Книга юного конструктора, том 1
Шрифт:
Среди собравшихся никто, разумеется, не только не возражал против широкой кампании по улучшению имиджа Комиссии, но и не ставил под сомнение идею поместить уцелевших в Освенциме в центр ее юбилея. Информация, что этот проект есть пожелание председателя, каковое председатель успел подтвердить, сделала все остальное, так что документ Мартина был в целом одобрен, обсуждались лишь некоторые практические и организационные пункты: календарный план, финансовые средства, ресурсы, а также кадры. Примерно через полтора часа совещание закончилось, и теперь все определенно стало на рельсы.
Пятница, вторая половина дня. По дороге домой Мартин Зусман купил в сырной лавке на Вьё-Марше багет, бутылку «Сансер-блан» и небольшое сырное ассорти. Продавец, молодой парень — от всего, что он с наслаждением
— Вы не поверите, но она куда лучше бургундской moutarde aux figues [148] . — От восторга он смачно чмокнул кончики пальцев и добавил: — А к козьему сыру инжирная горчица совершенно необходима, да что говорить, вы и сами знаете, но на сей раз вы обязательно должны купить тичинскую.
148
Инжирная горчица (фр.).
— Ладно, на сей раз возьму тичинскую, — сказал Мартин, который никогда еще не покупал здесь инжирную горчицу.
Дома Мартин выложил сыр на тарелку, вместе с горчицей поставил на стол. Сыр с горчицей? Отломил кусок багета, на вкус как вата. Жарко, дышать нечем, Мартин разулся, снял брюки, открыл окно. Вино не охлажденное. Он положил его в морозилку, достал из холодильника пиво, стал у открытого окна, глянул вниз, на площадь. Отхлебывал пиво прямо из бутылки, курил сигарету, смотрел в окно, на людскую толчею внизу, с сигареты падал пепел, на тарелке таял-растекался сыр.
Картина, представшая Мартину за окном, напомнила ему детскую книжку, которую он любил и, еще не умея читать, снова и снова подолгу рассматривал. Называлась она «Город», из серии «Найди рисунок!», большого формата, с толстыми картонированными страницами, пестрящими множеством изображений. У матери никогда не было времени рассматривать с ним картинки, и он давно забыл, кто подарил ему книжку, но это наверняка был подарок, потому что родители в жизни бы ее не купили. А вот Флориан, старший брат, иной раз вечером садился к нему на кровать, и они вместе рассматривали книжку, как он сейчас рассматривал площадь… «Где цветочница?»
«Тут!»
«А где полицейский?»
«Тут!»
«Где почтальон?»
«Вот он!»
«Где пожарная машина?»
«Вот!»
«Где фонтан?»
«Тут!»
«Где овощной ларек?»
«Тут!»
«Где мужчина в коротких штанах, с фотоаппаратом?»
«Вот он!»
«Где женщина с хозяйственной сумкой?»
«Вот!»
«Где солдаты с автоматами?»
«Вот, вот, вот и вот!»
В этот миг зазвонил смартфон. Мартин глянул на дисплей, номер был незнакомый, он ответил.
Вот так, в трусах, с бутылкой пива в руке уныло глядя на «город», он узнал, что брат в больнице.
В двенадцать лет Алоис Эрхарт вступил в МАК, Марияхильфский атлетический клуб, маленький, боевой районный спортклуб. Помнится, вступил он туда по желанию отца, а не по собственной инициативе. Никаких разговоров: Алоис безусловно обязан стать членом Клуба. Иначе что скажут люди? Сын торговца спорттоварами, а спортом не занимается? В ту пору мир был меньше, народ думал в районном масштабе. Раз ты живешь в шестом районе Вены, то изволь знать всё — кто, что, как и почему, от Лаймгрубе до Магдалененгрунда и от Гумпендорфа до Линке-Винцайле. Алоис Эрхарт хорошо помнил, как отец с восторгом вспоминал какую-то свадьбу, состоявшуюся в приходской церкви Святого Эгидия на Гумпендорфер-плац: «Это была самая красивая свадьба в Марияхильфе!» В Марияхильфе! Не в Вене! Ты жил в Марияхнльфе и, когда шел вниз по Марияхильферштрассе, через Бабенбергерштрассе в первый район, то шел «в город». В кафе «Кафка» на Капистрангассе судачили, что «мальчонку», сына «спортивного Эрхарта», всегда видели только с книжками, но никогда — с мячом. И Алоис мигом стал членом Клуба. Пришлось выбрать секцию. О гимнастике не было и речи, это не для мужчин. Спортивные снаряды тоже не для него, он и в школе боялся их как огня, на уроках физкультуры даже одного маха с переворотом на турнике сделать не мог. Правда, клубного тренера по гимнастике считал остроумным и симпатичным: Янош
Дьёрди, пятидесятишестилетний беженец из Венгрии, который сам себя называл «Янош, отец гимнастики», при первой же встрече сказал с очаровательным венгерским акцентом: «Там, где занимаются гимнастикой, можно спокойно задержаться, у злодеев брусьев не бывает!» Ну уж нет, никаких брусьев, никаких коней, никаких турников! МАК славился своей боксерской секцией. По трем весовым категориям она воспитала австрийских чемпионов. Тренер по боксу, Тони Мархардт, ущипнул Алоиса за плечо, хриплым голосом буркнул что-то неразборчивое и смерил его таким презрительным взглядом, что Алоис укрепился во мнении, что бокс — это не спорт, а особое поведение сумасшедших. Он с готовностью записался в футбольную секцию, правила он знал, а поскольку в школе все время спорили насчет футбола, сможет с большим знанием дела участвовать в спорах, а вдобавок самое главное — бегать заодно со всеми и не лезть на рожон, всегда ведь найдутся другие, кому позарез нужно завладеть мячом.Мяч.
Однажды тренер, господин Хорах, после тренировки, точнее, схватки в грязи под проливным дождем на лугу Денцель-визе велел Алоису забрать клубный мяч домой. В ту пору еще играли кожаными мячами ручной работы, так называемыми «настоящими», стоил такой мяч дорого и отличал членов клуба от уличных мальчишек, игравших в парке круглыми мотками ветоши или дешевыми пластмассовыми мячами, которые были разве что чуть-чуть получше надувных шариков.
На сей раз тренер поручил Алоису заняться мячом, изрядно пострадавшим от грязи, дерьма и дождевой воды, то есть очистить его, втереть в мелкие трещинки и надломы кожи специальный жирный крем, а затем, когда мяч размягчится от смазки, снять лишний крем и надраить до блеска, «как пару башмаков, которые надеваешь на императорскую аудиенцию».
Алоис Эрхарт молча улыбается и думает, что вообще-то уже тогда усвоил кое-что такое, чего до поры до времени не мог понять: с каким упорством даже в будничном действует история.
Может статься, у господина Хорака случился педагогический приступ, и он решил, что от такого поручения Алоис куда больше увлечется футболом и сроднится с клубом. Может статься, господин Хорак заметил, что у Алоиса уже нет ни малейшего желания приходить в клуб, надрываться на тренировках, а во время матчей торчать на скамейке запасных, но при этом служить рекламой для отца, единственным игроком в новейших футбольных бутсах с регулируемыми шипами, какие продавались в магазине Эрхарта.
Короче говоря, Алоис забрал мяч домой, чтобы в воскресенье принести его на встречу с оттакрингской командой. Это была одна из важнейших игр сезона, ведь Оттакринг — соперник особенный: марияхильфские тогда презрительно называли оттакрингских «баварцами» и даже «германцами», по историческим причинам, которых никто в точности не помнил. Венское предместье Оттакринг якобы некогда основали выходцы из Баварии. Эта легенда каким-то образом смешалась с широко распространенной в те годы ненавистью к «самохвалам», к немцам, виноватым, разумеется, во всех бедах войны, послевоенного времени и оккупации. Глупо, но эмоции, и без того весьма бурные по причине традиционного соперничества районов Внутреннего города с внешними районами за пределами Гюртеля, второго кольца, разгорались от этого еще сильнее.
Словом, оттакрингские приехали на матч. А марияхильфские были без мяча.
Он лежал в комнате Алоиса, в темном углу возле шкафа. Алоис на матч не явился. Решив больше в клуб не ходить, он забыл про мяч, потому и не вернул его.
Можно себе представить, о чем в понедельник судачили в кафе «Кафка» на Капистрангассе. Папаша Эрхарт сумел погасить скандал, только подарив клубу новенький «настоящий» мяч плюс комплект униформ. И призвал сына к ответу.
Алоис Эрхарт сидел на брюссельском кладбище, на лавочке, откинув голову назад, закрыв глаза и улыбаясь. Отчего ему сейчас вспомнилось все это?
«В жизни, — сказал отец, — надежность — альфа и омега. Делай, что хочешь, но законом твоей жизни должно стать вот что: тебе надлежит быть абсолютно надежным в отношении двух групп людей — в отношении тех, кого ты любишь, и в отношении тех, кто тебе нужен».
«Я не люблю господина Хорака», — сказал Алоис.
Отец молча посмотрел на него.
«И он мне не нужен».
«Ты уверен? Уверен, что он никогда тебе не понадобится? И никто из товарищей по команде тебе тоже не понадобится?»