Книга утраченных сказаний. Том I

Тогда настало время первой ночи, и длилась она бесконечно долго; а валар весьма разгневались на предательство Мэлько. Поднявшись и бурля возле самых ног, грозили захлестнуть их сумеречные моря, что уже сокрыли в своих волнах множество островов.

Тогда Оссэ, ибо Улмо не было там, призвал к себе оарни и, объединив свои усилия, повлекли они остров, на котором стояли валар, из тех вод на запад, пока не достигли Эрумана, чьи высокие берега сдержали злой потоп; и то был первый прилив.

Тогда рек Манвэ:

— Теперь построим же мы спешно жилище, что станет защитой от зла.

И отправились они в Арвалин и узрели огромную равнину, что простиралась на бесчисленные лиги, достигая самих Внешних Морей. Это место, по словам Аулэ, вполне подошло бы для великого строительства и для создания прекрасных царств; для того валар и весь их народ сначала собрали самые громадные скалы и камни Арвалина и соорудили огромные горы между ним и той равниной, которую назвали они теперь Валинор, или Страна Богов. Поистине, сам Аулэ трудился семь веков по слову Манвэ, воздвигая Таниквэтиль, и рокот наполнил сумрак мира, и Мэлько услышал шум их работы. По причине их долгих трудов стала долина Эрумани весьма широкой и на диво ровной, ведь убрали они все камни и скалы, что были там; а горы Валинора поднялись нерушимы и неприступно-высоки. Увидев, наконец, эту мощную крепость меж Валинором и миром, боги вздохнули спокойно; но Аулэ и Тулкас поспешили в мир со многими из своего народа и принесли сюда, что смогли: мрамор и камень, железо, золото, серебро, бронзу и прочие всевозможные вещества, которые сложили на равнине, и Аулэ принялся за работу.

Но вот молвил он:

— Негоже работать в этом мраке, и злым было деяние Мэлько, которое разрушило прекрасные светильни.

Варда же ответствовала ему, говоря:

— Немало еще света осталось и в воздухе, и того, что разлился по земле.

И она пожелала собрать его вновь и поставить маяк на Таниквэтиль. Но Манвэ не пожелал, чтобы с небес собрали остатнее сияние, ибо и без того уже сгустилась тьма ночи, но по его просьбе Улмо поднялся из глубин и направился к блистающим озерам и прудам, наполненным сиянием. Там собрал он реки света в большие сосуды, пустив снова воды на их место, и с этим вернулся в Валинор. Там свет этот вылили в две огромные чаши, что сотворил Аулэ, работая во мраке, к возвращению Улмо, и были они названы Кулуллин и Силиндрин.

Потом в срединной долине выкопали они две огромные ямы и, хотя разделены они лигами, все же недалеки друг от друга в сравнении с безбрежностью этой равнины. В одну из них поместил Улмо семь золотых самородков, добытых им из самых потаенных глубин моря, и был брошен туда осколок светильника, горевшего прежде на столпе Хэлькар, что на юге. Затем засыпали они яму плодородной почвой, которую создала Палуриэн, и пришла Вана, что любит жизнь и солнечный свет и под чьи песни поднимаются и раскрываются цветы, и переливы голосов тех дев, что собрались вокруг нее, были подобны веселому гомону народа, что торопится на улицу в ясное утро. Там, над курганом, пела Вана песню весны и танцевала вокруг, изливая на него потоки золотого света, который Улмо принес от мерцающих озер и которым в конце был Кулуллин почти переполнен.

Но во вторую яму бросили они три огромных жемчужины, что Оссэ нашел в Великом Море, и вслед за ними Варда положила туда маленькую звезду, и они покрыли все это пеной и белыми туманами, а сверху слегка присыпали землей, а Лориэн, что любит сумерки, трепещущие тени и душистые запахи, несомые вечерними ветрами, владыка снов и видений, сел рядом и беззвучно и быстро нашептывал, пока его духи наигрывали едва слышные мелодии подле него, и казалось, словно в темноте, от далеких жилищ, доносится эта музыка; и боги поливали тот холм реками белого сияния и серебряного света, которым Силиндрин был наполнен до краев — и когда они окончили работу, был Силиндрин все еще полон.

Тогда явилась Палуриэн, Кэми, владычица Земли, супруга Аулэ, мать владыки лесов, и плела заклинания над этими двумя холмами, творя таинственные чары жизни и роста, чары юных листьев, цветения и созревания плодов, однако ни слова об увядании не было в этой песне. Закончив петь, надолго умолкла она, размышляя; валар же восседали вокруг этого места, и темна была равнина Валинора. Но вот прошло время, и во мраке вспыхнул, наконец, яркий золотой проблеск, и крик радости и хвалы вырвался у всех валар и у тех, кто был с ними. И вот, из того места, куда пролилась влага Кулуллина, поднялся тонкий побег, и от его коры лилось бледно — золотое сияние; и росток поднимался ввысь, и спустя семь часов вздымалось на том месте могучее древо, такое, что все валар и их народ могли усесться под его ветвями. Стройным и высоким было то древо, и ничто не могло пробить его гладкую кору, которая испускала слабый золотистый свет по всей его огромной высоте. Его прекрасные ветви простирались во все стороны, и золотистые почки набухали на всех побегах и веточках, и из них появлялись ярко — зеленые листья, чьи края светились. Немало дивного света давало то древо, но на глазах у валар в великом изобилии распустились на нем цветы, так что скоро все его ветви покрылись колеблющимися гроздьями золотых цветов, подобных мириадам висячих светильников, горящих огнем, и свет сочился с их кончиков и капал на землю с благозвучным звоном.

И боги вознесли хвалу Ване и Палуриэн и возрадовались в свете, говоря им:

— О, воистину прекрасно сие древо, и должно ему иметь свое имя.

И Кэми молвила:

— Пусть зовется оно Лаурэлин, ибо ярки его цветы и прекрасна музыка его росы.

Но Вана пожелала назвать его Линдэлоксэ, и оба имени остались.

И прошло двенадцать часов с тех пор, как показался первый побег Линдэлоксэ, и в сей час вспышка серебряного света пронзила золотистое сияние, и валар узрели росток, поднимающийся из того места, куда пролилась влага Силиндрина. Нежно-белая кора его мерцала, словно жемчуг, и подымался он так же быстро, как Лаурэлин, и пока он рос, сияние Лаурэлин убывало, и свет его цветов стал тусклее, пока древо не засветилось слабо, так, словно заснуло; но вот другое выросло теперь — такое же высокое, как Лаурэлин, и был его ствол еще стройнее и изящнее, а кора — как шелк, но ветви росли чаще, сплетаясь плотнее, побеги кустились гуще, и выпустили они потоки голубовато — зеленых листьев, подобных наконечникам копий.

И взирали валар в изумлении, но Палуриэн рекла:

— Не закончился еще рост этого древа.

И пока она говорила, древо расцвело, и соцветья его не висели гроздьями, но были как отдельные цветы, и каждый рос на тонком стебле, что качались согласно, и были те цветы как сребро, жемчуг и блистающие звезды, и горели они белым огнем; и казалось, словно у дерева бьется сердце, его сверкание трепетало, нарастая и убывая. Свет подобно жидкому серебру сочился от его ствола и стекал на землю, и по равнине разлилось великое свечение, хотя не было оно таким ярким, как свет золотого дерева, а из-за огромных его листьев и из-за биения его внутренней жизни беспрерывно трепетали тени в озере его сияния, тени весьма четкие и черные; тогда Лориэн не мог сдержать радости и даже Мандос улыбнулся. Но молвил Лориэн:

— Внемлите! Я дам имя этому древу, и будет оно зваться Сильпион.

И таково было его имя с тех пор. Тогда Палуриэн поднялась и сказала богам:

— Соберем же теперь весь свет, что падает каплями на землю с этого дивного древа и поместим в Силиндрин и пусть берут его оттуда понемногу. Смотрите, это дерево, когда пройдут двенадцать часов его сильнейшего света, тоже поблекнет, и тогда Лаурэлин ярко засияет снова; но чтобы не истощилось оно, бережно поливайте его из чаши Кулуллин в час, когда тускнеет Сильпион, а для Сильпиона сделайте вы то же самое, выливая обратно собранный свет из глубокой чаши Силиндрин при каждом убывании света золотого дерева. Свет — это сок этих дерев, и сок их — свет.

И значили сии слова ее, что хотя эти древа должно поливать сиянием их, дабы струился в них сок и жизнь, однако, живя и произрастая такими, как есть, давали они свет в великом изобилии, много больше того, что выпивали их корни; боги послушались ее слов, и Вана возложила на одну из своих дев, звавшуюся Урвэн, труд поливать Лаурэлин, а Лориэн повелел Сильмо, юноше, коего любил он, заботиться об освежении Сильпиона. Посему сказано, что стоило лишь полить каждое из древ, как наступали удивительные сумерки — златые и сребряные — и смешение света невиданной красы, пока одно древо не потухало совершенно, а другое не возгоралось полным сиянием.

Теперь при свете древ было Аулэ легко и удобно работать, и занимался он многими делами, а Тулкас помогал ему, и Палуриэн, мать волшебства, была вместе с ним. Сначала на Таниквэтиль было возведено великое обиталище для Манвэ и поставлена сторожевая башня. Оттуда отправлял Манвэ своих стремительных ястребов и встречал их, когда они возвращались, и туда часто прилетал в позднейшие дни Соронтур, Король Орлов, которому Манвэ дал великую силу и мудрость.

Был тот дом построен из мрамора голубого и белого и стоял посреди снежных полей, а крыши его были сделаны из сплетений того лазурного воздуха, что называется ильвэ и лежит над белым и серым слоями. Те сплетения сотворили Аулэ и супруга его, а Варда изукрасила звездами, и Манвэ поселился в том доме; на равнине же, в ярком свечении дерев, стояли дома прекрасного и радостного града, что звался Валмар. Ни металла, ни камня, ни древесины могучих деревьев не пожалели на его строительство. Были золотыми их крыши и серебряными — полы, а двери — из полированной бронзы; возвели их с помощью магии и скрепили стены их волшебством.