«Книга Всезнания»

Пыль медленно оседала на асфальт, решив, что оплакивать больше нечего.

По грязной, усыпанной осколками кирпичей и цемента дороге брели трое. Глубокие царапины роняли мелкие алые капли, словно уговаривая пыль продолжить притворяться дождем. Волосы этих троих были растрепаны, одежда порвана и перепачкана в пыли, гари и крови, но на лицах застыло странное, неуместное выражение. Полная отрешенность. Безразлично переставляя ноги по серому полотну, они пустым взглядом смотрели вдаль, на горизонт, но словно ничего не видели. Потому что в их головах звенел набатным колоколом вопрос, куда более насущный, чем злость на человека, решившего их убить.

«Если нас попытались взорвать, что будет с Киоко?»

И больше всех этот вопрос терзал Саваду Тсунаёши, который готов был прямо сейчас зажечь Пламя и лететь на ее поиски. Но он этого не делал. Потому что летать над городом под прицелом взглядов сотен горожан было запрещено. А подставлять Вонголу и своих друзей еще больше он не мог. Отойдя от места взрыва на достаточное расстояние и свернув в переулок, где никто не мог их увидеть, друзья начали быстро перешептываться. Было решено, что Тсуна, как единственный Хранитель, способный летать, отправится на поиски Киоко, Гокудера и Ямамото же должны были бежать к магазину стройматериалов — узнать, что произошло с Рёхеем, и вызвать подмогу. Телефоны парней пострадали от взрыва, равно как и планшет, но микрофлешку, за которой они приезжали, удалось сохранить: ее спасли небольшие размеры и то, что спрятана она была в нагрудном кармане пиджака Тсуны, ведь во время взрыва он инстинктивно защищал живот и грудь — самые уязвимые части тела. Впрочем, если бы парни не зажгли Пламя, даже чрезмерная выносливость и усиленные наличием Пламени защитные функции организма не спасли бы их. Но, к счастью, они успели его зажечь и даже приготовить оружие, а потому пострадали не сильно. Вот только это не решало вопрос, ржавым ножом вспарывавший сознание Тсунаёши. «Как там Киоко-чан?..»

Боль. Страх. Тоска. Чувство вины. Всё это беспощадной лавиной захлестывало душу Десятого Вонголы, но его разум оставался на удивление чист. Словно что-то в нем изменилось. Словно осознав, что он явился причиной возможной гибели любимой девушки, Тсуна повзрослел. И в его сознании щелкнул переключатель, оставивший детство, сомнения и неуверенность позади. Потому что больше он не имел права на ошибку. Ни на одну.

Взмыв в воздух, Савада оставил друзей и помчался высоко над городом, высматривая на дорогах черный джип, запримеченный им еще при входе в ныне почившее здание. Однако машины нигде видно не было, и Савада попытался прикинуть, в какую сторону мог податься Хоффман. Получалось, что ему необходимо было срочно убираться из населенного пункта и мчаться к автостраде, чтобы как можно быстрее покинуть зону досягаемости Хранителей, и Тсуна, взлетев повыше и посмотрев на город, словно на его уменьшенный макет, очертил для себя примерный район поисков. Рванувшись в сторону окраины, он нашел руины, в которые превратился несостоявшийся склад боеприпасов, и проследил за разветвлением дорог, отходивших от него, а затем помчался вдоль серого полотна, быстрее остальных выводившего автомобили из города.

Ветер, срывая с одежды цементную пыль, осенним холодом прижигал раны. Играя растрепанными, спутанными, перепачканными красной кирпичной крошкой волосами, он шептал научившемуся летать человеку, что люди не птицы, и участь Икара — единственное, на что они могут рассчитывать, взлетая слишком высоко. Пробираясь под изорванную одежду, он ласково, с садистским наслаждением царапал кожу холодом, пробегал вдоль позвоночника лезвием опасной бритвы и, смеясь, уносился прочь. А Тсуна лишь увеличивал скорость, помогая ветру стать еще холоднее, еще острее и еще беспощаднее.

«Киоко-чан, только не… только живи. Я всё сделаю, чтобы ты больше не плакала. Только не… Ты нужна мне. И старшему брату… всем нам! Пусть с тобой всё будет хорошо… Только пусть ты не…» Страшное слово Тсуна не мог произнести даже в мыслях. Он отказывался верить, что может больше никогда не увидеть Сасагаву Киоко. И летел всё быстрее и быстрее, проверяя одну дорогу за другой. Призрак летела рядом, всё порываясь ему что-то сказать, но не в силах издать ни звука. Желание Тсуны узнать, что же произошло с Киоко, было в сотню раз сильнее желания Стража ему об этом сообщить. А часы медленно и неотвратимо отсчитывали минуты, которые могли стать для девушки последними… но не стали.

Тсуна резко затормозил. На одной из узких, затерявшихся в хвойном лесу дорог, он вдруг увидел одинокую хрупкую фигурку, со всех ног мчавшуюся в направлении города. Машин на трассе не было, старое асфальтовое покрытие испещряли глубокие уродливые трещины, и единственным, что было живо на этой никому не нужной, заброшенной дорожной ветке, была одинокая девушка, спешившая куда-то так, словно от этого зависела ее жизнь. Тсуна рванулся было вниз, но затормозил, взлетел повыше и осмотрелся. Машины видно не было, деревья закрывали обзор буквально через пару сонет метров, однако на отрытом участке врагов не было, и потому Тсуна вновь устремился вниз. К той, кого он узнал бы из миллиона с любой высоты…

Сердце бешено билось о ребра, кровь пульсировала в висках, складываясь в сознании единственным понятным соловом. «Жива». Всё остальное уже было не важно, и только чувство вины приглушало радость, впрочем, не в силах полностью ее уничтожить.

Киоко, мчась со всех ног по заброшенной дороге, испуганно озиралась. Короткая клетчатая юбка и бежевый пиджак, составлявшие школьную форму, были измяты, а бант на шее сбился и казался просто рваной тряпкой, непонятно зачем ставшей частью гардероба. Волосы ее были всклокочены, будто через тело пропустили разряд тока, а в глазах застыла паника, но вместе с ней — отчаянная решимость добраться до города любой ценой. Сказать друзьям, что с ней всё в порядке. Успокоить тех, кто сейчас наверняка сбился с ног в поисках…

Запястья болели, красные полосы от веревок жгло огнем, ссадины на лодыжках с каждым шагом всё сильнее прижигали нервы, посылая мозгу прошение об отдыхе. Но она продолжала бежать, зная, что друзья не найдут себе места, пока не поймут, что ее оставили в живых. Впрочем, волноваться было и не из-за чего, ведь Клаусу Хоффману невыгодно было убивать подругу Десятого Вонголы. Но никто из подростков этого не понимал, что было торговцу оружием только на руку.

Внезапно опустившаяся на дорогу тень, с каждой секундой всё разраставшаяся, напугала девушку, и она отпрянула назад. Сердце бешено забилось, но, подняв глаза к небу, Киоко резко выдохнула. Колени подогнулись, слезы навернулись на глаза, а паника прошла, уступив место благодарности и счастью.

Он пришел. Он ее не бросил. Он сумел найти ее там, где никто бы не смог…

Тсуна приземлился на дорогу в десятке метров от подруги и кинулся было к ней, но замер в паре шагов. Чувство вины всё же перекрыло радость и, глядя на чуть не плачущую, прижимающую руки к груди девушку, Тсуна вдруг осознал, что он не имеет права подходить к ней, если…

— Прости, Киоко-чан, — прошептал Савада, и Пламя на перчатках Вонголы погасло, превратив их в уютные мягкие варежки.

Киоко всхлипнула. Закусила губу. А в следующую секунду крепко обняла парня, уткнувшись носом в его шею, и едва слышно пробормотала:

— Спасибо… спасибо, Тсуна…

Без уважительного суффикса, без привычного сдержанного тона, без формальностей, всегда отдалявших их друг от друга. Она впервые в жизни позволила эмоциям руководить разумом, и отчего-то это не казалось неправильным. Савада крепко обнял дрожавшую девушку, прижав к себе и отрешенно подумав, что больше никогда и никому ее не отдаст. Просто потому, что не сможет. Ведь абсолютное доверие человека, который попал в беду по его вине, хлестало сердце окропленным кислотой хлыстом, но в то же время прижигало раны обезболивающим под названием «счастье».

— Прости, я больше тебя не оставлю, — прошептал Тсуна, крепко прижимая к себе хрупкую, беззащитную фигурку, которую ему впервые в жизни хотелось не просто поставить на пьедестал и любоваться издали, а запереть на замок в пуленепробиваемом сейфе и оберегать ото всего и вся.

— Спасибо…

Киоко снова всхлипнула, но слезы с ее ресниц всё еще не срывались. Она со всей силы жмурилась, стараясь не показать собственную слабость слишком важному для нее человеку, а он, почувствовав, что она еле держится, осторожно сказал: