Книга мучеников

Ему, чтобы ты никогда не потерял такое зрение, ибо тогда ты будешь слеп и душой и

телом”.

Этой же ночью охрана подготовила Хупера к смерти, и такая подготовка вошла в

обычай у шерифов Глостера: шериф вместе с мэром и старейшинами вошли к Хуперу и

взяли его за руку. Когда они так взяли его, Хупер сказал: “Господин мэр, я сердечно благодарен тебе и другим твоим братьям, что вы взяли

меня, заключенного и приговоренного человека, за руку. К моей радости это является

бесспорным доказательством вашей старой любви и дружеского отношения ко мне, которые не угасли. Я верю также, что все, чему я учил вас раньше, не забыто. Тому, чему я учил, когда благочестивый царь, который уже умер, назначил меня епископом и

пастырем. За эту истину и искренние доктрины, которые я не признаю ни ложными, ни

еретическими, как считают некоторые, я прибыл сюда, я уверен, что вы знаете, по

приказу королевы, чтобы принять смерть. И я прибыл сюда, где учил, чтобы доказать

это учение своей кровью”.

Хотя ею слова опечалили шфифа и бывших с ним, они все же собрались перевести

его в общую темницу. Но и вардейцы начали просить за него, говоря, что он так тихо, терпеливо и смиренно ведет себя, что даже ребенок мог бы его охранять и что они сами

будут смотреть за ним, лишь бы не отправлять его в общую темницу.

Итак, было решено оставить его в доме Роберта Инграма, и шерифы, сержанты и

другие сторожили его всю ночь. Хупер попросил разрешения лечь в постель очень рано, так как ему нужно было подумать о многих вещах, потому он лег в пять часов вечера и

спал, громко храпя, до поздней ночи, после чего встал и до утра молился. Когда он

поднялся ранним утром, просил, чтобы никто не входил в его комнату, чтобы он мог

побыть один до времени своей казни.

Около восьми часов 9 февраля 1555 года сэр Джон Бриджес и лорд Чандос со

многими людьми - сэром Энтони Кингстоном, сэром Эдмундом Бриджесом и другими

участниками процесса, назначенными смотреть за казнью, вошли в дом. В 9 часов

господину Хуперу сказали, чтобы он подготовился, потому что пришло время, и его сразу

же вывели из комнаты шерифы, держа в руках дубинки и другое оружие. Когда Хупер

увидел множество оружия, он сказал шерифам: “Господа шерифы, я не предатель и нет

нужды совершать так много действий, чтобы привести меня на место, где я должен

пострадать. Если бы вы сказали мне, то я бы сам пришел на место казни и не тревожил бы

всех вас”.

В Глостере в это время был базарный день и около семи тысяч человек собрались, чтобы посмотреть, как Хупер будет вести себя перед смертью. Он шел между двух

шерифов, как агнец к месту заклания, в мантии, принадлежащей хозяину дома, его шляпе

на голове и с тростью, на которую он опирался из-за проблем с седалищным нервом, которые возникли у него в результате долгого пребывания в темнице, из-за чего он иногда

спотыкался. Он бодро улыбался всем своим знакомым, и многие потом сказали, что они

никогда прежде не видели его таким бодрым и так здорово выглядевшим.

Когда они подошли к месту казни, Хупер сразу же преклонил свои колени в молитве, так как ему не позволили обратиться к народу. Когда он молился, принесли сундук и

поставили на стул, этот сундук был знаком милости и прощения от королевы, если он

отречется от своих взглядов и учения. Когда он увидел его, то закричал: “Если вы любите

мою душу, уберите его! Если вы любите мою душу, уберите его!”

Когда он закончил молитву, подошел к столбу, снял мантию и передал ее шерифу, прося его вернуть ее владельцу. Он также снял остальную верхнюю одежду, за

исключением жакета и штанов, чтобы сгореть в оставшейся одежде. Но шерифы из-за

своей жадности не позволили ему остаться в ней, и Хупер послушно снял свой жакет, чулки и другую одежду, оставшись только в нижней рубашке. Гвардейцы дали ему три

мешочка с порохом, он взял назад свой чулок и связал им свою сорочку между ног, привязав при этом один из мешочков с порохом, а остальные два положил себе

подмышки.

Хупер попросил народ помолиться Господней молитвой вместе с ним и молиться

также за него, что они и исполнили с великим плачем, видя его страдания. Он подошел к

столбу и его приковали железным обручем к нему, чтобы он держал его, когда будет

гореть. Ему предложили приковать такими же обручами его шею и ноги, но он отказался.

Через несколько минут к нему подошел человек, ответственный за поджигание огня, и попросил прощения. Хупер спросил его, почему он должен простить его, ведь тот не

нанес ему никакой обиды. “О сэр,- сказал, рыдая, тот человек,- меня назначили поджечь

огонь!” Господин Хупер ответил: “Этим ты нисколько не обижаешь меня. Бог простит

тебе твои грехи, иди, исполняй свою работу, а я помолюсь о тебе”.

Его обложили сухой соломой для розжига костра, он взял две вязки соломы, поцеловал их и поместил каждую под свою руку под мешочек с порохом. Затем рукой

указывал, где он хотел, чтобы положили солому вокруг него, а сверху чтобы “обложили

хворостом; также указывал, где не хватало хвороста или соломы. Когда же он остался

удовлетворен тем, как разложили хворост, тогда зажгли огонь.

Из-за сырых дров прошло много времени, пока огонь наконец-то перебросился с

соломы на хворост. В конце концов, пламя вспыхнуло, но это было мрачное холодное

утро, и сильный ветер сбивал пламя с Хупера, поэтому оно так и не прикоснулось к нему.

Вскоре принесли сухого хвороста, так как больше уже не было соломы, и зажгли огонь.

Но пламя только слегка опалило хворост в самом низу и не могло подняться из-за вегра, поэтому оно только обожгло волосы Хупера и вздулась его кожа. В это время Хупер

молился спокойно и тихо, как будто не чувствуя боли: “О Иисус, Сын Давидов, будь