Книга юного конструктора, том 1
Шрифт:
Строцци улыбнулся:
— Многовато требую. Между нами, лично я считаю, что буркини защищает женщин от рака кожи.
Ксено не знала, всерьез ли Строцци ожидал, что она…
— Но призыв к запрету звучит все громче, — сказал он. — На каком основании мы можем это сделать? Борьба против фанатизма и ортодоксальности? Нет никакой директивы, которая обязывает нас к этому. И хорошо. Иначе можно бы выключить в Европе свет и закрыть лавочку. Ведь нам пришлось бы запретить кафтан и штреймел и…
— Как вы сказали?
— Штреймел. Ну, большую круглую меховую шапку ортодоксальных евреев.
— Но здесь есть разница, — чуть не шепотом заметила Ксено.
— Разумеется, разница есть. Во всем сходном есть различия. И все, что различно, сходно! Я вам вот что скажу: тогда нам бы пришлось запретить даже деловые костюмы. Я тут в офисе окружен мужчинами
Ксено растерянно смотрела на Строцци, а тот рассмеялся, откинулся на спинку кресла и широко раскинул руки. Потом наклонился вперед и, все еще улыбаясь, но теперь уже с удовольствием переключаясь на серьезное любопытство, сказал:
— Однако я не хочу отнимать у вас драгоценное время. Скажите мне прямо, что я могу для вас сделать.
Слова Строцци, что он не хочет отнимать у нее драгоценное время, были не только ироническим переворотом ситуации, это был классический круговой финт, как сказал бы фехтовальщик. Ксено не могла отпарировать, поскольку даже не знала, что такое круговой финт. Она понятия не имела, насколько сильно фехтование может воздействовать на характер человека. И потому на самом деле она, всегда так тщательно готовившаяся к любой ситуации, была совершенно не готова к встрече со Строцци. Обход явного намерения противника, избегания и обманные движения, использование финтов, круговой финт, обман прямым уколом, финт ударом, а затем укол, после внезапного, неожиданного выпада. Противник и оглянуться не успевает, а все уже кончено, они пожимают друг другу руки, с выражением уважения и величайшей почтительности. И вот уже некий стажер проводил Ксено к лифту и в вестибюль «Берлемона», она вышла на улицу, на свет чуть ли не взрывающегося солнца, и, как в дурмане, пошла обратно, на улицу Иосифа II, в свою контору. Что же это было?
Неожиданной древнегреческой преамбулой он выбил ее из колеи, а затем поверг в замешательство, перейдя на французский. Она тоже заговорила по-французски, хотя в этом языке чувствовала себя неуверенно, предпочитала английский, которым, как, кстати, и он, владела превосходно. Строцци определенно знал об этом, его информировали на все сто процентов. Но французский позволял Строцци, не в пример ей, вести разговор свободнее и изящнее и держать дистанцию по собственному усмотрению. А история с буркини — он в самом деле говорил серьезно? Нет, вряд ли — это был превосходный обманный маневр. Она так растерялась, что забыла о бдительности, утратила концентрацию. И теперь, по дороге в контору, еще не уяснила, какие последствия возымеет этот разговор. Напротив, твердила себе, что в конце концов сражалась неплохо, снова и снова мысленно анализировала существенные моменты разговора, будто прокручивала отснятый клип, снова и снова, пока не убедилась: да, это победа. Временами она выказывала слабость, но в итоге одержала победу!
Она знала, что он знал: для нее, собственно говоря, речь шла о переходе в другой гендиректорат. Ведь именно по этой причине она изначально и просила о встрече. И по этой же причине встречу все время оттягивали. Ведь так дела не делают. И без поддержки она бы ждала до сих пор. Теперь же вообще не коснулась этой темы. Представила Jubilee Project. И решила, что выходит превосходная ансамблевая игра. Она выставит на передний план значение и заслуги Комиссии и таким образом улучшит ее имидж в глазах европейской общественности. Ведь именно она все придумала, создала концепцию и сумела все сделать. В результате станет ясно, что она заслуживает в этом учреждении пост поважнее. Прямо говорить об этом теперь совершенно незачем. Теперь ей нужны лишь одобрение и формальная поддержка председателя. Если он заявит, что юбилейные торжества — его желание, то создастся ситуация, когда отступление станет невозможным, и всем волей-неволей придется тянуть за один общий гуж. Ксено передала Строцци записку Мартина, разъяснила ему идею в целом, особо подчеркнув, что речь идет о Комиссии, а не о ЕС, о том, чтобы Комиссия выглядела не как институт далеких от жизни бюрократов, а как блюстительница уроков истории и прав человека. Поэтому и важно финансировать проект исключительно из бюджета Комиссии, а прежде всего необходимо заручиться полной поддержкой председателя. Ведь проект определенно отвечает интересам председателя, как раз в нынешние времена,
когда у Комиссии есть реальная проблема с имиджем. Она рассчитывает, что юбилейные торжества откроются программной речью председателя и…«D’accord, — сказал Строцци, — d’accord. Думаю, что не подвергну гибкость своих полномочий слишком большой перегрузке, если…»
«Пардон?»
«Думаю, — улыбнулся он, — я полномочен сразу, без повторных запросов, дать вам согласие: председатель поддерживает эту идею и выступит на открытии с речью. Протокол нашего разговора вместе с этим согласием я распоряжусь подготовить незамедлительно. Вы получите его еще сегодня».
Вот она, победа Ксено. Она получила, что хотела. Так она говорила себе, когда добралась до дома № 70 по улице Иосифа II и первым делом зашла в столовую за кофе. С бокальчиком кофе она направилась к столику во дворе, за которым сидели двое саламандр, села рядом, вдруг ощутив горячую симпатию к графу Строцци, наверно, деловые костюмы и правда надо бы запретить, она спросила, не найдется ли у них сигареты, сейчас как раз настало время в виде исключения покурить, саламандры отпрянули, будто она спросила про мышьяк или опиум. Тут во двор вышли Мартин и Богумил, тоже с бокальчиками кофе, Ксено махнула им рукой, сказала:
— Good news! [147] Jubilee Project отныне — желание председателя. Кто-нибудь угостит меня сигаретой?
Ее вдруг охватило опасливое чувство, но она подавила его. Дело в том, что под конец Строцци обронил еще две-три фразы о дальнейшем планировании: «Ах да, я позабочусь, каким образом нам подключить к проекту страны-члены».
«Страны-члены? То есть Совет? — сказала Ксено. — Зачем? Мы ведь решили, что проект — дело Комиссии».
«Да, верно. Но основали Комиссию страны-члены».
147
Хорошая новость! (англ.)
«Bien sur. Разумеется».
Именно тогда Ксено потеряла бдительность. Это «bien sur» определенно стало брешью в ее защите. Она проморгала сабельный удар. А встреча-то завершилась. Своим «bien sur» она повесила себе на шею институты, которые, как вполне обоснованно предлагал Мартин, подключать не следует, — Совет и Парламент. Вместо одной нити теперь целый ворох, уйма важных интересов, а не единственный общий. И уже несколько дней спустя она, так стремившаяся оказаться на виду, хотела только одного — стать невидимкой, свалить все на Мартина, а Мартин тогда уже сидел у постели брата в венской больнице «Скорой помощи» имени Лоренца Бёлера.
Но до тех пор еще состоялось межслужебное совещание. Там все тоже прошло прекрасно. Большинство гендиректоратов совещание проигнорировали. Любому в Комиссии, кто хотел продвинуть тот или иной проект, всеобщее отсутствие интереса здорово облегчало жизнь. Ведь таким образом он получал возможность сразу, не отбиваясь от несчетных мнений и контрмнений, неконструктивных предложений и мелочной критики, делать большие шаги и создавать факты, которые затем исключали отступление. О совещании известили всех.
Конечно, прислали кого-то из ГД «Информация», ведь, что ни говори, изначально проект исходил от миссис Аткинсон, с которой Ксено поддерживала постоянный контакт. Пришла и представительница ГД «Миграция и внутренние дела», что в результате окажется весьма полезным, поскольку мероприятия в память о Холокосте находятся в ведении этого гендиректората и она вполне могла помочь компетентностью и контактами. Пришел и молодой человек из ГД «Торговля», тут не обошлось без Фридша, который явно хотел быть в курсе проекта Ксено, сам молодой человек лишь кое-что записывал и временами кивал. Удивительно, что присутствовал и сотрудммк ГД «Юстиция и потребители». Кам выяснилось, чиновник, отвечавший в «ЮСТ» за сотрудничество с «Культурой», был внуком уцелевших в Холокосте французских граждан. Мартин тотчас заинтересовался:
— Живы ли еще ваши дед и бабушка?
— Увы, нет. Обоих уже тридцать лет мет в живых.
— Из «Сельского хозяйства» никого нет? — иронически осведомился Мартин в начале совещания.
ГД «Сельское хозяйство» имел самый большой бюджет, был как бы государством в государстве, с железной политикой собственных интересов, но, как известно, слабой поддержкой интересов других гендиректоратов. Представитель «Информации» заметил:
— Крестьяне проявляют ответственность, когда дело уже быльем поросло.