Книга Мирдада

Две слезы, скатившись, оросили его бороду. Его рассказ тронул моё сердце, и я произнёс:

– Умоляю, не рассказывай мне больше о человеке, воспоминания о котором обращаются в слёзы. Но он ответил:

– Не волнуйся, посланник. То былая гордыня Старейшины вымывается слезами желчи. Былая власть его скрежещет зубами, сопротивляясь власти Святого Духа. Пусть гордыня рыдает, это её последние слёзы. О, если бы мой взгляд не был столь затуманен земными благами, когда впервые встретился с тем Небесным взглядом! О, если бы мои уши не были столь забиты мудростью земной, когда впервые услышали Божественную мудрость! О, если бы язык мой не был столь косен сладостью плоти земной, когда впервые столкнулся с языком Духа! Да, я пожал и пожну ещё плоды моих иллюзий!

Семь лет он прожил среди нас в качестве слуги: кроткий, услужливый, он ни на что не обижался, всегда был готов придти на помощь, выполнить любую прихоть наших братьев. Он не ходил, а парил в воздухе. Ни одного слова не слетело с губ его. Мы думали, что он принял обет молчания. Некоторые поначалу пытались дразнить его. Он принимал их выпады со смирением и вскоре заставил нас уважать его молчание. Остальные семь братьев восхищались его спокойствием и становились мягче и терпимее. Меня же такая невозмутимость тяготила и раздражала. Много раз пытался я вывести его из себя, но тщетно.

Он назвался Мирдадом. Он откликался лишь на это имя. Больше мы не знали о нём ничего. Несмотря на то, что никогда и ничем он не привлекал к себе внимания, его присутствие ощущалось всеми, настолько остро, что мы редко разговаривали при нём, даже о чём-то для нас важном, и осмеливались заговорить после того, как он удалялся к себе в келью.

То были годы изобилия, семь лет Мирдада. Имущество монастыря увеличилось всемеро, а то и больше. Моё сердце смягчилось, и, видя, что Провидение нам больше никого не посылает, я решил переговорить с братьями и принять его в наше братство.

Дальше случилось то, чего никто не ожидал. Мирдад разомкнул уста, и буря вырвалась наружу. Он дал волю всему, что долго скрывал, и оно хлынуло потоком, которому невозможно было сопротивляться. Братья были захвачены его напором, все, кроме Шамадама, который боролся с ним до последнего. Я надеялся повернуть течение вспять с помощью своей власти Старейшего в монастыре, но братья не признавали ничьей власти, кроме Мирдада. Мирдад был Мастером, Шамадам - изгоем. Мне даже пришлось пойти на хитрость. Я обещал некоторым братьям награду из золота и серебра, другим я посулил плодородные земли. Я уже почти преуспел в своём намерении, когда Мирдад узнал о моих стараниях и развеял их, лишь несколькими словами.

Странны и сложны были его идеи. Они записаны в Книге, о них мне говорить запрещено. Но его красноречие сделает чёрное белым, а белое чёрным - столь глубоко и сильно его слово. Чем я мог противостоять такому оружию? Ничем, кроме монастырской печати, которая хранилась у меня. Но и она оказалось бесполезной. Благодаря его призывам, братья заставляли меня ставить печать и подпись под всеми документами, которые они составляли. Постепенно они раздали все земли монастыря, которые были пожертвованы нам верующими в течение многих лет. Затем Мирдад начал отправлять Братьев в соседние деревни, нагружая их дарами для бедняков. В последний День Ковчега, который был одним из двух ежегодных праздников в монастыре (вторым был День виноградной лозы), Мирдад завершил свои безумства тем, что приказал Братьям снять с монастыря все украшения и раздать прихожанам.

Моё сердце было готово разорваться от ненависти к Мирдаду. Если бы ненавистью можно было убивать, то пламя, бушевавшее в моей груди, испепелило бы тысячу Мирдадов. Но Любовь его была сильнее моей ненависти. Битва была неравной. И моя гордыня не сдавалась до тех пор, пока не увидела себя раздавленной и втоптанной в грязь. Он разбил меня, не борясь со мной. Я же боролся с ним, а победил себя. Как часто, с Любовью и Терпением, он пытался отвести пелену с глаз моих! Как часто я искал большего, и тем лишь уплотнял пелену на моих глазах! Чем более кроток был он со мной, тем больше я его ненавидел.

Мы были двумя полководцами на бранном поле - Мирдад и я. Он был легионом, я же - воином-одиночкой. Если бы братья помогли мне, я бы в конце концов его одолел. И тогда я заставил бы его страдать. Но братья были на его стороне. Предатели! Мирдад, ты отомстил за себя.

На сей раз слёзы полились ручьём, Шамадам молчал, всхлипывая. Наконец, Старейшина поклонился и, три раза поцеловав землю, произнёс:

– Мирдад, мой повелитель, моя надежда, моё наказание и моя награда, прости горечь Шамадама. Голова змеи сохраняет яд даже после того, как её отсекли. Но она не может укусить. Ты видишь, Шамадам теперь - лишён зубов и яда. Поддержи его своей Любовью, чтобы он увидел день, когда из уст его польётся мёд так же, как из твоих. Ты обещал. Сегодня ты освободил его из плена первого, не дай же ему долго томиться во втором.

И он принялся говорить о том, что это был за плен. Однако голос его теперь стал мягким и густым, так что я едва верил своим ушам, словно не с этим человеком я только что разговаривал.

– В тот день он созвал нас в этой пещере, где он учил Семерых. Солнце уже садилось. Западный ветер нагнал тумана, который наполнил ущелье и повис над землёй, как покрывало. Туман доходил до этой горы, и она напоминала берег моря. К западу на горизонте застыло облако, заслонившее солнце. Мирдад обнял каждого из Семерых. Видно было, что чувства переполняют его, но он сдерживал себя. Затем он сказал:

– Долго жили вы в вышине, сегодня же в глубины вам сойти предстоит. Если не возвыситесь вы спуском своим и не присоедините долины к вершинам, высота всегда будет искушать вас алчностью, а глубина ослеплять.

Повернувшись ко мне и глядя мне в глаза, он продолжил:

– Что до тебя, Шамадам, твоё время ещё не пришло. Ты станешь дожидаться моего возвращения здесь, на вершине. И пока будешь ожидать своего часа, ты станешь хранителем Книги, Которая находится в железном сундуке под алтарём. Смотри, чтобы ни одна рука не касалась Её, даже твоя. В своё время я пришлю к тебе посланника, который заберёт Книгу и отдаст миру. Ты узнаешь его: он поднимется на вершину по склону. Он начнёт своё путешествие одетый, возьмёт с собой посох и семь буханок хлеба, но ты найдёшь его перед этой пещерой бездыханного, нагого, без посоха и без пищи. До его появления уста твои будут сомкнуты, и будешь ты сторониться людей. Его вид освободит тебя из плена молчания. После того, как ты отдашь ему Книгу, ты превратишься в камень и будешь охранять вход в эту пещеру до моего возвращения. Из этого плена лишь я смогу освободить тебя. Если ожидание покажется тебе долгим, то удлинится оно, если же ты сочтёшь его кратким, то станет оно ещё короче. Терпи и веруй.

Он обратился к Семерым, и, махнув им рукой, сказал: "Братья, идите за мной".

И зашагал вниз по склону. Он шёл, высоко держа голову, смотря вперёд, едва касаясь земли. Когда они достигли края, где начинался туман, солнце пробилось сквозь тучу, образуя в небе проход, озарённый светом. Мне показалось, что Мастер и его Семеро спутников отделились от горы и пошли через этот проход к солнцу. Как же горько мне было оставаться здесь одному.

Шамадам обмяк и замолчал, склонил голову, закрыл глаза и несколько раз вздохнул. В таком состоянии он пребывал долго. Пока я искал подходящие слова, он поднял голову и сказал:

– Ты - возлюбленный сын Судьбы. Прости меня, я много говорил. А как иначе? Может ли тот, чей язык был скован полтора столетия, сбросив оковы, произнести лишь "да" или "нет"? Может ли Шамадам быть Мирдадом?

– Позволь задать тебе вопрос, брат Шамадам.

– Слова твои ласкают слух. Давно никто не называл меня братом. Последний раз это было, когда мой единственный брат умер много лет назад. О чём ты хотел спросить?

– Если Мирдад - Учитель, то мне странно, почему в наши дни никто не слышал ни о нём, ни о семи братьях?