Книга Мирдада

– Возможно, Мирдад ждёт своего часа. А может, учит под другим именем. В одном я уверен, Мирдад изменит мир так же, как он изменил Ковчег.

– Должно быть, он давно умер.

– Мирдад сильнее смерти.

– Ты хочешь сказать, что Мирдад уничтожит наш мир, как он уничтожил Ковчег?

– Нет! Он освободит мир так же, как освободил Ковчег. И затем он зажжёт Свет, Который люди, похожие на меня, похоронили под толщей иллюзий и прозябают в темноте. Он возродит в человеке то, что человек успел разрушить. Скоро Книга будет в твоих руках. Прочти Её, и ты увидишь Свет. Подожди здесь, я скоро вернусь. Тебе нельзя идти со мной.

Он встал и вышел. Я тоже вышел наружу, но дошёл лишь до края пропасти.

Что за картина открылась моему взору! Пейзаж, раскинувшийся вокруг, насыщенный невиданными цветами и оттенками, покорял. Мне почудилось, будто я растворяюсь в нём, растекаюсь капельками по поверхности - по морю, такому спокойному, подёрнутому дымкой, по холмам, то изгибающимся, то отклонившимся назад, но всё же вырастающим один за другим, образуя гряду, возносясь всё выше от моря до вершин Молочных гор, по селеньям, приютившимся на склонах, утопающих в зелени, по долинам, свившим свои гнёзда меж гор и утоляющим жажду из плачущего сердца хребта, со множеством людей, занятых повседневным трудом, и животными, пасущимися на лугах, по оврагам и лощинам, этим шрамам, нанесённым Временем на некогда молодое чело гор, я словно унёсся с ветерком в небо и вместе с тем остался на земле.

Лишь созерцание Каменного склона вывело меня из состояния отрешённости и вернуло мои мысли к монаху, к его рассказу о себе, о Мирдаде и о Книге. Думая об этом, я не мог не восхититься той рукой, которой отправила меня в путь за одним, чтобы обрести другое. Я возблагодарил её.

Монах вернулся и, протягивая мне свёрток, завёрнутый в пожелтевшую от времени ткань, сказал:

– Отныне мой долг становится твоим. Будь верен в выполнении его. Теперь же пришёл час моего второго плена. Уже скрипят врата моей тюрьмы, открываясь навстречу мне, и близок тот миг, когда они захлопнутся за мной. Долго ли будут они закрыты, знает лишь Мирдад. Скоро о Шамадаме не вспомнит никто. Ах, как больно пребывать в забвении!.. Но зачем я всё это говорю? Мирдад не за бывает ни о ком. Кто живёт в его памяти, будет жить вечно.

Повисло молчание, а когда Старейшина поднял голову, то я увидел, что глаза его полны слёз. Он прошептал:

– Теперь ты спустишься в мир. Но ты - наг, а мир не терпит наготы. Ведь даже душу пытаются там облечь в лохмотья. Моя одежда больше не нужна мне. Я пойду в пещеру, сниму её, и тебе будет, чем прикрыться, хотя одежда Шамадама подходит только Шамадаму. Мне остаётся лишь пожелать, чтобы не была она для тебя тяжкой ношей.

Я принял его предложение в молчании. Когда Старейшина ушёл в пещеру, я раскрыл Книгу и начал переворачивать пожелтевшие, выцветшие листы.

Вскоре я обнаружил, что глаза мои прикованы к первой странице. Я попытался прочесть то, что там написано. Книга захватила меня. Я читал, всё больше погружаясь в текст.

Я подсознательно ждал, что Старейшина закончит раздеваться и позовёт меня, чтобы забрать одежду. Но минуты шли, а меня никто не звал.

Оторвав взгляд от Книги, я повернулся и заглянул в пещеру. Я увидел одежду, лежащую на камнях. Но Старейшины там не было. Я позвал его несколько раз, каждый раз громче. Ответа не последовало. Я удивился и заволновался. Другого выхода из пещеры, где я стоял, не было. Старейшина не выходил из пещеры - в этом я был уверен. Может, я беседовал с призраком? Но нет, то был человек, из плоти и крови, я ощущал его присутствие каждой клеткой своего тела. Кроме того, в руках я держал Книгу, Которую он принёс, а в пещере лежала его одежда. Что если он - под ней? Я подошёл и собрал вещи. Никого.

У меня мелькнула мысль: вдруг Старейшина каким-то образом выбрался из пещеры и свалился в Чёрную пропасть? Я бросился к выходу. Выбежав, я сделал несколько шагов и наткнулся на глыбу, стоящую на краю пропасти. Раньше её здесь не было. Валун напоминал сидящее животное, но голова была похожа на человеческую, с грубыми, тяжёлыми чертами, широким подбородком, поднятым вверх, челюсти сжаты, губы сомкнуты, глаза устремлены на север.

Книга

Перед вами Книга Мирдада, записанная Нарондой, младшим и нижайшим по чину из братьев. Сей путеводитель - Маяк и Небеса для тех, кто ищет выход за пределы.

Остальные да остерегутся читать Её!

Глава 1

В тот вечер восемь монахов собрались за обеденным столом. Мирдад стоял по одну сторону, дожидаясь, пока остальные станут с другой.

Одно из правил Братства было стараться как можно реже произносить слово "Я". Брат Шамадам хвастал своими достижениями на посту Старейшины. В доказательство того, что он приумножил наши богатства и упрочил тем положение Ковчега, он приводил множество цифр. При этом он часто употреблял нежеланное слово. Брат Майкайон заметил ему это, и разгорелся спор. Речь велась о целесообразности данного правила и о том, откуда оно взялось - отец ли Ной так постановил или наш первый брат Сэм. Спор привёл к взаимным упрёкам, а упрёки ко всеобщему замешательству, когда много было сказано, но мало понято.

Желая обернуть всё в шутку, брат Шамадам обратился к Мирдаду и произнёс:

– Средь нас есть тот, кто - могущественнее патриарха. Мирдад, укажи нам путь из лабиринта слов!

Все посмотрели на Мирдада. И он впервые за семь лет разомкнул уста и произнёс:

– Братья Ковчега! Насмешка породила желание Шамадама, и предвосхитила решение. Войдя в Ковчег, Мирдад уже выбрал и место и час - эти обстоятельства, когда разомкнутся уста его и спадёт вуаль, и раскроется сущность его перед вами и перед миром.

Семью печатями Мирдад сковал уста свои. Семью вуалями сокрыл своё лицо. Всё это сделано затем, чтоб смог он научить и вас, и мир, когда вы будете готовы принять его учение о том, как разомкнуть уста и сбросить пелену с очей, и как раскрыть вам в полноте Небесного блаженства, что вам принадлежит и чем являетесь по сути. Глаза вам застит пелена, и потому, куда б ни обратили взор, вы не увидите ничего, кроме вуалей. Уста вам сомкнуты печатями, и слово, любое, что произнесёте, будет мертво. Ведь какова ни есть природа вещи, ей формой будет пелена, накинутая жизнью, чтоб эту вещь прикрыть и ограничить. И взгляд ваш - лишь вуаль, и как же может он показать вам что-либо другое, кроме вуали или пелены? Слова - лишь вещи, закосневшие в слогах и в буквах. Как же могут ваши уста, что есть печать, произносить что-либо кроме штампов? Прикрыть вуалью может взгляд, но не проникнуть сквозь неё. Запечатлит язык, но не отверзнет он засовы. И нет нужды ждать большего от них. Они – суть части тела, и работа их – такова, и ей они– прилежны. Прикрыв и наложив печать, они взывают к вам узнать, что там таится за вуалью, и отомкнуть задвинутый засов. Хотите ли узнать, что – за вуалью? Тогда вам нужен глаз другой, не тот, что веком и ресницами прикрыт. Уйти от штампов вам помогут уста другие, не те, что нам– знакомы. Начните же с того, что научите глаз увидеть верно, коль хотите увидеть верно вещи. Не глазом вы должны смотреть, но сквозь него, дабы узреть, что скрыто за вуалью. Начните же с того, что научитесь вы верно говорить, коли хотите произносить слова другие верно. Не языком и не устами речь ведите, но через них вам должно говорить, чтоб выразить слова, что закоснели.

Когда же вы начнё те видеть верно , говорить, тогда узрите себя, и словом выражать себя начнё те. Всему присущ, за всем сокрытый, так же, как в слове и за словом, пребываешь лишь ты, провидец и оратор.

И если мир останется загадкой, то потому, что ты - загадка. И если речь на лабиринт похожа, то потому, что ты - лабиринт.