютерного класса, она улыбалась. Видя такой расклад, отставленная сопартница, ожидавшая там свою очередь, не пожелала со мной даже поздороваться. Милые женщины!

На улице было холодно, и Наташка пригласила меня в “Штрафной”, куда, как оказалось, сама часто хаживала. Её брат был заядлым футболистом и не мог избежать этого гастрономического чуда, где с двухметрового жидкокристаллического экрана вашему ланчу аккомпанировал истошный голос ведущего силой в восемьдесят децибел. За двумя столиками в середине зала сидели футбольные фанаты, пили пиво и при каждом “опасном моменте” выливали свои ненормативные переживания в воздух. Воздух благоухал. Подошла официантка, протянула меню и вежливо дождалась заказа. Я не был голоден, поэтому взял только чай. Наташка попросила суп и водку. Официантка, немного мешкая, предложила мне к чаю “кусочек пирога”, я, не желая затягивать заказ, быстро согласился. Она ушла. Наталья достала сигареты и закурила. Говорить было не о чем, да и невозможно при таком шуме. Я смотрел на её руки, освещенные неоновыми фонарями, её лицо, преисполненное невозмутимостью сфинкса, её медленные, уверенные движения сигаретой, источающей таинственный фимиам древних мистерий. Моя сивилла смотрела футбол.

Официантка поменяла пепельницу, затем принесла заказ. “Кусочек пирога” оказался удивительно вкусным, огромным и дорогим. С чего-то надо было начинать, и моя милая рассказала о том, как развлекается. Мне стало неловко, я неуклюже парировал ироничными намеками на клубную жизнь, завсегдатаев кофеен и папочкины деньги, нес такой бред, о котором вспоминать тошно. Мне было уже все равно: я рассчитывал ретироваться. После того, как три дня назад от меня уехала Ленка, и я все еще находился под впечатлением, Наташка была для меня все равно, что инопланетянка. Как тут она пригласила меня в ночной клуб! Такого коварства я не мог ожидать.