Книга утраченных сказаний. Том I

Мы там бывали — нам с тобой знакома та страна: дитя, чей локон — золотой, дитя, чья прядь темна. (5) Тропа ль раздумий нас вела от очага в метель, иль в летний сумеречный час, когда последний отблеск гас, и стлали нам постель, — (10) но повстречаться довелось нам на дорогах Сна: темна волна твоих волос, мои — светлее льна. Мы робко шли, рука в руке, (15) след оставляя на песке, сбирали жемчуг и коралл, а в кронах рощ не умолкал хор звонких соловьев. В ведерки с серебром поймав (20) лучистый блик морских валов, мы убегали в царство трав, сквозь сонный дол, витым путем, что впредь уже не обретем, меж золотых стволов. (25) Не схож ни с ночью и ни с днем извечный вечер той поры, когда впервые нам вдвоем открылся Дом Игры: отстроен вновь, но стар на вид, (30) и золотой соломой крыт; ряд створчатых окон глядел на море с высоты. И здесь же — наш ребячий сад: редис к обеду, кресс-салат, (35) и незабудки, и люпин — душисты и густы. Самшит кустился вдоль дорог, а дальше — наш любимый дрок, алтей, дельфиниум, вьюнок (40) и алых роз кусты. Повсюду — детский говор, смех, шум, — но особняком от всех держались я и ты. Кто норовил друзей облить (45) из леек золоченых, Кто собирался возводить дома, помосты в кронах и города средь трав. Кто догонял цветных стрекоз, (50) кто напевал себе под нос, кто, в ожерелье из цветов, кружился в танце вновь и вновь, кто, на колени встав пред принцем нескольких годков (55) в венце из ярких ноготков слагал строку к строкам. Но двое, локоны смешав, склонив головки, не спеша, бродили по садам, (60) за руки взявшись, — и о чем шел разговор у них вдвоем — известно только нам.

(Перевод С. Лихачевой)

Примечательно, что стихотворение называлось Домик, или Приют Утраченной Игры, в то время как описывается в нем Домик Детей в Валиноре близ города Кор; но это, по словам Вайрэ (с. 19 ), «Домик Игры Сна, а вовсе не Утраченной Игры, как неверно говорится в песнях людей».

Я не стану пытаться анализировать или разъяснять идеи, заложенные в стихотворениях о «Домике Детей». Читатель, как бы уж он их не проинтерпретировал, вряд ли нуждается в помощи для того, чтобы распознать личностно значимые, вполне определенные эмоции, лежащие в основе всего этого.

Как я уже говорил, концепция, согласно которой смертные дети во сне приходили в сады Валинора, вскорости была целиком и полностью отвергнута; в окончательно сформировавшейся мифологии для нее не нашлось бы места, а уж тем более для предположения, что в один прекрасный день в некоем обозримом будущем «дороги через Арвалин к Валинору заполонят толпы сынов и дочерей человеческих».

Точно так же вскорости исчезла вся «эльфийская» миниатюрность. Замысел Домика Детей уже существовал в 1915 г., как явствует из стихотворения Ты и Я, ив том же году, и даже в тех же самых числах апреля, было написано стихотворение Шаги гоблинов (или Cuma? ?a Nihtielfas), касательно которого в 1971 г. отец заметил: «Хотелось бы мне на веки вечные похоронить злосчастный стишок, воплощающий все то, что я (очень скоро) пламенно возненавидел» [20] . Однако следует отметить, что в ранних набросках говорится, будто эльфы и люди в прошлом были «сходны ростом», и миниатюрность (а также прозрачность и расплывчатость) «фэери» — одно из следствий их «угасания» и напрямую связано с владычеством людей в Великих Землях. Но к этому вопросу я вернусь позже. В связи с этим, миниатюрность Домика представляется крайне странной, поскольку свойство это само по себе кажется чем-то особенным: Эриол, который на протяжении многих дней странствовал по Тол Эрэссэа, поражен тем, что жилище вмещает столь многих, и ему отвечают, что все входящие должны быть либо стать совсем малы. Но ведь Тол Эрэссэа — остров, населенный эльфами.

20

У отца спросили разрешения включить стихотворение в антологию, как уже прежде случалось не единожды. См. Биографию X. Карпентера, с. 74. где приводится отрывок из стихотворения, а также библиографию в том же издании (за 1915 г.).

Далее я даю три варианта стихотворения Кортирион среди дерев [Kortirion among the Trees] (впоследствии Древа Кортириона [The Trees of Kortirion)). Сохранились самые ранние списки (ноябрь 1915 г.) [21] , а также и множество последующих вариантов. Прозаическое введение к одному из ранних вариантов цитировалось на с. ~16–17~. Наиболее значительной переработке текст подвергался в 1937 г., еще одна последовала много позже; к тому времени стихотворение изменилось до неузнаваемости. Поскольку отец отсылал этот текст Реннеру Анвину в феврале 1962 г., предполагая включить его в сборник Приключения Тома Бомбадила, можно утверждать с большой степенью вероятности, что окончательный вариант относится именно к этому времени [22] .

21

Согласно отцовским записям, стихотворение датируется 21–28 ноября 1915 г. и было написано в Уорике «во время недельного отпуска из военного лагеря». Информация не вполне точна, поскольку сохранились письма к моей матери, написанные из военного лагеря 25 и 26 ноября, и во втором из них отец утверждает, что «сделал карандашный список "Кортириона"».

22

В письме отец говорил: «“Древа” — стихотворение слишком уж длинное и амбициозное, и даже если его сочтут неплохим, наверняка опрокинет лодку».

Сперва я привожу вариант 1937 года, в который вносились лишь незначительные изменения. В одном из самых ранних списков стихотворение озаглавлено на древнеанглийском Cor Tirion ?oera beama on middes и «посвящено Уорику»; но в другой рукописи второе название дано на эльфийском (второе слово не совсем поддастся расшифровке): Нарквэлион ла…ту алдалин Кортирионвэн (т. е. «Осень (среди) дерев Кортириона»),

Кортирион среди Дерев

Первые Стихи

О град, что увядает на холме, Где тает память прежних дней у древних врат, Покров твой сед, и сердце в полутьме, Лишь замок, хмурясь, как века назад, (5) Все мыслит, как меж вязов навсегда Уходит прочь Скользящая Вода, И к морю запада спешит среди лугов, Неся с собой сквозь водопадов шум Года и дни — к воде без берегов; (10) Не первый век потоком унесен С тех пор, как фэери возвели Кортирион. О островерхий град с холма ветров, Чьи переулки вьются меж теней, Где и сейчас, гордясь сиянием цветов, (15) Павлины бродят в красоте своей, — Равнина есть широкий пояс твой, Омытая серебряной водой Дождей и светом солнца; тысяча дерев Который полдень тень бросает на траву, (20) Который век хранит ветров напев. Ты — фэери град в Вязовой Земле, Алалминорэ из эльфийских королевств. Кортирион, древа свои воспой! Дубы и клены, тополь стройный твой, (25) Поющий тополь и прекрасный тис, Чьи дерева со стен взирают вниз, Величье мрачное храня, Пока мерцанье ранних звезд ночных Не загорится в черных листьях их, (30) Пока Медведицы Небесной семь лампад Их сумрачных волос не озарят, Короной увенчав смерть дня. О, мира дольнего оплот! Лишь лето знамя развернет — (35) И вязы музыкой полны, И в пенье их едва слышны Других деревьев голоса. Кортирион святой, о вязах пой — Им лето полнит паруса собой, (40) На гордых мачтах их листва растет, Флот галеонов, величав, плывет Сквозь солнечные небеса.

Вторые Стихи

Для острова, что увядает, сердце — ты, Последние Отряды медлят здесь, (45) Порою медленно проходят их ряды Твоими тропами, и их тосклива песнь: Святые фэери, эльфийский род, Что меж деревьями танцует и поет Самим себе — о том, что было и ушло. (50) Они проходят и теряются в ветрах, Волна в траве — и даже память унесло О золотых летящих волосах, О голосах как колокольчики в полях. Есть радость у весны: светла она (55) Среди дерев; но лето сонное к твоим Ручьям порой нисходит, где слышна Трель тайной флейты тоном водяным. Высокий тонкий звон такой Эльфийский колокольчик под рукой (60) У ветра издает. И лето, приходя глотнуть холодных чар, Чертог из запахов и света создает; Волшебный грустный отзвук в нем Звенит далеким серебром. (65) Тогда, о древний град, все дерева твои Тихонько сетуют, и долог шепот их; Для зачарованной ночи приходит срок, Когда, как призрачный, мерцает мотылек Вокруг горящих тонких свеч, (70) И обречен сияющий рассвет, И солнечных касаний мягкий свет На ароматной зелени лугов, Когда приходит час трав и цветов Под лезвие косы полечь. (75) Октябрь печальный облачить росистый дрок В сверкающие паутинки смог, Укрытый тенью, умирает вяз, Листва вздыхает, бледной становясь, Увидев Зиму вдалеке (80) И копья льда в ее руке. Непобедимая, грядет она Под солнцем Всех-Святых. И вот до дна Испита чаша, вязов час пришел, Крыла листвы летят, минуя дол, (85) Как птицы, над седой водой в тоске.