Книга об одиночестве
Шрифт:
Я смотрел вверх, пытаясь разглядеть, если не звезды, то луну, или хотя бы тучи, с которых сыпал тяжелый снег. Я слишком сильно запрокинул голову и упал. Удар макушкой о толстый лед под снегом отбил всю охоту вставать. Я решил отдохнуть: раскинув руки, глубоко вдыхал теплый воздух (еще в детстве знал, что когда идет снег, то становится теплее, именно поэтому не любил зимнее солнце: неестественно оно, когда просто освещает, но не греет – «мороз и солнце – не чудесно»). Мечтал так лежать еще, когда мне было четыре, но бабушка запрещала. «Простудишься и умрешь», – причитала она, с тяжелым вздохом поднимая меня, завернутого в полушубок. Я вспомнил эти ее слова и снова представил, что утром меня найдут вот такого: замерзшего, синего, мертвого. Я прикрыл глаза. Снег падал на веки и щекотал ресницы. Но я не хотел открыть
Я лежал, а снег все шел. Как мягкий пух он падал на меня и землю. Сквозь дрему я слышал шум редких машин, проезжающих мимо, и, кажется, уснул. Думая сейчас о том дне, пытаюсь припомнить ни проходил ли кто-то еще мимо меня, может недовольно ругнулся или просто остановился на мгновение, завидев мой распластавшийся силуэт, а потом осторожно обошел, стараясь не задеть, не разбудить. И все же надеюсь, что никто не проходил мимо. Вдоль трассы по ночам ходят разве что забулдыги да те, кто заглох посреди пути. Не хочу разочаровываться в людях, не хочу верить в то, что всем плевать друг на друга, плевать на несчастья других. Я верю в человека. Хоть и не верю в себя.
Наверное, я пролежал так около получаса. Мои ноги вконец онемели, пальцы рук, засунутые в карманы, замерзли, а губы спеклись. Во рту я ощущал невыносимую горечь, горло горело, а в голове мелькали слова: «Умрешь и простудишься. Умрешь и простудишься». Мне это казалось прекрасным началом для новой книги. Или даже заголовком.
В полудреме я слышал какой-то детский голос. Казалось, зовет Сашка, жалобно, протяжно. Я силился открыть глаза, но ресницы никак не хотели разлепляться. Пару раз я побеждал заиндевевшие прилипнувшие друг к другу веки, но они, открывшись лишь на мгновение, закрывались вновь. Голос продолжал звать меня, звал долго, и я наконец понял, что это не Сашка. В десятый раз разлепив веки, я наконец смог различить перед своим носом качающуюся прядь рыжих волос. С виду они были такие мягкие, такие невесомые, что я потянул к ним свои деревянные замерзшие пальцы и коснулся. Волосы на самом деле оказались мягкими. А может мне так просто показалось, пальцы-то совсем онемели. Я поднял глаза и увидел чье-то лицо. Совсем близко. Девушка, склонившаяся надо мной, сидела на коленях и держала меня за голову. Мне было трудно ее разглядеть: яркий свет фонаря за ее спиной ослеплял. Я лишь чувствовал теплые руки на своем затылке.
Что-то мягкое и большое легло мне на шею. Ее шарф оказался колючим, но теплым. Опершись локтями о холодную землю, я приподнялся. Она поддерживала меня за плечи. Глаза ее горели и кажется она готова была разрыдаться.
– Который час? – спросил я охрипшим голосом.
– По-моему, скоро одиннадцать, – ответила она, доставая из своего рюкзака термос. Протянула мне. В термосе оказался теплый горький чай.
– Вам лучше? – участливо спросила она.
– Да… Я шел в магазин и, видимо, упал, – медленно сказал я, так же медленно соображая.
– Сможете встать? – Она взяла меня под руку, помогая подняться. – Может лучше домой? – спросила она. – Зачем вам в магазин?
– Хлеб купить, – соврал я.
– У меня с собой есть хлеб и молоко, – ответила она. – Давайте я вас провожу. Судя по тому, как вы лежали, вы спускались вдоль дороги. Значит дом ваш в противоположном направлении. Мне тоже в ту сторону.
Она уже помогла мне встать и подхватила под локоть. Я невольно облокотился на нее, кажется, мои ноги были слегка обморожены, и ей пришлось приобнять меня, чтобы я не свалился в снег. Мы поднимались в гору молча.
«Однозначно она почувствовала, что от меня несет как от бомжа, – думал я. – Так зачем она остановилась? Зачем привела меня в чувство? Что ей нужно? А вдруг она бандитка и убьет меня в подворотне со своим подельником? А зачем? Денег у меня нет, только на водку и осталось в кармане», – все эти умозаключения зароились в моем замерзшем мозгу, и я только боязливо поглядывал на нее. Я молчал, стараясь дышать только носом, представляя, как она задохнется и упадет, если я выдохну ей в лицо многодневную смесь водки и сигарет. Она тоже молчала и совсем не смотрела на меня. Сбоку мне были видны ее прямой нос, снежинки на ресницах, высокий лоб, из ее губ струился пар, она тяжело дышала. Я видел, что ей трудно тащить меня в гору, но и отказаться от помощи не мог: ноги никак не могли согреться,
пару раз я спотыкался и упал бы, если бы она не придерживала меня. В молчании, словно по интуиции, наконец мы добрели. Это был первый раз, когда девушка провожала меня до дома.– Приятно было познакомиться. Возьмите, – она вытащила из огромного рюкзака хлеб и молоко. У меня не было сил с ней спорить.
– Спасибо, – пролепетал я.
– Героям тоже нужна удача, – улыбнулась она и растворилась в ночном снегопаде.
Я еще долго стоял у подъезда, вглядываясь в снежный поток. Наконец вошел в темноту подъезда и вызвал лифт. Героям нужна удача. Героям… удача… Знакомая фраза… Чертовски знакомая. Откуда это? Почему она мне это сказала?
Двери лифта открылись, и вдруг меня осенило. Это же из моей книги! Из второй! Или третьей? Нет, из второй. Про альпиниста. Откуда она знает? Черт возьми! Она поняла, кто я. Она узнала. Поэтому и пошла со мной.
Впервые за долгие месяцы я смог построить кривую, но логическую цепочку событий. Она шла по дороге – увидела человека – остановилась – узнала меня – решила помочь, решив, что я не сделаю ей плохого.
Я отворил дверь квартиры, скинул ботинки, сунул колючий шарф в рукав пальто, машинально открыл молоко, налил в стакан и сделал глоток. Я понял это только, когда проглотил. Молоко отдавало водкой из грязного стакана. Но все же это было молоко.
Я сильно замерз. И, похоже, чуть-чуть подвернул лодыжку, когда падал. Доковыляв до батареи, я сел к ней спиной и усмехнулся. Сам не зная чему. Тому ли, что меня впервые кто-то проводил до дома. Или тому, что лежал там и хотел умереть. Или тому, что впервые за три месяца выпил что-то еще кроме водки.
Глава 5. Лиса
«Бывают в жизни минуты, когда внезапно распахивается волшебная дверь
и жизнь дарит вам встречу, на которую вы никогда не надеялись».
(Гийом Мюссо)
На следующий вечер я опустошил сломанный почтовый ящик с погнутой дверцей. Среди рекламного хлама и неоплаченных квитанций кокетливо пряталась красная визитка. С обратной стороны было написано: «Книга появится в продаже завтра. Поздравляю». Это от Алика, моего агента. Накануне он настойчиво звонил в дверь, но я не открыл, был занят – изучал примитивный узор обоев. Я совсем перестал отвечать на мобильный. Айфон валялся где-то в районе квартиры, наверное, разряженный. Мне было лень его искать и к тому же нравилось жить в неведении, отшельником. Отшельником с ванной, горячей водой и водкой. И да, мне было плевать на мои книги, на моих читателей и гонорар. Я устал жить. И писать. Нет, не только развод был причиной. Просто я разочаровался в жизни и в себе. «О чем я пишу?» – спрашивал себя. Мне 28, а строчу о каких-то стариках, вспоминающих молодость и любовные похождения. А сам я что буду вспоминать на пенсии? И доживу ли вообще до нее? И писатель из меня никудышный. Если не получается быть ни Толстым, ни Достоевским, то зачем вообще быть хоть каким-то писакой?
На следующее утро, еле продрав глаза, я все-таки вышел из дома. Хотел увидеть книгу на столе в магазине, потрогать ее руками – тщеславие победило запой. Обмотался до глаз красным шарфом провожатой (она забыла его забрать или специально оставила, чтобы он напоминал о ней?) и нацепил кепку, чтобы не узнали. Меня, конечно, и так редко узнавали, но я не мог рисковать. Мокрый снег прекратился еще вчера и за утро успел подмерзнуть. Пару раз я снова чуть не навернулся в своих осенних туфлях. Зимние ботинки надо было искать в кладовке. Обычно этим занималась Ритка. В то утро, когда асфальт покрывался первым снегом, мои зимние ботинки уже стояли у порога, начищенные, носками к выходу.
Я вошел в книжный и подошел к столу с новинками. Странно было искать свою фамилию среди десятков известных миру авторов… Все такие интересные, красивые, сахарные и известные… а вот и я! Взяв книгу и вглядевшись в обложку повнимательнее, я вдохнул поглубже, чтобы не выругаться… Конечно, это я был виноват: полгода назад мне было плевать на оформление книги, и я доверил это дело Алику. Но такого я не ожидал: на картинке оказалась пафосная девка… Что за…
– Вот ведь уроды! – все-таки вырвалось у меня, наверное, чересчур громко.