Книга Мирдада

Свет фонаря мерк по мере того, как я полз на четвереньках к выходу из пещеры. Собака преследовала меня, будто хотела убедиться, что я уйду. Темнота была такой густой, что я ощущал её тяжесть, от которой слипались глаза. Я больше не мог оставаться в пещере, и собака сзади подтверждала это.

Осторожное движение. Ещё одно. Третье - и я почувствовал, как гора выскользнула у меня из-под ног, водоворот захватил меня, и, задыхаясь, я ощутил, что лечу вниз...

Последнее, что мелькнуло в сознании, когда я кружился в пустоте Чёрной пропасти, были те жених и невеста. Последние слова, которые я пробормотал перед тем, как моё дыхание замерло, были их слова:

"Умри, чтобы жить, иль живи ради смерти".

Хранитель Книги

"Восстань, путник! Ты достиг цели".

С этими словами ко мне вернулось сознание. Я почувствовал жар и сухость в теле, и понял, что изнываю от жажды. Я приоткрыл глаза. Сперва я ничего не мог разобрать, так как солнце било мне в лицо, но через несколько мгновений я увидел склонившегося надо мной человека в чёрном одеянии. Я лежал на земле, а он смачивал мне губы водой и отирал кровь с моих ран. Определить его возраст было почти невозможно. Взгляд его был глубок и проницателен. Вид его, пожалуй, можно было назвать грозным, если не устрашающим - грузного телосложения, с крупными чертами, косматой бородой и копной спутанных волос, он производил впечатление человека большой физической силы. Несмотря на это, его прикосновения были мягкими и ободряющими. Он помог мне сесть. Я спросил:

– Где - я?

– На Алтарной вершине.

– А где - пещера?

– За тобой.

– А где - Чёрная пропасть?

– Перед тобой.

Как же велико было моё изумление, когда я увидел перед собой пропасть, а оглянувшись, обнаружил пещеру. Я сидел на краю. Я попросил мужчину отвести меня в пещеру, и он исполнил мою просьбу.

– Кто вынес меня из пропасти?

– Кто привёл тебя на вершину, должно быть, спас тебя.

– Кто - это?

– Кто сковал мой язык и велел оставаться здесь, на вершине, сто пятьдесят лет.

– Значит, ты и есть блуждающий монах?

– Он самый.

– Но ты разговариваешь, а тот - нем.

– Ты развязал мой язык.

– Но он сторонится людей, а ты, похоже, меня не боишься.

– Я избегаю всех, кроме тебя.

– Ты прежде не видел меня. Почему же ты избегаешь всех, кроме меня?

– Сто пятьдесят лет я ждал твоего прихода. Сто пятьдесят лет, не пропуская ни единого дня, в любую погоду, мои глаза вглядывались в даль склона, ища человека, который взойдёт по нему, как ты, без посоха, одежды и еды. Многие пытались сделать это, но ни один из них не был без посоха, без одежды и без еды. Я наблюдал за тобой вчера целый день. Я оставил тебя ночевать в пещере, а утром, на заре, нашёл бездыханным. И всё же я не сомневался, что ты - жив. И вот, ты сейчас - живее, чем я.

Ты умер, чтобы жить, а я живу, чтобы умереть. Да! Слава его имени! Было так, как он обещал. Всё так, как должно быть. Ты - избранный.

– Кто?

– Благословен будет тот, в чьи руки я отдам Святую Книгу, кто познакомит с Ней мир.

– Книгу?

– Его Книгу, Книгу Мирдада.

– Мирдад? Кто такой - Мирдад?

– Возможно ли, что ты не слышал имени Мирдада? Странно. А я думал, что его имя распространилось по миру так же, как оно наполняет землю под моими ногами, воздух, который меня окружает, и небеса надо мной. Священна - эта земля, странник, его ступни касались её. Священен - этот воздух, его лёгкие наполнялись им. Священно - здешнее небо, Мирдад смотрел в него.

Монах нагнулся, поцеловал землю три раза и замолчал. Какое-то время мы не произносили ни слова. Наконец я сказал:

– Ты говоришь загадками. Кто - этот человек, которого ты называешь Мирдад?

– Выслушай меня, и я расскажу тебе то, что мне позволено рассказать. Меня зовут Шамадам. Я был Старейшиной Ковчега, когда один из девяти монахов умер. Едва душа ушедшего отлетела в мир иной, как мне сказали, что у ворот храма дожидается странник. Я сразу понял, что Провидение привело его к нам, чтобы он занял место умершего брата. Я должен был бы возрадоваться, что Господь всё ещё не оставил Ковчег, как и во времена нашего отца Сэма.

Я перебил монаха и спросил, правда ли то, что люди внизу рассказали мне, что будто бы Ковчег был построен старшим сыном Ноя. Он подтвердил:

– Всё, что рассказали тебе, - правда.

Затем он продолжил рассказ:

– Так вот, я должен был возликовать. Но по причине, которая находилась вне пределов моего ума, я обнаружил в своём сердце сопротивление. Ещё даже не взглянув на странника, я уже был настроен против него. И я решил отвергнуть его, осознавая, что тем нарушу закон, и, конечно, отвергну Того, Кто привёл путника к нашим вратам.

Когда же я открыл ворота и увидел его, юного, моё нутро переполнилось желчью, которую я был готов излить на него. Раздетый, разутый, очевидно, изголодавшийся, лишённый средства защиты, даже посоха, он выглядел беспомощным. И всё же, благодаря свету, исходившему из его глаз, он выглядел более защищённым, чем рыцарь, облачённый в латы с ног до головы, и старше, чем ему можно было дать на вид. Всё внутри меня восставало против этого юноши. Я жаждал его погибели. Не спрашивай меня, почему. Может потому, что взгляд его был столь проницателен, что обнажал мою душу, и я испугался, я не хотел открывать её никому. А может, его чистота, сорвав покрова, выявляла мою грязь, и я расстроился, что нечем укрыть её. Возможно, между нашими звёздами шла многовековая вражда. Кто знает? Лишь Он может сказать.

Я произнёс, что он не может быть принят в братство, и повелел ему убираться. Он стоял на своём и советовал мне передумать. Его совет я воспринял, как оскорбление, и плюнул ему в лицо. И снова он был твёрд и настойчив. Вытирая лицо, он посоветовал мне изменить решение. Когда он вытирал слюну с лица, мне показалось, что это я оплёван. Я чувствовал, что проиграл, и в глубине души признал, что битва была неравной, что он - сильнее меня.

Моё уязвлённое самолюбие не сдавалось до тех пор, пока не увидело себя растоптанным и брошенным в грязь. Я уже почти был готов исполнить просьбу этого человека, но прежде мне хотелось усмирить его. Конечно, это было невозможно.

Он попросил принести ему что-нибудь, во что он мог бы одеться, и что-нибудь поесть. Тут я снова воспылал надеждой. Вооружённый голодом и холодом против него, я верил, что смогу победить. Это было жестоко с моей стороны, но я отказался подать ему кусок хлеба, сказав, что монастырь живёт на пожертвования и не может разбрасываться своим имуществом. То была ложь, поскольку монастырь был богат. Я хотел заставить его умолять. Но он не умолял. Он просил так, будто имел право, и в его голосе мне послышался приказ.

Схватка наша продолжалась долго, но никто не выиграл. Победителем был он, с самого начала. Чтобы скрыть своё поражение, я предложил ему остаться в монастыре в качестве слуги. Это, как мне казалось, усмирит его. Тогда я не понял, что это я был просителем, а не он. Чтобы утвердить моё унижение, он согласился на моё предложение. Если бы я знал тогда, что, беря его в монастырь, я тем подписывал себе приговор. До последних дней я цеплялся за иллюзию, что я, а не он, - хозяин Ковчега. Ах Мирдад, что же ты сделал с Шамадамом! Ах Шамадам, что же ты сделал с собой!